Атом в упряжке

— Итак, — громко сказал Журавлев и обернулся к Людмиле. — На чем же это мы остановились?

— На нем, — ответила раскрасневшаяся Людмила и показала рукой на Зоре, что его лицо излучало сияние доброты и счастья.

Журавлев посмотрел на экран и начал дальше скороговоркой, желая, видимо, поскорее покончить с рассказом.

15 августа.

…Людмила и летун вылетают с Зоре в Италию. Фашисты стреляют в Бориса и Антонио.

16 августа.

Журавлев в потайной лаборатории спешно проверяет похищенные материалы. Людмила приезжает в Рим. Зоре уничтожает биноклем памятник Муссолини и этим условным знаком вызывает Бориса на аэродром. Встреча Людмилы и Бориса…

В этом месте рассказа Людмила почувствовала, что на нее кто-то на нее смотрит. Она оглянулась и, увидев Бориса, кивнула ему головой. Борис медленно, но не опуская глаз, склонил в ответ голову, и их взгляды, встретившись, завязались в узелок.

… Борис летит к Журавлеву.

17 августа.

Журавлев рассказывает Борису, как устроен аппарат, и поручает ему отвезти несколько пакетов с изоляторами в Советский Союз. Борис вылетает.

18 августа.

Борис прилетает в Италию. Делится пакетами с Людмилой и оба различными путями, через разные места границы попадают в Советский Союз. Все.

— Нет, — возразил плакату Журавлев, — не совсем все, — и он рассказал о том, как профессор узнал его, как была разрушена башня правительства, как ему достался испорченный аэроплан, — при этих словах Гончи встал, вздрогнул и снова сел на место, — как он сперва долетел до китайской границы, а затем, раздумав, вернулся в Италию, Турцию, Америку, как были уничтожены главные склады оружия и взрывчатых веществ Правительства Штатов…

Неудержимый гул восхищения прервал Журавлева, но он снова сделал жест рукой и закончил рассказом о том, как некоторые склады захватил восставший тут и там пролетариат и как сам он оставил капиталистический мир, который занялся сразу с нескольких концов.

— Товарищи, — сказал Журавлев, — я надеюсь, я убежден, что на этот раз ослабевшее войско Кабинета не сумеет задушить восстание и вскоре весь мир сможет радостно запрячь атомы на огромную работу по переработке всей нашей жизни!

Тут Журавлев вдруг обернулся и посмотрел на председателя собрания.

— Скажите, — обратился он к председателю, — вы приготовили демонстрацию получения энергии?

— Да, — вежливо ответил тот и показал на большую темную коробку в глубине сцены, от которой шел провод к столу.

— Станции прекратят работу?

— Три четверти всех московских и окружных будут отключены.

— Изоляция проверена?

— Да.

— Железные стружки?

— Есть.

— Хорошо, — сказал Журавлев, обращаясь к притихшим зрителей. — Прекрасно. Сейчас из этого мелкого кусочка железа, — он поднял железную крошку, — мы за минуту добудем столько энергии, что она сможет двигать московские заводы, освещать, согревать и выполнять всю работу всех московских электростанций.

Зрители еще не успели осознать всей грандиозности этой цифры, как Журавлев уже стоял у изоляционной коробки, поворачивая кольцо.

— Трррррррррр, — зазвонил в тишине телефон. Председатель подошел к трубке.

— Что? МОГЭС? Отключили?..

Он оторвался от трубки и посмотрел на Журавлева преданными глазами.

— Дмитрий Феоктистович, машины МОГЭС отключены.

В это время затрещал еще один телефон, и еще…

— Шатурка?

— РЭТ?

— Станция электрической железной дороги?

Ряд станций был отключен, но свет горел, трамвай пел свою монотонную песенку, заводы работали.

И тогда в сосредоточенной аудитории Политехнического музея зазвучали новые слова, сказанные необычным, взволнованным, мягким, пробиравшим до самого сердца своей дрожью голосом:

— Дорогие товарищи!

Это говорил Журавлев:

— Дорогие товарищи! Я не умею говорить разные высокие слова. Я значительно лучше умею ругаться. Но в эти минуты мне хочется вслух помечтать перед моими товарищами по социализму о том, о чем я мечтал долгие годы и что теперь в недалеком будущем станет явью.

Так вот, я приготовил серию лозунгов, которые выражают мои мечты. Название серии — «Атом в упряжке».

И, склонившись над своим чемоданчиком, Журавлев достал пачку стеклянных пластинок, подошел к стоявшему сбоку проекционному фонарю и вставил в него одну из пластинок. На экране появились огромные буквы:

ДА ЗДРАВСТВУЕТ ДВУХЧАСОВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ!

Раздались возгласы, кое-где послышался смешок, но Журавлев не повернул головы.

АТОМ ДАЕТ ЭНЕРГИЮ, МАШИНА РАБОТАЕТ.

— А люди? — закричал кто-то почти злорадно.

ЧЕЛОВЕКУ ОСТАНЕТСЯ ТВОРЧЕСТВО.

— появилась на экране надпись и сразу же сменилась новым лозунгом:

ЧЕРЕЗ ПЯТЬ ЛЕТ ЛЮДИ СДАДУТ ДВЕ ТРЕТИ СВОЕЙ РАБОТЫ МАШИНЕ.

Кто-то тихо присвистнул, но свист сразу же заглушила буря аплодисментов.

ДА ЗДРАВСТВУЕТ СССРТ.

— Что это такое?

— Союз Советских Социалистических Республик Творчества.

И вслед за этим, не давая опомниться, световыми выстрелами закричали новые и новые слова:

СОЗДАДИМ ОБЩЕСТВО МЕЖПЛАНЕТНОГО СООБЩЕНИЯ.

ВСЕОБЩЕЕ ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОБУЧЕНИЕ.

ЗАСАДИМ БАНАНАМИ СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС.

УДАРНАЯ ЗАДАЧА — УБИТЬ ТУБЕРКУЛЕЗ.

ИНСТИТУТ ИЗУЧЕНИЯ СЧАСТЬЯ.

ФУТБОЛ НА ЛУНЕ.

ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПО ВОПРОСУ ПОСЕВА КОРМОВОЙ СВЕКЛЫ НА МАРСЕ.

ИЗМЕНИМ ХАРАКТЕР ЧЕЛОВЕКА.

УЗНАЕМ ТАЙНЫ ВЕЩЕСТВА И ЖИЗНИ.

ДОЛОЙ СКУКУ! ДОЛОЙ СКУКУ!

Но тут Журавлев остановился и удивленно поднял глаза. Рядом стоял и ласково смотрел на него известный на весь мир человек с большим тонким лицом, колючими лукавыми усами и бородкой и внимательным, слегка изогнутым, длинным носом.

— Что, товарищ Чичерин? — спросил Журавлев и уважительно, но просто подал руку.

— Новости, важные новости, хорошие новости, — сказал Чичерин и взошел на трибуну. — Товарищи! — воскликнул он и остановился. Зал замер. — В нашем комиссариате у смены радистов есть почетная и ответственная обязанность. Они… они слушают джаз-банд, которым во все стороны ощетинился капиталистический мир. Но сегодня эта блокада прорвана, сегодня мы услышали из-за стен рушащегося фашистского лагеря голоса наших союзников. Полчаса назад сквозь джаз-банд прорвалась славная песня пролетариата — «Интернационал».