Атлант поверженный

После продолжительного отсутствия вернулся младший полицейский, обменялся несколькими растворяющимися в воздухе словами со старшим товарищем, а затем занял его место. Начальник, наоборот, пошел в сторону выхода и загремел входной дверью вновь исказив идущий от магазина монотонный гул. Во второй раз за все пребывание в заключении сменился импровизированный караул, но что это значило, понять было невозможно.

Молодые люди уже приготовились вновь коротать пустоту своего внесистемного пребывания в скрытой от всего мира клетке, как на пороге между двумя комнатами появился молодой человек в выглаженной синей полицейской форме. Его черные глаза внимательно осматривали каждый угол камеры, тонкая кожа лица не двигалась из-за напряжения мышц, а в длинных руках он держал одну малоизвестную книгу, не вызвавшую ни единой мысли у Лии, как и у большинства видевших ее издалека людей. Но Платона вид обложки с черным поездом на голубом с оливковым отливом фоне буквально ввел в ступор. Старый роман с объяснением произошедшего сто кругов солнца назад обещал парню пролить свет на все нестыковки истории, но также мог и подвести своего владельца под тюремное заключение или нечто подобное случившемуся с Никитиным аккурат в этой камере бесконечно малое количество пространства назад. Под внимательным взглядом полицейского Платон едва не выдал горестную эмоцию по поводу этой книги из-за того, что не забыл ее дома или не спрятал в машине. С момента второго приступа Лии он таскал эту драгоценность с собой, словно черную метку. Пытаясь не выдать ужаса, он едва заметно сглотнул, почувствовав, как пересохло горло.

Недолго думая, полицейский прошел вглубь разделенной надвое комнаты, прямо к решетке. С нескрываемым наслаждением он подождал, пока заключенные не потеряются в догадках о причине его неожиданного визита, и заговорил с самодовольной улыбкой, полной, с одной стороны, гордости за свою профессию, а с другой – презрения ко всем оказавшимся по другую сторону баррикад. Пусть даже их туда определили без особой вины.

– Ну что, детишки, – начал молодой мужчина, проживший на вид не больше четырех тысяч километров, – не только хулиганим, но еще и балуемся запрещенной литературой?

Тонкими пальцами он поглаживал «Атланта поверженного», мысленно предвкушая прекрасное извращенное зрелище жалких оправданий неопытных молодых людей. Искренне удивленная Лия его не столь волновала, в отличие от покрывшегося испариной Платона. Хитрый служака сразу же читал все переживания парня по его честным глазам. Их взгляды встретились – хищник и жертва или скорее сытый лев и испуганный мышонок. Судя по раскованному поведению полицейского, стоило предполагать, что он просто решил позабавиться, скрасить ожидание своего начальника в этой богом забытой шумной дыре.

– Так откуда у вас эта книга? – спросил он с издевкой в голосе.

– Нашел сегодня на улице, – ответил Платон и, не вставая с места, приобнял Лию, пытавшуюся понять всю важность сложившейся ситуации.

– Ну да, конечно, – издал смешок служитель закона, обнажив ровный ряд белых зубов. – И, видимо, еще не читали?

– Как бы я успел? Сначала на нас напали эти хулиганы, а потом увели вы.

– Ну насчет хулиганов будет отдельный разговор. Кстати, об этом не беспокойтесь, – продолжал издеваться мужчина. – Обычная формальность, участники потасовки подписывают протокол, обещают так больше не делать и расходятся по домам. Но вот это, – он вновь показал книгу, – совсем другое дело.

Поначалу забрезжившая на лице Лии радость испарилась после этих слов, и девушка с искренним удивлением метала взгляды то на полицейского, то на Платона, пытаясь угадать, кто же первым ей все объяснит.

– Я не понимаю, – сказала она, продолжая сидеть плечом к плечу с парнем и так же, как он, вытянувшись перед человеком в погонах.

– Если книга такая уж запрещенная, – начал Платон, – то просто уничтожьте ее и дело с концом. Мы ведь даже ее не читали.

– Ох уж эта молодежь, как у вас все просто, – рассмеялся полицейский и начал прохаживаться вдоль решетки с заведенными за спину, все еще держащими книгу руками. – Если всех отпускать под честное слово, кого же тогда наказывать? А если никого не наказывать, какой же тогда будет порядок?

– Но мы действительно не при делах и ничего не замышляем, – стоял на своем Платон, а Лия поддакивала.

– А нам откуда знать? Тем более вы так хорошо знакомы с господином Никитиным. Ворковали тут с ним как голубки… а может быть, как заговорщики.

– Никакие мы не заговорщики! – выпалил парень, ощущая на себе ответственность за сидевшую рядом девушку, попавшую в очередную беду. – И в его «Детях свободы» мы тоже не состоим.

– Ого, так вы еще и про этих террористов знаете, – торжествующе улыбнулся полицейский. – Ну теперь все понятно. Вы просто два врущих направо и налево оппозиционера-подпольщика, тьфу.

Последнее определение вырвалось из его рта с таким трудом и презрением, будто пришлось выплевывать что-то грязное. Служитель закона невольно скривился от услышанного из собственных уст и столь же презрительно окинул взглядом сидящих в камере людей.

– Я не это хотел сказать, – попытался вырваться Платон из поставленной собственными руками ловушки.

– Тем не менее ты это сказал, – отрезал мужчина. – Даже общаться с вами противно.

Уже собравшись уйти в соседнюю комнату, полицейский вновь повернулся к ним, будто ведомый распирающей изнутри чистой ненавистью, которую все-таки решил выплеснуть на заслуживающий ее низший класс.

– Что же вам все не нравится? – вспылил он, скорее обращаясь ко всему невидимому фронту борцов, нежели к загнанным в угол двум напуганным людям. – Государство плохое, законы плохие, полиция им даже плохая. Чего вы хотите? Революции? Анархии? Это безумие, разрушающее нас изнутри! Враги страны… нет, даже враги народа!

Последняя фраза возымела над ним особый эффект, так красиво и всеобъемлюще она прозвучала. Очень кратко и содержательно, надо было записать, чтобы не забыть. Уже не обращая никакого внимания на молодую парочку, он попытался запомнить сказанные слова, чтобы отправить очерк в газету – самый верный способ застолбить за собой авторские права и прославиться как истинный, верный обществу полицейский.

– Враги народа… – повторил он, уже выходя из комнаты. – Оригинально и так свежо. Какое яркое и лаконичное определение для всех подпольщиков-анархистов. И почему его раньше никто не придумал?

Сидящие неподвижно заключенные удивленно переглянулась, читая страх в глазах друг друга. Пропавший было из вида служитель закона внезапно заглянул через порог и договорил:

– А вами займемся, когда вернется начальство. Пока можете готовить речь для суда, это право у вас, к сожалению, никто не отнимет. – Он засмеялся и исчез за углом.

Наступить тишине мешал все тот же нескончаемый гул машинных установок в магазине по соседству. Он также нарушал и четкость мыслительного процесса, разбивая все привычные течения слов внутри мозга, как безжалостный волнолом. Блокируя все здравые рассуждения, гул, наоборот, оживлял и наполнял силами грустные и панические переживания, убеждая в неизбежности конца. А хуже беспомощного ожидания суда был только очередной приступ головной боли.

– Опять начинается, – ошарашенно сказала Лия, настолько побледнев от страха, что казалось, будто ее выбросили из самолета без парашюта прямиком над комнатой с мышами и пауками.

– Ты уверена? – застыл в ужасе парень, повернувшись к ней и обхватив ее плечи руками. – Может, это просто от гула? У меня тоже уже в висках стреляет.

– Конечно, я не уверена! – занервничала Лия. – Но боль очень похожая на те два случая. Оба раза я не придала ей никакого значения и чуть не умерла, списав все на похмелье или уныние от общения с Богданом. Предлагаешь и сейчас понадеяться на авось и потерять драгоценное… я даже не знаю, как это назвать. Что в такой ситуации мы вообще можем терять? Не расстояние же, оно как раз наш помощник.