Атомка
Шрифт:
— Печальная участь Гамблена нам известна: тоже пытки и смерть в морозильнике на собственной кухне… Под пытками журналист сказал, что напал на след серийного убийцы, который экспериментировал с анабиозом, стало быть, читал рукопись. Дассонвиль заморозил Гамблена насмерть, дав перед тем выпить святой воды. Я ничего не понимаю в религиозных делах, но, похоже, Дассонвиль хотел… хотел облегчить своей жертве встречу со смертью. Ведь точно то же он проделал со своими братьями-монахами, прежде чем их сжечь. Этот тип в рясе — настоящий дьявол!
— Ну да, мы уже знали, что он такой… А потом парочка негодяев решила убрать Агонла и всех, кто имел хоть какое-то отношение к проклятой писанине, пусть даже в
— Четырнадцать! Ужас-то какой!
— И это только верхушка айсберга. По словам Михаила, в то время, когда Шеффер вместе со своим фондом находился на территории России, доктор сам занимался русскими детьми, зараженными радиацией, — искать другие пути ему пришлось уже после того, как его из России прогнали. Тогда он обосновался во Франции, где и нашел удачный способ продолжить свой гибельный промысел.
— Ассоциация?
— Конечно. Он создал ассоциацию и привлек к работе Владимира и Михаила. С тех пор наши милые шофер и переводчик похитили пятерых украинских мальчишек.
— Надеюсь, похитители окончат жизнь за решеткой.
Комиссар стиснул зубы, но преодолел себя и перешел к практической стороне дела:
— Кто-то из посольских уже отправился за машиной, на которой мы ездили к запретной зоне, и вот-вот вернется с нашими вещами. Нам понадобится самая теплая одежда: если все будет хорошо, завтра рано утром, в семь двадцать, мы вылетаем в Челябинск. Вернее, сначала час полета до Москвы, там у нас пересадка, потом из другого аэропорта летим на Урал, в Челябинске приземлимся в двенадцать ноль семь по московскому времени, по местному — в три часа дня. Если к тому времени Интерпол и Белланже все уладят, Арно Лашери привезет в аэропорт двух полицейских, которые вместе с нами полетят на Урал. Если я правильно понял, оба они из местной уголовки, значит делают примерно то же, что мы во Франции. Эти ребята уже связались с челябинской полицией и там, на месте, будут руководить следственными действиями. В общем, нам остается смотреть и ничего не трогать. Меньше всего на свете нашим верхам хочется, чтобы что-нибудь случилось еще и на российской территории.
— Ага, «что-нибудь случилось»! Когда детей уже столько лет похищают!
Шарко обнаружил сообщение Белланже, выслушал его и встал:
— Я на минутку. Поговорю с шефом и вернусь.
Люси отодвинула тарелку. Ей в вену влили столько глюкозы, что есть совсем не хотелось. Она встала, подошла к окну. Увидела какую-то киевскую улицу — пустынную, редкие прохожие явно спешили, наверное к семьям или друзьям, все-таки Рождество…
Рождество, а она одна в этой убогой больничной палате, так далеко от дома. На Люси навалилась хандра, но раскисать было нельзя, и она постаралась собраться, обдумывая итоги их расследования: те, кто проделывал такие ужасы с детьми, кто виновен в стольких смертях, скоро за это заплатят, пожизненное заключение им гарантировано.
В конце концов, может быть, это самый лучший рождественский подарок!
В палату вошел ее лечащий врач — молодой, лет тридцати, брюнет — и, улыбаясь, заговорил с ней на вполне приличном английском:
— Результаты обследования удовлетворительные, вы проведете здесь ночь, а завтра утром, как и предполагалось, мы вас выпишем.
— Отлично, — ответила Люси, тоже с улыбкой. — Только не просто утром, а совсем рано утром.
Доктор,
поглядывая на пациентку краешком глаза, что-то записал в истории болезни.— Советую вам в течение нескольких ближайших недель больше отдыхать, так будет лучше для ребенка.
Люси схватилась за спинку кровати. Она подумала, что не расслышала или недопоняла, нахмурилась:
— Ребенка? Вы сказали «для ребенка»?
— Да.
— То есть вы считаете…
Руки-ноги у нее задрожали, она не находила слов.
Врач заулыбался еще шире:
— А вы что, не знали?
Люси поднесла ладони к пылающим щекам, покачала головой. На глазах ее выступили слезы. Доктор подошел к ней и осторожно усадил на постель:
— Мне кажется, это для вас хорошая новость?
— А вы… вы уверены? Вы совершенно уверены?
Врач кивнул:
— В вашей моче, как и в крови, обнаружено такое количество ХГЧ [78] , что никаких сомнений быть не может. Гормон сейчас на максимуме, стало быть теоретически у вас идет восьмая неделя беременности. Вот, кстати, и главная причина вашего обморока.
Люси показалось, что сейчас она потеряет сознание снова.
— Восемь… восемь недель? Как такое возможно? Тесты не показывали, и… и месячные в прошлом месяце приходили, и я…
78
ХГЧ (хорионический гонадотропин) — гормон, выделяемый плацентой во время беременности. Гормон начинает продуцироваться с первых недель беременности, возрастает в несколько тысяч раз к 7–11-й неделе, затем постепенно снижается. Именно на качественном анализе наличия хорионического гонадотропина в моче и основан тест на беременность, который продается в аптеках.
— Не стоит так уж верить тестам, которые продаются в аптеке, — только анализ крови дает точный ответ. Что же до небольшого кровотечения, которое вы приняли за месячные, то и такое случается.
Люси больше не слушала, она никак не могла поверить, она еще несколько раз переспросила врача, убежден ли он в том, что говорит, но врач не сердился, терпеливо отвечал на все вопросы, а потом добавил:
— Советую вам быть очень внимательной к своей беременности, прежде всего с медицинской точки зрения. Вы получили довольно большую дозу радиации за короткое время: если распределить это на год, то окажется почти вдвое больше допустимого. Плод тоже подвергся облучению.
Лицо Люси мигом омрачилось.
— Вы хотите сказать, моей малютке грозит опасность?
— Нет-нет, не тревожьтесь. Действительно опасной стала бы доза в пять раз больше допустимой. Тем не менее рисковать не стоит. Я все напишу в эпикризе, но скажу и на словах: вам следует избегать, насколько возможно, любого ионизирующего излучения, будь то от сканеров, рентгеновских аппаратов или еще чего-то, что способно увеличить полученную вами дозу. И к Чернобылю больше не приближайтесь. — Врач встал. — Пока все показатели для беременности благоприятны: в моче ни сахара, ни белка, ни малейших признаков дефицита каких-либо элементов, никаких симптомов болезни крови. Я уверен, что все будет хорошо.
Оставшись одна, Люси расплакалась от радости.
У нее в животе — ребенок! Крохотное существо, о котором она так мечтала, которого хотела больше всего на свете, затаилось там и развивается потихоньку уже почти два месяца.
Войдя в палату, Шарко решил, что случилось что-то серьезное, и с порога бросился к подруге:
— Что с тобой? Что сказал доктор? Почему ты плачешь?
— Я беременна, Франк! Почти восемь недель! Видишь, я же говорила! Я знала, что так будет! В канун Рождества!