Атлант расправил плечи. Книга 2

Она отступила назад; чувства захлестнули ее, и в голове пронеслись вопросы, отчаянно пытаясь оформиться в слова.

— Дэгни, твое самоистязание в течение последнего месяца… Скажи честно — ты вынесла бы это двенадцать лет назад?

— Нет, — ответила она. Он улыбнулся. — А почему ты вспомнил об этом?

— Чтобы снять грех с двенадцати лет своей жизни, о которых я не сожалею.

— Что ты имеешь в виду? И что ты знаешь о моем самоистязании? — Вопросы начали обретать форму.

— Дэгни, разве ты не видишь, что я все знаю?

— И как ты… Франциско! Что ты насвистывал, поднимаясь сюда?

— Насвистывал? Не знаю.

— Ведь это Пятый концерт Ричарда Хэйли?

— Вот как!.. — Он ошарашено взглянул на Дэгни, потом довольно улыбнулся: — Об этом потом.

— Как ты узнал, где я?

— И об этом после.

— Ты выбил это из Эдди?

— Я не видел Эдди больше года.

— Но это знал только он.

— Мне сказал не Эдди.

— Я не хотела, чтобы меня здесь нашли.

Франциско медленно посмотрел вокруг, его взгляд остановился на тропинке, которую она обиходила, на высаженных перед домом цветах, починенной крыше. Он усмехнулся, будто поняв что-то обидевшее его.

— Тебе не надо было сидеть здесь месяц. Боже, не надо было! Единственный раз в жизни я не хотел ошибиться и ошибся. Я не думал, что ты готова уйти. Если бы знал, следил бы за тобой днем и ночью.

— Правда? Зачем?

— Чтобы избавить тебя, — он указал на плоды ее труда, — от всего этого.

— Франциско, — сказала она, понизив голос, — если тебе небезразличны мои страдания, не говори об этом, потому что… — Она запнулась; за все эти годы она ни разу не жаловалась ему. — Я не хочу это слышать.

— Потому что я именно тот, кто меньше всего имеет право говорить об этом? Дэгни, если ты думаешь, что я не знаю, как сильно обидел тебя, я расскажу тебе о годах, когда… Но это в прошлом. О дорогая, все это в прошлом!

— Неужели?

— Прости, я не должен был это говорить. Пока ты сама не скажешь это. — Он старался владеть голосом, но он не мог скрыть счастья.

— Ты рад, что я потеряла все, для чего жила? Хорошо. Я скажу то, что ты хотел услышать, приехав сюда: ты первый, кого я потеряла. Ты доволен, что я потеряла остальное?

Франциско смотрел ей прямо в глаза с такой неподдельной, почти угрожающей искренностью, что она поняла: чем бы ни были для него эти годы, что бы они ни значили, ей не следовало употреблять слово «доволен».

— Ты правда так думаешь? — спросил он.

— Нет… — прошептала она.

— Дэгни, мы никогда не расстанемся с тем, ради чего живем. Можно изменить форму, если сделать ошибку, но содержание останется прежним, а форма — она зависит от нас.

— Это я повторяю себе уже целый месяц. Но для меня закрыты пути к цели. К любой цели.

Франциско не ответил, он присел на камень у дверей и внимательно наблюдал за Дэгни, словно боясь пропустить малейшую перемену в ее лице.

— Что ты теперь думаешь о людях, которые бросают все и исчезают? — спросил он.

Дэгни пожала плечами, беспомощно улыбнулась и села на землю рядом с ним:

— Знаешь, раньше мне казалось, к ним приходит какой-то разрушитель и заставляет их все бросить. Но, скорее всего, это не так… Все это время, последний месяц, я почти жалела, что он не идет ко мне. Никто так и не пришел.

— Никто?

— Никто. Я думаю, он приводит вескую причину, чтобы заставить людей предать все, что им дорого. В моем случае это уже не нужно. Я знаю, что чувствуют эти люди, и больше не виню их. Единственное, чего я не понимаю, — как они могут жить после этого, — если, конечно, кто-то из них еще жив.

— Тебе кажется, что ты предала «Таггарт трансконтинентал»?

— Нет. Думаю, я предала бы ее, оставшись на работе.

— Именно так.

— Если бы я согласилась служить этим бандитам… Я отдала бы им на расправу Нэта Таггарта. Я не могла. Не могла позволить, чтобы все, чего достигли он и я, в конечном счете досталось бандитам.

— Да, не могла. Думаешь, что теперь ты любишь железную дорогу меньше, чем раньше?

— Я думаю, что отдала бы жизнь, только бы еще хоть год поработать на железной дороге… Но я не могу вернуться.

— Теперь ты знаешь, что чувствуют люди, которые ушли, и во имя какой любви они бросили все.

— Франциско, — спросила она, глядя в землю, — почему ты спросил, могла ли я бросить дорогу двенадцать лет назад?

— А разве ты не знаешь, о какой ночи я думаю, как, впрочем, и ты?

— Знаю… — прошептала она.

— В ту ночь я бросил «Д'Анкония коппер».

Дэгни медленно, с усилием подняла голову и посмотрела на Франциско. Выражение его лица было таким же, как в то утро, двенадцать лет назад, — радость, хотя он не улыбался, победа над болью, гордость человека, дорого заплатившего за то, что того стоило.

— Но ты же не бросил, — сказала она, — не ушел. Ты по-прежнему президент «Д'Анкония коппер», только теперь для тебя это ничего не значит.

— Для меня это так же важно, как и в ту ночь.

— Тогда почему ты позволил компании развалиться?

— Дэгни, тебе повезло больше, чем мне. «Таггарт трансконтинентал» отличалась очень сложной структурой. Без тебя она долго не продержится. Рабский труд не спасет ее. Они будут вынуждены ликвидировать дорогу, и тебе больше не придется служить бандитам. С медными рудниками все гораздо проще. «Д'Анкония коппер» переживет поколения воров и рабов. Шатко-валко, но она будет жить и подкармливать их. Я должен уничтожить ее сам.

— Что?!

— Я ликвидирую «Д'Анкония коппер» сознательно, планомерно, собственными руками. Я все спланирую и буду работать над этим так же усердно, как если бы я работал на процветание своего дела, — чтобы никто не заметил и не остановил меня, чтобы никто не захватил рудники, пока не станет слишком поздно. Когда-то я надеялся, что буду тратить все свои силы и энергию на «Д'Анкония коппер» — я и трачу… но отнюдь не на то, чтобы она разрасталась. Я уничтожу ее всю, до последней унции меди, до последнего цента, который может достаться бандитам. Я не оставлю ее такой, какой получил, я оставлю ее такой, какой нашел ее Себастьян Д'Анкония, — и посмотрим, как они выкрутятся без него и без меня!