Атаульф

Дедушка не раз говорил, что за такие взгляды в старину конями разметывали. Но им с Хродомером все недосуг Сванхильду разметать. Да и вообще измельчали люди.

Отец наш Тарасмунд не любит, когда дедушка такое о Сванхильде говорит.

Мне кажется, дедушка нарочно так говорит, чтобы отца позлить.

Я думаю, что дедушка хочет в нас древнюю благочинную свирепость и лютость воспитать, чтобы мы были как настоящие древние готы.

От шума и кутерьмы отец мой Тарасмунд из дома вышел — передохнуть. Я рядом был и слышал, как сказал Тарасмунд, не то мне, не то самому себе:

— Совсем стар стал дед. Раньше легче из дома уезжал.

Дедушка Рагнарис и дядя Агигульф двумя конями поехали.

Дедушка с собой много вещей взял. Он взял свой рогатый шлем, свой меч и щит, Арбром обгрызенный. Щит отдал дяде Агигульфу, чтобы тот нес.

Дядя Агигульф свой щит брать не хотел. Не любил со щитом ездить. Но Ульф настоял, чтобы он взял щит. Дядя Агигульф злился, потому что ему пришлось с двумя щитами ехать. А еще он злился, потому что Арегунда, эта вандалка, пришла из кузницы к нам на двор. Дело у нее какое-то было к матери нашей Гизеле. Арегунда тоже видела, как дядя Агигульф с двумя щитами на коня взгромождался. Дядя Агигульф был как башня с двумя воротами.

Дедушка дядю Агигульфа с утра заел, ко всему придирался. Говорил, что дядя Агигульф своим видом его, дедушку Рагнариса, опозорить хочет. И потом перед разными Гибамундами, Рикимерами да Арнульфами выхваляться и на гуслях с ними тренькать.

А Ульф — в издевку, что ли? — еще и копье дяде Агигульфу подал. Велел взять копье. Когда дядя Агигульф с коня к Ульфу наклонился, Ульф тихо сказал ему (я слышал), чтобы заставил дедушку Рагнариса самому свой щит взять. Чужаки как из-под земли выскакивают, негоже деду без щита оставаться. Может не успеть.

Когда дедушка Рагнарис с дядей Агигульфом за ворота выехали, мы все их провожать вышли. Ульф рядом с Арегундой стоял. И видно было, что он с этой Арегундой ближе, чем со своими родичами. Оба они что-то знали, что нам еще не было открыто.

Я в первый раз видел, как дед на коне ездит. Дед на коне замечательно ловко сидел, как молодой. Даже лучше, чем дядя Агигульф.

Я пошел за ними, чтобы подольше посмотреть, как дедушка едет на коне. Я подумал, что горжусь своим дедушкой.

Впереди дед ехал, а за ним дядя Агигульф с копьем и двумя щитами. Они перешли брод.

Я видел, как дядя Агигульф, когда к реке спускался, копьем в кусты нацелил — видать, снова там Двала спал. Дядя Агигульф его копьем кольнул. Раб выскочил, встрепанный. Дядя Агигульф на него и не посмотрел.

Я удивился. В прежние времена, такую шутку отмочив, дядя Агигульф долго бы еще раба мучил насмешками и хохотом, выть от злости бы его заставил себе на потеху.

Потом они с дедушкой брод перешли, на противоположный берег поднялись и за курганами скрылись.

К исходу второго дня мы с Гизульфом к кузнице пошли. Гизульфу все поговорить с Арегундой не терпелось. Хотел побольше о Велемуде узнать и о том, как умер родич наш Велемуд, пригвожденный к дубу.

Я не хотел идти, потому что боялся эту Арегунду, но Гизульф меня с собой потащил.

Мы спустились к реке, потому что Гизульф предложил в кузницу берегом идти.

Солнце уже низко над Долгой Грядой стояло. Большое было и красное. Одна темная тучка его пересекала, будто шрам.

Оказалось, что и ходить-то до кузницы не надо было. Арегунда на берегу сидела на камне и на аларихов курган глядела.

Арегунда ростом с воина, в плечах широкая. Ее за воина можно принять, если со спины смотреть, покуда руки ее не увидишь. У нее ладонь узкая, пальцы тонкие, нежные. И две косы золотые, длинные, ниже пояса. На щеке руна мщения чернеет. Рядом копье лежало. Арегунда с этим копьем, похоже, и не расстается.

Мы не знали, как с вандалкой половчее разговор завести. Остановились рядом, потоптались. Наконец Гизульф спросил:

— Чего ты тут сидишь?

Арегунда ответила, что к Хродомеру ходила, относила ножи, какие Визимар для Оптилы сделал. Медом расплатился Оптила.

У нее на коленях горшочек с медом стоял. Предложила нам угоститься. Мы палочкой поковыряли, но только чуть-чуть, чтобы ее не рассердить.

Меда отведав и поблагодарив учтиво, Гизульф к вандалке со своими вопросами подступиться решил. Рот уже раскрыл.

Тут Арегунда вскочила, за копье свое схватившись.

Из-за кургана незнакомый всадник показался.

Огромен был тот всадник, даже от брода видать. Остановился и назад смотреть стал.

А дозорных на кургане нет… Я это только сейчас понял.

Следом за всадником и лошадь с телегой показалась, а за телегой еще одна лошадь шла, порожняя.

Вандалка нам сказала, чтобы мы в село бежали, людей полошили. Но мы с Гизульфом сразу узнали лошадь дяди Агигульфа. И самого дядю Агигульфа узнали, он на телеге сидел. И на то вандалке указали.

Сперва мы подумали, что они с дедом телегу в бурге выиграли, и отослал дед телегу домой, чтобы обратно не проиграть ее ненароком в кости.

Но вот ближе подъехали, и увидели мы, что на телеге дедушка Рагнарис лежит, бороду вверх уставя и дядю Агигульфа яростно ругая на чем свет стоит.

Рассмотрели мы дядю Агигульфа и едва узнали его. Как ворон сидел, нахохлившись. В первый раз видно было, что с Ульфом они родные братья, ибо никогда прежде не был дядя Агигульф на Ульфа похож.

Тут и тот большой всадник подъехал. Приметного на нем была кольчуга. Прежде мы про кольчуги только от Ульфа и дяди Агигульфа слышали, а в селе ни у кого кольчуги не было. Кольчуга была как длинная рубаха, только из металла, а под мышкой зияла большая дыра. И шлем у того всадника был не такой, как у наших воинов, — круглый, а шея кольчужным воротником прикрыта.

Щит он возил круглый, меньше, чем у наших воинов, а умбон как шип.

Всадник тот дороден был, сложением великан, вроде тех, про которых дядя Агигульф нам с Гизульфом рассказывал. Чуть не до глаз рыжим волосом зарос, бородища по кольчуге метет едва не до пупа.

Завидев Гизульфа, тот великан проревел скорбно:

— Не узнаешь ли меня, Гизульф?

Но тут дядя Агигульф на телеге поравнялся с ним и сказал устало тому великану:

— Давай, Лиутпранд, языком с мальцами не мели, не до того.

А нам сказал, чтобы бежали скорей домой. Тут такое дело…

Дед на телеге оживился и тоже бранить нас стал, что дармоедствуем. И дяде Агигульфу досталось: совсем ума с Лиутпрандом лишились, вставать ему не дают, надругаться над отцом вздумали…

Тогда только поняли мы, что рыжебородый великан тот — дядя Лиутпранд. Удивился я, как раньше его не признал. Ведь это тот самый дядя Лиутпранд, что срубил в бою голову нашему дяде Храмнезинду и через это родичем нашим стал. Лиутпранд, когда голову дяде Храмнезинду срубил, с дядей Агигульфом бился. И полюбились они друг другу. И уговорил дядя Агигульф Лиутпранда к нам ехать.