Атолл
Шрифт:
Стоя за спиной другой компании, он подслушал интересную мысль о том, что "...Реальность нуждается в изъянах, она не существует без них, как дорожное полотно - без трещин".
Говорил человек средних лет, с невыразительной внешностью. Одет был не броско, ни богато, ни бедно. Но все его слушали с почтением, держа плоские бокалы с мартини на уровне пупка.
Джон спросил стоящего рядом молодого человека, кто это? И получил ответ свистящим шепотом с восторженным придыханием:
– Это Гамильтон Дуглас Хоук! Восходящая звезда. За свой первый роман он получил
Джон подумал, что вот таким он и представлял себе тип удачливого романиста. Не павлина с ирокезом или в эпатирующего крикуна. А вот такого тихого, скромного, невзрачного, но ухитрившегося, пока другие дерутся на подиуме, незаметно прошмыгнуть на Олимп.
Они разговорились с молодым человеком. Миловидный, приятный в обращении парень примерно одних лет с Джоном, в белой рубахе с расстегнутым воротом, темных свободных брюках, на шее - галстук с ослабленным узлом. Познакомились. Он назвался Мэтью Бэрком. Мэтт сказал, что пишет стихи. В ответ Джон признался, что пишет прозу.
– Ну и как, удачно? Печатают?
– Было дело. В "Нэшнл джиогрэфик".
– О!
– с уважением сказал парень.
– Что-то специфическое?
– Вроде того... Про золотоискателей.
– А-а, понимаю, авантюрное - суровые бородатые мужики с кольтами 45-го калибра.
– Вроде того...
Джон подумал, что говорит слишком однообразно. Парень может принять его за идиота.
Мэтт тормознул пробегавшего мимо официанта и ограбил его на пару рюмок виски. Они выпили. У Мэтью глаза сошлись в кучку, он открыл рот, и Джон понял, что тот сейчас прочтет свои стихи.
– Ты, случайно, не встречал в этой тусне мистера Гросбахера - редактора издательства "Глория мунди"?
– спросил Джон, чтобы сбить с толку поэта.
– А зачем тебе этот Sauerkraut?
– Кто?
– Это по-немецки. Означает "кислая капуста". Этот редактор - немец, его все так зовут. К тому же педик.
Джон сказал, что посоветовал шапочный знакомый. Мэтт ответил, что шапочный знакомый его должник и поэтому подыскивает и посылает к хозяину таких доверчивых олухов, как Джон. Кейн хотел обидеться, но Мэтт оказался таким человеком, на которого обижаться было невозможно.
– Забудь ты этого педрилу, - сказал Мэтт, - я тебя лучше познакомлю с отличной девушкой. Если она, конечно, не ушла... Пойду её поищу, ты постой здесь...
Мэтью исчез в толпе. Перед ужином вращение общества усилилось, и Джон улавливал лишь обрывки разговоров.
Мимо прошли два пожилых господина во фраках. Предсмертные пигментные пятна покрывали их лысые черепа. Один из них сказал: "Секрет вечной жизни состоит в том, чтобы понять, зачем тебе нужна вечная жизнь..."
"В Америке и свинья может стремиться к бессмертию", - ответил другой фрачный господин.
Всеми брошенный,
Джон собрался было уходить, когда из людского прибоя вынырнул Мэтью, ведя за руку сногсшибательную красотку.– Вот, познакомься, - сказал поэт, - это Джулия Мэйберри.
Ужин проходил вполне светски. Употреблялись хорошие вина, креветки, сыры и салаты.
– Вы не возражаете, если я за вами немного поухаживаю?
– обратился он к Джулии с проникновенной вежливостью, - или, быть может, вы феминистка...
– Нет, - ответила девушка, ослепительно улыбаясь, - я люблю, когда за мной ухаживают.
– Что бы вы хотели выпить?
– Она предпочитает "Дом Периньон", - влез Мэтт.
Джулия пронзила его острым взглядом, но подтвердила, что да, выпила бы "Периньона", но здесь, кажется, его не подадут.
Мэтт обещал достать и устремился за официантом, несшим поднос с бокалами. Сам-то Мэтью, было видно, предпочитал кое-что покрепче.
За неимением "Периньона" они выпили какое попалось, довольно приличное вино. Джон положил себе поджаренные ломтики ростбифа, Джулия взяла розовые с кровью. За ужином Джулия несла много очаровательной чепухи. И все сожалела, что до сих пор не может встретить свой идеал - красивого, умного, самостоятельного мужчину, с кем можно было бы связать свою жизнь. Джон, словно умудренный жизнью старик, ответил, что молодость слишком требовательна к жизни. А реальность всегда грубее идеала... И Джон высказал свою точку зрения на реальность... Реальность, сказал он, нуждается в изъянах, она не существует без них, как дорожное полотно - без трещин.
– Очень образно, - ответила Джулия.
– Сразу видно, что вы писатель.
– Начинающий, - скромно ответил Джон.
Все великие дела начинаются с первого шага, сказал, кажется, Конфуций, - выказала свои познания Джулия и шагнула еще ближе к Джону.
– Здесь пойла, ухрюкаться можно в зюзю, а вот "Периньона" нет, - сказал Мэтт, когда вернулся.
С собой он принес бутылку "Гленливета", сказал, что это его любимый сорт виски. К концу вечера он изрядно назюзюкался, и, когда они втроем шли по темной улице, и нигде не было такси, Джон с ним изрядно намучался. Мэтт болтал всякую чушь, через несколько слов к месту, а чаще не к месту вставляя в свою речь русские выражения типа - mezhdu prochim, chudesno. Наверное, поэт считал это высшим шиком светского разговора. Это было тем забавнее, что в руке он нес бутылку вина, которую увел с вечеринки. Он нес эту бутылку довольно долго, надеясь, наверное, допить где-нибудь, а может, завтра опохмелиться. Потом, видя, как Джулия все больше прилипает к Джону, впал в депрессию и, широко размахнувшись, грохнул эту бутылку о кирпичный брандмауэр ближайшего дома.
К счастью, они вышли на освещенную улицу и сразу поймали такси. После жертвоприношения Бахусу, Мэтт стал мало-помалу трезветь и настоял, чтобы отвезли сначала Джулию. Так и сделали.
Джон вежливо распрощался с ней на пороге её дома. Чисто и благородно.
Когда Джон вернулся в такси, Мэтью уже изрядно протрезвел.
Он сказал: - Mezhdu prochim, как насчет пистона?