Атлант расправил плечи. Книга 2

— Возражать будут не богатые, — лениво произнес доктор Феррис. — Богатые исходят слюной по чувству защищенности сильнее, чем любое животное. Вы еще не уяснили это?

— А кто тогда будет возражать? — огрызнулся Лоусон. Доктор Феррис многозначительно улыбнулся, но не ответил.

Лоусон отвел взгляд в сторону:

— Черт с ними! Почему мы должны о них беспокоиться? Мы управляем миром ради маленьких людей. Интеллект породил все проблемы человечества. Разум — корень зла. Но сегодня торжествует сердце. Слабые, смиренные, больные, бедные — о них, и только о них мы должны думать. — Его нижняя губа похотливо выпятилась. — Великие люди созданы для того, чтобы служить маленьким. Если они откажутся выполнять свой моральный долг, мы принудим их. Век логики кончился. Наступил век любви.

— Заткнись! — рявкнул Джеймс Таггарт. Все уставились на него.,

— Ей-богу, Джим, что с тобой? — дрожащим голосом спросил Орен Бойл.

— Ничего, — ответил Таггарт, — ничего… Висли, пусть он замолчит, пожалуйста.

Мауч неуверенно произнес:

— Но я не понимаю…

— Пусть он замолчит. Мы не обязаны его слушать.

— Ну да, но…

— Тогда продолжим.

— Что происходит? — потребовал объяснений Лоусон. — Я возмущен, я настоятельно… — Не увидев поддержки на лицах сидящих вокруг, он замолчал. Его рот перекосила гримаса ненависти.

— Дальше, дальше! — взволнованно предложил Таггарт.

— Что с тобой? — спросил Орен Бойл, не желавший понимать, что происходит с ним самим и почему он боится.

— Джин, гений — это предрассудок, — медленно проговорил доктор Феррис, странным образом подчеркивая каждое слово, будто знал, что называет то, что не имело обозначения в их умах. — Интеллекта не существует. Разум — продукт общества, совокупность воздействий, оказываемых на человека окружающими. Никто ничего не изобретает, все отражают то, что витает в обществе. Гений — это интеллектуальный мародер, жадный накопитель идей, по праву принадлежащих обществу, у которого он их крадет. Любая мысль есть кража. Если мы покончим с частными состояниями, возникнет справедливая система распределения богатства. Если мы покончим с гением, мысли и идеи будут распределяться справедливо.

— Мы здесь, чтобы говорить о деле или шутки шутить? — спросил Фред Киннен.

Все повернулись в его сторону. Это был крепкий, крупный мужчина, лицо которого, благодаря тонко прочерченным морщинкам, приподнимавшим уголки рта, хранило печать мудрой сардонической усмешки. Он сидел на подлокотнике кресла, держа руки в карманах и улыбаясь бесчувственной улыбкой полицейского, поймавшего магазинного воришку.

— Я вот что тебе скажу: набери членов Стабилизационного совета из моих людей, — обратился он к Висли Маучу, — уж постарайся, дружище, иначе я мокрого места не оставлю от первого пункта.

— Я безусловно намерен пригласить в совет представителя профсоюзов, — сухо сказал Мауч, — как и представителей промышленных кругов, транспорта и…

— Только представителей профсоюзов. Точка.

— Какого черта! — воскликнул Орен Бойл. — Это же несправедливо!

— Точно, — согласился Фред Киннен.

— Это даст тебе власть над любым предприятием в стране!

— А ты как думаешь, к чему я стремлюсь?

— Это несправедливо! — воскликнул Бойл. — Я протестую! Ты не имеешь права, ты…

— Права? — невинным тоном спросил Киннен. — А мы что, о правах говорим?

— Но в конце концов, есть фундаментальное право частной собственности, которое…

— Послушай, дружище, тебе что, пункт три не нужен?

— Ну, я…

— В таком случае держи язык за зубами и впредь не заикайся ни о каком праве.

— Мистер Киннен, — начал доктор Феррис, — не следует повторять старую ошибку и делать широкие обобщения. Наш курс должен быть гибким. Не осталось абсолютных устоев, которые…

— Прибереги свои речи для Джима Таггарта, док, — посоветовал Фред Киннен. — Я знаю, что говорю. Я-то в колледже не учился.

— Я протестую, — сказал Бойл, — против диктаторских методов…

Киннен повернулся к нему спиной и сказал:

— Послушай, Висли, моим людям не понравится пункт первый. Если за главного буду я, то заставлю их проглотить это. Нет — значит нет. Подумай и реши.

— Ну… — начал было Мауч, но запнулся.

— Ради Бога, Висли, а как же мы? — воскликнул Таггарт.

— Когда понадобится что-то протолкнуть через совет, ты придешь ко мне, — сказал Киннен. — Но руководить советом буду я. Я и Висли.

— Ты думаешь, страна поддержит это? — взмолился Таггарт.

— Не обольщайся, — ответил Киннен. — Страна? Если рухнули все устои, я думаю, док прав, от них и следа не осталось, если нет правил игры, вопрос лишь в том, кто кого ограбит. У меня больше голосов, чем у вас, рабочих всегда больше, чем работодателей, не забывайте об этом, ребята!

— Интересная позиция, — высокомерно произнес Таггарт, — по отношению к мерам, направленным, в конце концов, не на личную выгоду рабочих или работодателей, а на процветание всего общества.

— Ладно, — дружелюбно согласился Киннен, — давайте говорить по-вашему. Что такое общество? Если взглянуть с точки зрения качества, то это точно не ты, Джим, и не Орен Бойл. Если же исходить из количества, то это я, потому что за моей спиной массы. — Его улыбка исчезла, и он с внезапной горькой усталой усмешкой добавил: — Не хочу сказать, что работаю на благо общества, поскольку знаю, что это не так. Я знаю, что загоняю бедных тварей в рабство, вот так-то. И они знают, что это так. Но они знают, что я буду подкармливать их время от времени, если не хочу слететь со своего местечка, в то время как с вами у них нет никаких шансов. Они предпочтут, чтобы кнут был в моих руках, а не в ваших, потому что вы слюнявые, слезливые, сладкоречивые выродки, пекущиеся об общественном благосостоянии! Уж не возомнили ли вы, будто, кроме ваших педиков из колледжей, вам поверит хоть один-единственный сельский дурачок? Я вымогатель и знаю это, и мои люди знают; но они знают, что я делюсь наживой. Не по доброте душевной. И не даю ни цента сверх необходимого. Они могут рассчитывать по крайней мере на это. Конечно, временами меня от этого с души воротит, как сейчас, но этот мир создан не мною, а вами. Поэтому я играю по вашим правилам и буду играть, пока идет игра, хотя это будет продолжаться недолго! — Он поднялся. Все молчали. Он медленно обвел взглядом присутствующих, остановившись на Висли Мауче, и как бы невзначай спросил: — Я руковожу советом, Висли?

— Набор конкретных сотрудников совета является техническим вопросом, — любезно заметил Мауч. — Полагаю, мы обсудим это позже — ты и я.

Каждому было понятно, что он ответил: «Да».

— Годится, браток, — сказал Киннен.

Он вернулся к окну, сел на подоконник и закурил сигарету.

Остальные почему-то посмотрели на доктора Ферриса, словно ждали от него совета.

— Пусть вас не смущает риторика, — спокойно сказал доктор Феррис. Мистер Киннен — великолепный оратор, но у него отсутствует чувство действительности. Он не умеет мыслить диалектически.

Последовало молчание, затем Джеймс Таггарт неожиданно громко сказал:

— Мне все равно. Это ничего не значит. Ему придется оставить все в покое. Все останется как есть. Как есть. Никто не сможет что-либо изменить. За исключением… — Он резко повернулся к Висли Маучу: — Висли, в соответствии с пунктом четвертым надо закрыть все исследовательские институты, экспериментальные лаборатории, научные фонды и тому подобные учреждения. Они должны быть запрещены.

— Правильно, — сказал Мауч. — Я не подумал об этом. Надо вставить в текст пару строк об этом. — Он взял карандаш и сделал несколько пометок на полях проекта.