Атаманша Степана Разина. «Русская Жанна д’Арк»
Шрифт:
– Что-то здесь не так, – проронил Федор. – Вот что, ты, Поляк, да и ты, Андрей, приведите-ко сюда какую ни на есть деву Христову. Хочу сам поспрошать.
Ждать пришлось недолго. Разбойные вернулись, притащив с собой большой рогожный мешок, из которого вывалилась ключница Фимка.
Увидев ее, поп Савва захохотал:
– О, гляди кого приволокли, каргу старую. Ждали деву Христову, а явилось чертово отродье, исчадие ада. Сгинь, сгинь, нечистая сила! – гогоча, перекрестил ключницу Савва.
Та, съежившись от страха, прижалась к бочке и,
– Свят, свят, свят…
Поп Савва протянул к ней свои красные огромные руки, схватил и посадил ее на бочку.
– Дозволь мне, батько, поспрашивать чертову бабу, уж больно занятна чертовка, – обратился поп к атаману Федору.
Тот махнул рукой.
– Ответствуй, сестра во Христе, брату своему, откуда ты?
Фимка, вся съежившись от громового голоса и трясясь неимоверно, прошамкала:
– Из монастыря я, из Николаевского.
– Ведома ли тебе сестра во Христе Алёна? – продолжал поп.
– Ведома, – еле слышно прошептала Фимка.
– А где сестра оная пребывает ноня?
– Не ведаю, – затрясла головой ключница. – Должно, Антихрист ее к рукам прибрал.
Поп, схватив висевший на животе крест и подняв его над Фимкой, проревел:
– Не богохульствуй о деве непорочной! Говори, что знамо тебе об Алёне.
Ключница, заслонившись от креста руками, заголосила:
– Не губи, отец родной! Помилосердствуй!
– Говори, ведьма! – не унимался поп. – Не гневи Бога!
– Истинный крест, не ведаю. Наказана она была матушкой настоятельницей, в сараюшку посажена, а куда оттель подевалась, никто не ведает.
– Крестись, старая, на образа, что правда то.
Старуха завертела головой, но образов в кабаке не было.
– Пускай ее, – распорядился Федор. – Так верю. Поехали отсель, братья, – обратился он к гулящим, поднимаясь с лавки. – Знать, не судьба свидеться.
Разбойные пошли к выходу.
– А ты, старая, сиди! – рявкнул на пытавшуюся слезть с бочки ключницу Фимку поп Савва. – Молись о душе своей, в грехе погрязшей, во лжи и злобе пребывающей. Молись, пока не заслышишь глас Божий, всепрощающий, – и, поправив сбившуюся набок от усердия кутафейку, он двинулся за товарищами.
За городскими воротами навстречу разбойным усталая лошаденка, понукаемая, судя по обличью и одежде, приказным чином, изо всех сил тянула телегу.
Телега почти миновала атамана, когда, глянув в нее, он увидел мужика, связанного по рукам и ногам.
– Стой! Стой! – закричал Федор и, рванув повод, поскакал за телегой.
Приказной остановил лошадь.
– Почто человека в путах держишь? Ответствуй, черная твоя душа.
Приказной, придав своему лицу равнодушный вид, ответил:
– Так, ничтожный человечишко. Девку беглую у себя укрывал, за то и взят.
– Что за девка?
– Беглая, из монастыря утекшая. Уворовала из монастырской кладовой рухлядишку всякую и…
– Врешь, – перебил его Семен Захарьевич, пытаясь приподняться в телеге. – Врешь! Невинную порочишь!
Поляк, соскочил с коня,
метнулся к буднему мастеру.– Скажи, добрый человек, как прозывалась монахиня та?
– Не знаю я никакой монахини и не укрывал никого, – ответил Семен Захарьевич и лег на дно телеги.
– Да не таись ты, худа тебе от нас не будет, – сказал Поляк и миролюбиво положил ему руку на спину. – Не Алёной ли звалась?
– Алёной, Алёной воровка та звалась, – подтвердил дьяк. – Ее, отступницу, лиходей и прятал, за то и повязан.
– А ну, развяжи! – приказал подьячему Федор.
– Не можно! Кровь на ем, на его будных мужиках, – пытался было возразить подьячий, но, получив удар в ухо, полетел на обочину. Поляк перешагнул через распластавшегося в грязи подьячего и, подойдя к телеге, рассек ножом веревки, коими был связан Семен Захарьевич.
– Ты, друже, не сторонись нас, не опасайся, – обратился к будному мастеру Федор. – Мы знакомцы Алёны.
Семен Захарьевич оглядел разбойных и, припомнив что-то, спросил Федора:
– Это не тебя ли однажды по Арзамасу в цепях вели?
– Вести-то вели, да не уберегли. Убег я, а Алёна в том помощница мне была, – ответил атаман.
– Ну, тогда я товарищ вам, – протянул руку Семен Захарьевич, которую стиснул, словно клещами, Федор. – Знаю, где Алёна, и вас приведу к ней.
– А с этим что делать? – спросил у атамана Андрей, показывая на еще не пришедшего в себя после удара дьяка.
– Вали в телегу, – махнул рукой Федор, – да свяжи покрепче, а телегу отведи подальше от дороги. Лошадь распряги. Может, кто и позарится на телегу, ну и дьяка, глядишь, ослобонит.
Разбойные рассмеялись.
Семена Захарьевича посадили на заводную лошадь. Перед тем, как тронуться в путь, атаман спросил у будных дел мастера:
– Далеко ли до места?
Тот, прикинув в уме, ответил:
– Коли идти наметом, то часов этак через пять будем.
– Далече, – покачал головой атаман. – Кривой с ватагой нас ждать будет до заката солнца, а коль не приедем в Веденяпино засветло, то он сполох поднимет.
Федор задумался.
– Ты, Поляк, поезжай, подарок мой, поклон земной передай, а свидимшись, возвертайся. Мы, ежели и уйдем из-под Темникова, то на арзамасской дороге тайную заставу поставим, чтобы тебя дожидалась. Да, вот еще что, – остановил атаман собравшегося уже было отправляться в путь Поляка, – Андрея с собой возьми: вдвоем веселее в дороге, да и мне покойнее будет.
– Прощай, батько! – уже на скаку крикнул Поляк. – Прощайте, други-и-и!
Комья грязи полетели из-под копыт горячих жеребцов, и вскоре трое всадников скрылись за поворотом дороги, втягивающейся узкой желтой лентой в насупленный осенний лес.
3
Поляк загнал бы своего жеребца, если бы его не сдерживали спутники. Частые остановки, которые вынуждены были делать всадники из-за Семена Захарьевича, не привыкшего к седлу и уступающего здоровьем своим молодым товарищам, раздражали Поляка.