Атлантия

Пожалуйста, пусть Тру будет там.

Пожалуйста, пусть Тру будет жив.

Глава 17

И чудо случается: я его вижу.

Тру идет через толпу в храме и оглядывается по сторонам. Ищет меня. Он в противоположном конце нефа, слишком далеко, между нами столько людей, а я не могу позвать его, потому что не доверяю своему голосу.

Часть меня хочет выкрикнуть его имя, потому что если Тру услышит меня сейчас, то все поймет. А я бы хотела, чтобы он понял.

Тут он останавливается и поворачивается к входу, будто я и вправду его позвала. За всеми этими скорбящими и растерянными людьми под наблюдающими за ними неподвижными богами он видит меня.

– Рио! – кричит Тру.

Он идет ко мне так быстро, что сбивает какого-то мужчину с ног и помогает ему встать, но при этом ни на секунду не отрывает от меня взгляд. Он идет ко мне против движения толпы, и я иду ему навстречу, проталкиваясь мимо людей, мимо скамеек и всего, что возникает у меня на пути.

Я думала, что мы остановимся, когда окажемся рядом, но Тру прижимает меня к себе и продолжает идти дальше.

– Ты цела, – шепчет он, и его губы касаются моих волос.

А потом я замечаю свет, витражи, свечи и людей, я вижу все это, потому что отворачиваюсь от Тру и пытаюсь сдержать слезы, слезы радости оттого, что он жив.

В храме очень много людей, и с каждой минутой их становится все больше. Сирены велели нам идти домой, а для многих дом – это храм, по крайней мере, в духовном смысле. Моя мама всегда так и говорила: «Это дом их веры».

Я беру Тру за руку и вывожу из храма.

Когда он видит, каким густым стал туман, глаза у него округляются от удивления. Он смотрит на меня так, будто это я сотворила, словно бы я не такая, как остальные, а всемогущая.

И я вспоминаю, как наблюдала за Тру, когда он стоял на коленях у ведра с монетами и боролся с искушением что-то мне сказать.

Я увлекаю его под одно из деревьев. В просветах между клочками тумана я вижу лишь отдельные фрагменты: тыльную сторону ладони со шрамами от порезов металлом; его лицо совсем близко от своего.

– Пожалуйста, расскажи мне все, – шепчу я.

Мы невидимы в густом тумане, и только мой голос, если не считать шороха листьев, нарушает окружающую нас тишину.

И Тру решается.

– Я слышал тебя, – говорит он. – В тот день в храме.

Где-то рядом с нами с тихим металлическим звуком падает на землю лист.

– Ты подумала, что я слышал, как ты плакала, но на самом деле я совсем другое имел в виду. Понимаешь, о чем я?

Ну конечно понимаю.

Тру слышал меня в тот день, когда ушла Бэй.

Он знает, что я сирена.

Тру берет мое лицо в ладони, прикасается пальцами к моим губам.

– Никак не разберу, что ты там шепчешь, – с нежностью говорит он.

Надо же, а я и не заметила, что шепчу. Я почему-то произношу «пожалуйста», хотя и совершенно не понимаю, к чему это относится.

– Когда случилась брешь, я не слышал ничего, только твой голос, – объясняет Тру. – И в нем звучала такая же мучительная боль, как в тот день, когда ушла Бэй. Только сегодня ты звала не ее, а меня, но я ничего не мог сделать, чтобы помочь тебе.

Тру придвигается ближе, чтобы я могла его видеть, но я не говорю ни слова. Я смотрю на него. У него под глазами синие тени, точно такие же я заметила в нашу первую встречу. Он беспокоился. Обо мне.

– Ты цела, – говорит Тру. – Ты здесь.

Он целует меня.

Целует прямо здесь, под деревьями, в губы, а потом – в шею. Его сильные руки крепко обнимают меня. Мы почти одного роста, и мы очень подходим друг другу.

Мне хорошо с Тру. Тру хорошо со мной. Нам хорошо вместе.

Я закрываю глаза и слушаю. Слушаю его дыхание и свое.

– Пойдем на Нижний рынок, – предлагает Тру. – Посмотрим, не надо ли чем-нибудь помочь.

Сирены продолжают говорить жителям Атлантии, чтобы те шли домой, но Тру неуязвим для их голосов, а я чувствую, что они уже не так сильны, чтобы им нельзя было противостоять. Я становлюсь сильнее.

Возможно, это потому, что я не слышу среди их голосов голос Майры.

Мы с Тру идем между деревьев к ближайшей остановке гондол. Там стоит одна лодка, пустая и сухая. Туман становится плотнее, а свет – более тусклым. Но мы рядом, и я вижу лицо Тру, его добрые глаза, его губы.

– Бежим, – шепотом говорит Тру.

Он тянет меня за собой, и мы бежим сквозь белую пелену. Потом Тру резко останавливается, и мы оказываемся у самого канала. Он отпускает мою руку и прыгает в канал прямо перед лодкой. Я следую за ним.

К тому моменту, когда я присаживаюсь на корточки рядом с Тру, он уже успевает открыть панель. Так непривычно видеть металлические внутренности гондолы.

– Я могу ее завести, – говорит Тру. – До самого рынка она нас, может, и не довезет, но все равно так будет быстрее.

– Стражи порядка увидят гондолу, – возражаю я, – или услышат ее.

– Ну и пусть. Если во всей Атлантии туман сегодня такой же густой, как в ночь после смерти твоей мамы, они вряд ли смогут нас поймать.

Двигатель заводится, начинает урчать.

– Забирайся, – командует Тру. – И пригнись. Я сейчас.

Я забираюсь в лодку и опускаюсь между скамейками. Тру почти сразу же появляется рядом, и гондола трогается с места.

Мы скользим сквозь белый туман.

И храним молчание.

Когда мы целовались под деревьями, на нас кто угодно мог случайно натолкнуться, а мы все равно стояли там, обнявшись, и не могли друг от друга оторваться. А теперь мы одни, но мы ничего такого не делаем, только смотрим. Даже когда между нами проплывают клочки тумана, я все равно чувствую на себе взгляд Тру, такой же уверенный и нежный, как его поцелуи.

Нашу гондолу никто не останавливает. В этой части Атлантии так безлюдно, что даже жутковато становится. Но потом, когда мы оказываемся ближе к Нижнему рынку, я слышу чьи-то крики. Возле заграждения собралось несколько дюжин людей. Они либо невосприимчивы к голосам сирен, либо так волнуются за тех, кто остался внутри, что пока могут им противостоять. Одна женщина закрыла ладонями уши, она качает головой и рыдает, а тело ее бьет дрожь.