Атомный экспресс
Шрифт:
Не успев отойти от одного шока, как я оказался во власти другого.
– Вы что там, плаваете, что ли? – услышал я надломленный голос Филина.
– Да, принимаю, так сказать, ванну. Хорошо, что теплая, – неохотно ответил Влад.
Выворачивая карман, я вытащил вторую часть дозиметра. И этот кусок трубки с окуляром был полым. В ярком свете луны мне удалось внимательно рассмотреть его. В нем не было ни батарейки, ни вакуумной капсулы, ни инизационной камеры. Шкала, нить стрелки, болтающаяся из стороны в сторону, если по дозиметру постучать пальцем, и линза. Это был учебный муляж,
– Филин! – крикнул я. – У меня к тебе вопрос: с какого стенда ты снял дозиметр? Где ты его нашел?
Филин долго не отвечал. Он почувствовал, что в вопросе скрыто что-то очень важное для него.
– Не все ли равно, – отозвался он из-за цистерны. – А почему вы спрашиваете?
– Потому что в твой дозиметр можно свистеть, его можно использовать как мундштук или трубочку для коктейля. А вот измерять дозу облучения никак нельзя. Он пустой внутри. Ты его, конечно, не разбирал?
Представляю, какой переполох вызвали в душе Филина мои слова. Я услышал его быстрые шаги, а затем увидел его голову между вагоном и цистерной. Филин полез было на сцепку, но тотчас пригнулся и на корточках прополз под цистерной.
– Руки надо мыть перед едой, – посоветовал я. – Тогда поноса не будет. И пореже дергай себя за волосы. А что касается слабости…
– Замолчите!!
Какое у него было лицо! Это был оголенный сгусток нервов, это был немой вопль с мольбой не обмануть. Мне даже стало жалко Филина, и когда он нетвердым шагом приблизился ко мне и протянул руку, как умирающий от голода за куском хлеба, я немедленно кинул ему один за другим обломки дозиметра.
Первый он поймал, второй уронил – мешал автомат. Медленно, не сводя с меня глаз, присел на корточки, поднял обломок трубки с настила и не своим голосом крикнул:
– Огня! Дайте огня!
Все можно было прекрасно увидеть и без огня, тем более что никто, кроме меня, не мог выполнить эту просьбу, а я не хотел стоять над этим сопливым террористом с огнем в руке, как статуя Свободы. Но Филин забыл о своей просьбе. Он крутил обломки, как мартышка очки, поочередно заглядывал внутрь трубок, дул в них, тряс, нюхал и едва ли не пробовал на зуб, издавая при этом какое-то странное кряхтенье. Этот звук становился все более отчетливым, выразительным, словно кто-то плавно увеличивал громкость, и я наконец понял, что Филин захлебывается от смеха.
Он выпрямился; вращая головой вверх, вниз, в стороны, опустив автомат так, что ремень стал волочиться по настилу, он поплелся вдоль цистерн. Смех, словно два дерущихся кота в мешке, искал выход наружу, и Филин ежился, дергался, разводил руками, хватал себя за волосы. Наконец, его по-настоящему прорвало. Он оперся о поперечную балку, свесил голову над пропастью и разразился диким хохотом. Раздробившись на эхо, он заметался в тесном ущелье, встревожив стаи черных птиц, которые тотчас взмыли в звездное небо, заслонив собой луну.
– Что с ним? – спросил Влад. Он сидел на крышке люка, расправляя на плечах отвислую мокрую майку.
– Жизни радуется, – ответил я.
– Так надо дать ему по балде, чтоб не радовался, – сказал Влад и стал спускаться по лесенке вниз.
Он спрыгнул на настил, отчего тот волнами заходил подо мной, и, чавкая кроссовками,
приблизился ко мне.– Нет, ты скажи, как меня кинули, а? Как последнего лоха! Воду вместо бензина залили! Да еще, наверное, ослиной мочой ее разбавили! А с другой стороны, как повезло! Как хорошо, что мне попался такой замечательный жулик! Встречу – шампанским залью!.. Ну-ка, давай выжмем!
Он стянул с себя майку. Мы взялись за ее концы и стали выкручивать. Они оба счастливы, подумал я. Как мало надо было им для счастья: сначала приговорить, а потом помиловать.
– Как ты думаешь, у него остались патроны в автомате? – спросил Влад, с содроганием надевая влажную майку. От его тела валил пар, словно Влад только что вышел из парной.
– Я не считал.
– Если есть, то немного, – махнул рукой Влад, приглаживая ладонью волосы.
– Каждому из нас достаточно одного.
– Не думаю, что мы теперь ему нужны… Надеюсь, ты сказал ему правду?
Я кивнул и полез под цистерной к женщинам. Филин связал их толстой леской от штор, развязать ее я не смог, пришлось пережигать спичкой. Я подал руку Лесе, но первой за нее ухватилась Мила, встала на ноги и поднесла к лицу ладони.
– Боже, они совсем онемели! Сделайте мне массаж пальцев!
Лесю, наверное, я поторопился отвязать. Она напоминала сорвавшуюся с цепи львицу. Сначала она молча, пружинисто ходила кругами около цистерны, потирая руки, а затем стала коротко выкрикивать, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Я убью его! Я утоплю его в этой цистерне. Мерзавец! Трухлявая плесень! Клоп вонючий! Я изрешечу его пулями, как эту дурацкую бочку!
– Хватит, Леся, остановись, – сказал я. – Хватит убивать.
– Что?! – Она круто повернулась ко мне, хищно нацелив на меня свой орлиный нос. – Что ты сказал?
– Вы действительно весьма двусмысленно выразились, – проявила солидарность Мила.
– А с вами я вообще предпочитал бы не разговаривать и не иметь никаких дел, – сказал я, повернувшись к Миле.
– Поздно, – со вздохом ответила она.
Большой тенью, заслонившей луну, к нам приблизился Влад. От него исходил запах прелой одежды.
– Значит, так, – негромко сказал он. – Этот не до конца облучившийся засранец от радости совсем мозгами поехал. Все время смеется и икает. При нем вести себя спокойно, ругательствами, – он выразительно посмотрел на Лесю, – и резкими движениями на конфликт не провоцировать. Я беру его на себя.
– Как вы благородны и отважны! – не преминула съязвить Мила. – Где же вы раньше были?
– В цистерне плавал, – не моргнув глазом, ответил Влад.
Спор оборвался. Мы прислушались к ночной тишине, на широком и чистом поле которой переливалось лишь журчание воды, льющейся из дыр.
– А-а-у-у!! – донеслось до нас. – Дамы и господа! Довольно играть в прятки! Отзовитесь!
Недалеко, по другую сторону состава, скрипели доски, гулко стучали по настилу ботинки. Через минуту фигура Филина показалась за сцепкой между вагонами. Он перелезать к нам не стал, положил на замок, как на стол, автомат, опустил локти, повел головой, одаривая нас всех безумно-счастливой улыбкой, и, очень напоминая лектора за кафедрой, сказал: