Атомка
Шрифт:
Шарко попытался успокоить подругу:
— Все будет хорошо. Двое из команды Баскеза еще несколько дней будут следить за нашим домом. Мы можем пока пожить в другом месте — как ты сама решишь: в отеле или квартиру снимем до конца расследования. А потом двинем на Мартинику или в Гваделупу и будем там столько, сколько захотим. Бассейн, пляж, солнце… Согласна? Что скажешь?
Она силилась улыбнуться:
— Скажу, что ты, наверное, прав. И что я предпочла бы Реюньон. Всегда мечтала туда попасть.
— Отлично. Летим на Реюньон. Это будет твой рождественский подарок.
Люси нахмурилась:
— Мой
Франк прикоснулся губами к губам Люси и погладил ее по щеке:
— Ну да. Дома для тебя еще кое-что припасено, но это так… мелочь.
Путешествие между тем продолжалось. Четыре часа полета от Москвы до Парижа полицейские дремали — совсем забыться сном им не удавалось. Они надеялись, что Белланже при поддержке начальства добьется того, что расследование не будет передано русским. Шарко, стоило ему закрыть глаза, видел лица детей в криокапсулах — ясно видел ужасные маски, плавающие в жидком азоте. Каждую по отдельности. Он чувствовал, как дрожит, прильнув к нему, Люси. О чем она думает? Об убийце, который подстерегает их где-то в Париже? Он осторожно положил голову на плечо подруги, ладонь — ей на грудь. Он ощутил, как бьется ее сердце — и как сжалось его собственное.
Счастье — вот оно, можно дотронуться.
Но месть, которую он рассчитывает осуществить… слепая месть способна все разрушить.
А если у него ничего не получится? Если его поймают? Имеет ли он право сломать жизнь Люси и ребенка? Их ребенка?
Шарко поморщился. Он больше не понимал, что надо делать, и столько сомнений, сколько сейчас, у него никогда в жизни не бывало.
«Палач залез в вагину Глории рукой в резиновой перчатке… Избивал ее железным ломом… Его надо убить. Незачем отдавать под суд такого подонка. Сделай это в память о Глории…»
Он стиснул зубы. Этот голос звучал громче всех остальных и терзал его изнутри.
— Ты делаешь мне больно, Франк.
Комиссар встряхнулся и понял, что изо всех сил вцепился в запястье Люси. От всего этого он и сам стал психом.
— Прости, — попросил он, отпуская ее руку.
— У тебя глаза налились кровью, Франк. Что с тобой?
Шарко глубоко вздохнул. Голос не унимался, продолжал орать под черепом.
— Ничего. Все в порядке, — ответил в конце концов комиссар.
73
Они не то что отдохнуть — они и передохнуть не успели: едва приземлившись в Париже, Люси и Шарко закинули вещи в первую попавшуюся гостиницу рядом с площадью Бастилии и отправились на работу. Второй человек в Уголовной полиции месье Лебрен непременно хотел их видеть прямо сейчас. Хмурый Никола Белланже был уже в кабинете у начальника, и, как только все собрались, Лебрен без всяких предисловий объявил:
— Дассонвиль и Шеффер мертвы.
Комиссар вскочил:
— Вы шутите?!
— Сядьте, Шарко, и успокойтесь.
Шарко нехотя повиновался, и Лебрен продолжил:
— Официальный диагноз — остановка сердца. У обоих.
— Но это…
— Считается, что и у того и у другого организм не вынес сочетания радиации с мизерным количеством сероводорода. Пробуждение стало для них роковым. Позже будут подробности от русских судмедэкспертов, но
уже понятно, каких результатов вскрытия можно ожидать.— Где тела? Есть ли фотографии? Доказательства того, что они мертвы?
Лебрен провел рукой по лицу, — казалось, он в затруднении.
— Пока мне ничего больше не известно. В любом случае для нас расследование закончено. Наши обвиняемые были идентифицированы, задержаны, а теперь они мертвы. Подождем официальных бумаг, разберемся с деталями, и все. Повторяю: наше расследование закончено.
— Как это «закончено»? Что вы этим хотите сказать? — не выдержала Люси.
— «Закончено» и значит — закончено. Точка. — Лебрен глубоко вздохнул. — Это приказ сверху.
— То есть это приказ Министерства внутренних дел?
— Не спрашивайте меня больше ни о чем, я точно в таком же положении, как вы. В России застрелилась Ольга Грибова, областной министр радиационной и экологической безопасности, и из этого уже раздули историю. Еще несколько дней — и, скорее всего, снова начнутся разговоры о ядерных делах, тема эта и сама по себе сложная и неприятная, а уж тогда, когда остается меньше полугода до президентских выборов… Так что давайте-ка без шума, ладно? А теперь можете быть свободны. Идите…
Пораженные оборотом событий Белланже и двое его подчиненных встали. А в коридоре комиссара прорвало. Он стукнул кулаком по стене:
— Черт, черт, черт!
Люси держалась более спокойно, хотя переживала ничуть не меньше.
— Вся система прогнила, — печально сказала она. — Только потянешься хоть к атомным делам, хоть к космическим, и — бац: ничего уже нет, все куда-то пропало самым таинственным образом. Люди умирают или исчезают, будто по мановению руки. До чего же мерзко… — Она подошла к Шарко, прижалась к нему. — Скажи мне, Франк, что эти ребятишки умерли не понапрасну, скажи…
Комиссар смотрел в стену.
— Мы сделали свое дело, — сказал он наконец. — Сделали все, что могли.
— И что? Все теперь бросить? Ты же говорил в самолете…
— А что нам еще остается? — Франк погладил подругу по спине. — Съезжу домой, возьму какие-нибудь вещички, чтобы переодеться, и вернусь за тобой — поедем в гостиницу.
Люси вздохнула, пытаясь подавить в себе отвращение к происходящему.
— Хочешь, поеду с тобой?
Комиссар посмотрел ей в глаза и улыбнулся:
— Все будет хорошо. Пока-пока!
74
Шарко не поехал домой.
Спустя полчаса после того, как расстался с Люси, он вышел из машины на стоянке больницы Фернан-Видаля, ближайшей к будке стрелочника, где истязали Глорию. Сыщицкий азарт начисто подавил в нем усталость и омерзение, Россия сейчас уже казалась так далеко…
Только подумать: убийца Глории Новик все время, с самого начала, был у него под носом, и он ничего не замечал! А ведь комиссар прекрасно знает, что убийцы такого рода всегда находят способ приблизиться к тем, кто ведет расследование: что может быть слаще, чем, будучи рядом, видеть, в каком замешательстве полиция! Не это ли он имел в виду, постоянно возвращаясь к шахматной партии под названием «Бессмертная»? Белые фигуры посреди совершенно сбитых с толку черных…