Атомная бомба

В. Алексеев: К раннему утру 29 августа стало известно, что ожидается ухудшение погоды, резкое усиление ветра, возможно появление грозовых облаков. Руководителей испытания беспокоила возможность грозовых разрядов вблизи башни, на которой было установлено и подготовлено к взрыву изделие. Несмотря на устроенную вокруг башни грозозащиту, возникло опасение, не приведут ли грозовые разряды к несанкционированному подрыву изделия. Поэтому ранним утром 29 августа 1949 г. с учетом ожидаемой метеообстановки было принято решение перенести взрыв на один час раньше намеченного срока, то есть на 7.00 утра.

С. Давыдов: За минуту до взрыва, получив согласие Курчатова, нажимаю главную кнопку. Светофоры вспыхнули красными огнями. АП мне больше не подчинялся. Оставалось только напряженно следить за выдачей и прохождением команд. Нервы взвинчены до предела, я уже не замечал, что делалось вокруг. Денисов рассказывал, что Щелкин лихорадочно часто пил валерьянку. За двадцать секунд до взрыва пришли в движение щетки главных шаговых переключателей… Я едва успевал докладывать о выдаче и прохождении команд. На доклады руководство не отвечало… Наступила пауза… Все молчат… Произошел ли взрыв?.. Но вот за дверью раздался шум вбегающих людей… возня у запираемой двери… радостные крики «ура!»… И вот два мощных шлепка по крыше каземата… Нарастает боль в ушах… Ударная волна прошла… Через сорок секунд АП выключился, и, наведя порядок в аппаратной, я вышел наружу. Над опытным полем стояла стена пыли высотой несколько километров и столь же протяженная. Нельзя ничего было рассмотреть, кроме нескольких наиболее близких к нам сооружений. Увиденное поражало не красотой, а громадными масштабами явления.

Б. Малютов: Первыми на поле выехали два танка, борта которых были усилены свинцовыми листами. Одним танком руководил генерал-майор А.М. Сыч, другим — полковник С.В. Форстен. Танки пересекли эпицентр взрыва, замерили по пути активность на поле и возвратились «измазанные до чертиков» активным шлаком. Вслед за танками на поле выехали группы разведчиков службы безопасности, которые, замерив степень активности на поле, в первую очередь оградили флажками границы опасной зоны. За отрядами разведки на поле отправились группы специалистов для снятия индикаторов, фотопленок и животных, подвергшихся воздействию взрыва, а также для предварительной оценки результатов воздействия взрыва на технику, вооружение и инженерные сооружения. Вместе с последними на поле буквально вырвались руководители эксперимента А.П. Завенягин, И.В. Курчатов, П.М. Зернов и другие. У них было величайшее нетерпение попасть поближе к эпицентру. Пришлось сдерживать их…

А. Хованович: Помню и сейчас одну трагикомичную историю. После взрыва солдаты эвакуировали животных с опытного поля. И один из них, увидев плитку шоколада, потихоньку съел ее. На пункте дезактивации обнаружили, что солдат «фонит». Сняли с него спецодежду. То же самое. Не могли понять, где же источник излучения. Поднесли радиометр к животу, и прибор застрекотал, как пулемет. Солдат признался, что съел шоколад. Его немедленно отвезли в госпиталь, сделали многократное промывание желудка и кишечника. Как известно, в шоколаде содержится поваренная соль, то есть хлористый натрий. Именно радиоактивный натрий определил гамма— и бета-активность шоколада. Активность натрия быстро убывает со временем. Солдат пролежал несколько дней в госпитале, где врачи помучили его изрядно. Как будто все обошлось благополучно…

В. Алексеев: вскоре после взрыва к начальнику полигона прибыл майор Шамраев, командир батальона охраны опытного поля, и доложил о том, что недалеко от периметра поля обнаружена лежащая на земле оболочка аэростата и, что самое главное, на этой оболочке находятся металлические вкрапления в виде дробинок. Я был вызван С.Г. Колесниковым и по его указанию вместе с майором и дозиметристом срочно выехал к месту нахождения аэростата. К нам с большим желанием присоединился Ю.Б. Харитон… Действительно, оболочка аэростата была усыпана крупными частицами в виде дробинок, образовавшимися при испарении стальной башни. Такие же частички находились на земле и вокруг оболочки аэростата. Конечно, они были достаточно радиоактивны. Ю.Б. Харитон попросил у кого-то спичечный коробок и сам собрал в него несколько дробинок для анализа. Кстати, с тех пор подобные крупные образования стали называться «харитонками»…

… Потом было множество «пусков» разных «реактивных двигателей С» и не только на Семипалатинском полигоне, но и на Новой Земле. Правда, через некоторое время их перестали называть РДС, в обиход вошло новое — «изделие». Но это уже другие страницы истории «Атомного проекта».

«А был ли это атомный взрыв?»

Документы «Атомного проекта СССР» открывают исследователю удивительный факт, в который очень трудно поверить: оказывается, Сталин встречался с учеными — участниками Проекта всего лишь один раз! И случилось это 9 января 1947 года. Позже Берия предлагал провести аналогичные совещания и в 1948 году и в 1949– м, но Сталин неизменно отказывался.

Почти нет документов, на которых есть подпись И.В. Сталина. Особенно в «прологе к атомной бомбе», то есть до ее испытания 29 августа 1949 года. Позднее пометки на документах есть, хотя и их немного…

Однако Сталин был до деталей знаком с положением в «Атомном проекте». Его лично информировал Берия, а также сохранилось множество документов, на которых значилось: «Сов. секретно. только лично. Экз. единств.». Большинство из них ложились на стол вождю, и написаны они были от руки.

Кстати, в тех случаях, когда появлялась надпись «Экз. единств.», машинописного текста не существовало. Это были документы высшей государственной тайны, и об их существовании знали всего несколько человек, а подчас только двое.

«Только лично. Экз. единств.» — значит, никто, кроме Л.П. Берии, не имел права знакомиться с ним. А уж тот решал: надо докладывать Сталину или нет. И почти всегда докладывал. На всякий случай…

«Сов. секретно

Только лично Экз. единств.

Товарищу Берия Л.П.

Докладываем Вам, что 8 июня с.г. в 0 часов 30 минут после загрузки 32 600 кг урана (на 36 ряду рабочих блочков) в реакторе началась цепная ядерная реакция в отсутствии воды в технологических каналах. Таким образом, пуск физического котла осуществлен.

В течение 8 и 9 июня произведем окончательные испытания системы управления ядерной реакцией в котле.

С 10 июня будем продолжать дальнейшую загрузку урана до получения цепной ядерной реакции при наличии воды в технологических каналах.

И.В. Курчатов Б.Г. Музруков Е.П. Славский

8.06.48».

Берия поставил свою подпись в правом углу документа, мол, в курсе. Сталин никак не прореагировал на пуск промышленного реактора в Челябинске-40. Очевидно, его интересовал лишь конечный результат — бомба… Но и в этом случае он никак не демонстрирует «свое присутствие». И об этом свидетельствует еще один документ, судьба которого весьма необычна. По некоторым данным, он был найден в сейфе Сталина после его смерти. Четыре года он пролежал там, но подписан так и не был. Это Проект постановления СМ СССР «О проведении испытания атомной бомбы».

Вот некоторые фрагменты из него:

«г. Москва, Кремль 18 августа 1949 г.

Сов. секретно (Особой важности)

Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:

1. Принять к сведению сообщение начальника Первого главного управления при Совете Министров СССР т. Ванникова, научного руководителя работ акад. Курчатова и главного конструктора Конструкторского бюро № 11, чл. — кор. АН СССР Харитона о том, что первый экземпляр атомной бомбы с зарядом из плутония изготовлен в соответствии с научно-техническими требованиями научного руководителя работ и главного конструктора КБ-11.

Принять предложение акад. Курчатова и чл. — кор. АН СССР Харитона о проведении испытания первого экземпляра атомной бомбы…»

Далее даются подробные характеристики заряда из плутония, описание задач эксперимента, назначение научным руководителем испытаний Курчатова, его заместителями Харитона, начальника КБ-11 Зернова (по организационным и административно-техническим вопросам) и генерал-лейтенанта Мешика (по вопросам охраны и режима).

А Проект заканчивался так: