Атаман Платов

Генерал-аудитор Алексей Иванович Шаховской согласился с приговором, но передал его на высочайшую конфирмацию. Уже 9 декабря Павел Петрович утвердил решение суда, собственноручно начертав:

«За все значущиеся по сему делу преступления, как и за консилиум, держанный в Персии, исключить Платова из службы и отправить к Орлову на Дон, дабы держал его под присмотром в Черкасске безотлучно».

Как видно, Павел ужесточил приговор. И не последнюю роль в этом сыграл какой-то «консилиум, держанный в Персии». Что имел в виду царь? Ответить на этот вопрос вполне определенно не представляется возможным, ибо обвинение по нему не предъявлялось. Очень вероятно, что под консилиумом государь разумел первый военный совет, состоявшийся после получения известия о смерти Екатерины Великой, на котором Платов мог сказать нечто крамольное. В книге Николая Федоровича Смирного, написанной, как уже отмечалось, на основе не только документов, но и воспоминаний автора и рассказов самого Матвея Ивановича, есть несколько загадочных строк, заслуживающих внимания…

После вступления на престол Павла I завистники Платова «представили его — новому императору — готовым вероломно отпасть от… властительства России и сделаться опасным изменником… Кого бы не поколебало открытие подобной важности, — пишет Смирный, — когда главным лицом в этом был единоземец, облеченный высокою доверенностью монарха. Государь поверил…».

Николай Федорович, конечно, знал земляка Матвея Ивановича, но не назвал его имени по этическим соображениям, ибо были еще живы ближайшие родственники недавно усопшего доносчика. Да и сам покойный был человеком необычайно популярным не только на Дону, но и в России.

Денис Васильевич Давыдов не был связан такими условностями. Он и раскрыл имя этого человека, озабоченного не столько думами о единстве империи, сколько желанием убрать с дороги опасного соперника. Им был генерал Федор Петрович Денисов, которого, по убеждению Александра Андреевича Безбородко, никак нельзя было «равнять» с Матвеем Ивановичем Платовым.

Не исключено также, что роковую роль в судьбе некоторых участников Персидского похода сыграл уже упомянутый А. О. Грузинов, донесениями и расторопностью которого был так доволен Павел Петрович. Возможно, молодой человек информировал его не только о движении войск, но и о разговорах и вполне реальных финансовых злоупотреблениях высоких начальников.

После окончания войны с Персией А. О. Грузинов по повелению императора был вызван А. А. Аракчеевым в столицу, произведен в корнеты и определен в лейб-гвардии казачий полк, командиром которого Павел назначил генерала Ф. П. Денисова. Тот вполне мог разговорить юношу.

Но и сам Афанасий Осипович не укрылся от гнева императора. Через два года тот отправил его в ссылку в Нарву.

13 декабря Матвей Иванович выехал на Дон — под надзор войскового атамана Орлова, зятя Денисова. Два часа спустя вслед за ним был послан сенатский курьер с приказом генерал-прокурора князя Куракина догнать Платова и отвезти его на жительство в Кострому.

Что случилось? Почему император так спешно изменил решение?

Сохранилось предание, записанное со слов Матвея Ивановича Денисом Васильевичем Давыдовым…

В последнюю ночь пребывания Платова на дворцовой гауптвахте приснился ему сон: будто бы он, закинув невод в Неву, вытащил тяжелый груз — как оказалось, это была его собственная сабля, покрытая ржавчиной.

Сон оказался вещим. Утром явился к Платову генерал-адъютант Авраам Петрович Ратьков. Он вернул ему саблю, отобранную при аресте, и передал высочайшее распоряжение отправляться на Дон.

Матвей Иванович вынул саблю из ножен, отер ее о рукав и воскликнул:

— Не заржавела! Теперь она меня оправдает!

«Ратьков, видя в этом намерение бунтовать казаков против правительства, воспользовался первым встретившимся случаем, чтобы донести о том государю».

Второго предупреждения о сепаратистских намерениях Платова было достаточно, чтобы Павел вернул его с дороги на Дон и отправил в ссылку в Кострому.

Сам Платов был уверен в том, что причиной его ссылки в Кострому был донос Ратькова. Но имелось еще одно очень важное обстоятельство, о котором, кажется, он так и не узнал никогда.

Дело в том, что в день отъезда Матвея Ивановича на Дон император получил не только донос Ратькова, но и рапорт генерала Ивана Петровича Дунина-Борковского с изложением результатов проведенной им ревизии 1-го Чугуевского полка.

После выводов следственной комиссии этот рапорт вызывает недоумение. Генерал выяснил, что Платов не только не рассчитался с казаками своего полка, присвоив большую часть окладных и фуражных денег, но и продал им казенных лошадей, а полученную сумму израсходовал по собственному разумению.

Рапорт Дунина-Борковского государь приказал приобщить к делу, уже решенному, а Платова отправить в Кострому.

16 декабря сенатский курьер нашел Платова в Москве и в тот же день намерен был отправить его в Кострому, но не смог сделать этого, ибо Матвей Иванович сильно заболел. Над ним хлопотал лекарь, решивший пустить ему кровь. Лишь через неделю Платов прибыл на место и предстал пред очи гражданского губернатора Бориса Петровича Островского.

Платов в ссылке

Кучер, осадив лошадей, остановил возок перед домом губернатора. Пассажиры вышли. Сенатский курьер позвонил. Дверь приоткрылась — слуга спросил:

— Кто такие?

— Сенатский курьер Николев из Петербурга.

Скоро появился губернатор Островский. Николев протянул ему конверт с письмом от генерал-прокурора Куракина.

А. Б. Куракин — Б. П. Островскому,

13 декабря 1797 года:

«Милостивый государь мой Борис Петрович!

С сим письмом явится к Вам посланный от меня курьер и с ним вместе генерал-майор Платов, которому государь император повелеть соизволил жить в Костроме. Уведомляя о сем, ничего особенного Вам… сказать и поручить не имею, кроме наблюдения; о невыездном его пребывании и образе жизни прошу меня уведомлять».

24 декабря, канун Рождества. Многочисленная челядь губернатора завершала приготовления к празднику. Горели лампады и свечи. Серебром и позолотой сияли оклады икон, с которых смотрели суровые лики святых. По дому распространялся пряный аромат кухни. Матвей Иванович, разомлевший после бани, лежал на диване, вперив взгляд в потолок. От тяжелых дум отвлек его стук в дверь. Вошел слуга.

— Барин, Борис Петрович просит вас к столу, — сказал тот и, поклонившись, стал пятиться к выходу.

— Спаси Бог, сейчас приду.

Платов вошел в столовую. За большим овальным столом сидели члены семьи и близкие родственники губернатора. Островский предложил Матвею Ивановичу сесть рядом. Часы пробили двенадцать. Борис Петрович встал, поднял бокал и заговорил:

— Господа, поздравляю всех с великим праздником Рождества Христова. Пусть минуют вас беды и не покинут надежды. С нами Бог, — и, перекрестившись, пригубил искрящееся шампанское.

Матвей Иванович испытывал неловкость в компании незнакомых людей. Однако под присмотром заботливого хозяина поужинал довольно плотно и даже выпил с ним несколько рюмок водки.