Атомный поезд. Том 1

В МУРе фигурантов тоже опознали сразу – ими оказались скандальный журналист Василий Иванович Слепницкий по прозвищу Курт и его телохранитель Федор Петрович Кузин, ранее судимый за вымогательство и грабежи и известный в криминальном мире под кличкой Череп.

– Опасный тип, сейчас он собрал свою бригаду, и ожидать от него можно чего угодно, – сказал оперативник уголовного розыска, глядя на фотографию Черепа.

Когда результаты расследования доложили Смартову, тот решил, что Фалькова пора арестовывать. Мезенцев с таким решением согласился.

* * *

– Суетится, засранец, – с недоброй усмешкой произнес Анатолий Ломов, лениво поглядывая на улицу сквозь зеркальное, односторонней прозрачности стекло мобильного наблюдательного пункта.

– То звонит неизвестно куда, то в бинокль чего-то высматривает… Опасается, паскуда. Совесть-то у него нечиста…

– Еще бы, своих продает, сука, – откликнулся с соседнего сиденья его напарник Владислав Малков. – К тому же он не вчера родился. Должен понимать, что к чему. Да они и чувствуют всегда, когда трандец подкрадывается. Вон, Гордиевский сумел даже «наружку» обмануть и за кордон уйти.

– Это редкий случай. Надо сказать, англичане молодцы, свои обязательства выполнили, вывезли его на дипломатической машине в Финляндию. Как думаешь, наши бы так сделали? Рискнули шкурой ради агента?

– Не знаю. Все ведь от конкретного человека зависит. Я бы рискнул.

– Я тоже. Своих поддерживать надо. И квитаться за них. Только тогда у нас сила будет. И авторитет во всем мире, как в былые годы, когда предателей на краю земли находили…

– Я с ним, гадом, за Маринку поквитаюсь, – процедил Влад. – Если только даст повод, хоть чуть-чуть дернется – я ему заеду в солнечное от души! Нокаут гарантирую! А этих двух тоже растопчу!

– Ладно, хватит, развоевался, – Ломов кивнул в сторону оператора, делающего вид, что полностью поглощен аудиоконтролем и ничего не слышит. – Только я одного не пойму: если этот гад просек, что мы его под колпак взяли, то чего сидит и ждет? Почему в бега не ушел?

Этот вопрос задавал себе и сам Фальков. Почувствовав, что кольцо сжимается, он выехал в Измайловский парк и с переданного Куртом «Сименса» позвонил Бицжеральду.

– Я нахожусь в положении один. Мне нужна помощь.

«Положение один» означало крайнюю опасность, потому что следующее «положение ноль» означало арест. Однако из такого положения еще ни один агент не звонил своим хозяевам.

Бицжеральд помолчал. Это означало, что он хотел спросить что-нибудь типа: «Вы уверены?» или еще какую-нибудь подобную глупость. Но военный атташе не имеет права задавать глупые и бессмысленные вопросы. Поэтому он молчал. Когда агент находится в «положении один», то единственная помощь, на которую он рассчитывает, это эксфильтрация из страны. Сложная и довольно рискованная операция, в которой шансы на успех примерно один к четырем.

– У меня нет никаких оснований полагать, что это действительно так, – наконец сказал он. – С нашей стороны поводы к этому отсутствуют полностью. Возможно, вы переутомились. Может быть, возьмете отпуск?

Теперь молчал Фальков. Он понял, что операция по его спасению проводиться не будет. Страна, на которую он работал, не станет противостоять стране, против которой он работал. Когда борются два гиганта, неизвестно, кто возьмет верх. Но когда один гигант отойдет в сторону, оставив прирученного лилипута разбираться с другим, то исход такого противостояния очевиден.

Он не испытывал ненависти к Генри Бицжеральду. Деловые отношения хороши тогда, когда приносят взаимную выгоду. И плохи, когда могут принести неприятности. Хотя самое большее, что грозит дипломату – это высылка из страны пребывания.

Фальков посмотрел на крохотный телефончик. Он не стал волшебной палочкой спасения. Хотя Курт передавал его с такой значительностью, как будто это спасательный круг на все случаи жизни. Он вспомнил змеиную улыбку, барственную снисходительность, вальяжный голос… Вот кого он ненавидел до глубины души.

– Если я окажусь в «положении ноль», то виноватым в этом будет Курт, – сказал он. – Прощайте.

Сдвинув половинки «Сименса», он с размаху забросил его в небольшой, затянутый ряской пруд. Его совершенно не беспокоило, что возможные наблюдатели могут зафиксировать этот жест и телефон достанут. Если преследование – плод его воспаленного воображения, значит, никто ничего не увидит. Если нет, то телефон – не самая большая улика. Правда, он не знал, какими уликами располагает контрразведка.

На следующий день генерал Фальков попросился в давно запланированную командировку, но нарвался на отказ – мол, нет денег. Попробовал получить пистолет и снова отказ – мол, сейчас идет инвентаризация оружия… Все стало ясно. Кроме одного: что делать? Он не видел наблюдателей, хотя кожей чувствовал чужие недоброжелательные взгляды. Наверное, если постараться, то можно от них оторваться. Но что дальше? Без поддержки, без документов, без явок… Куда он денется…

Прометей сидел у себя дома и допивал бутылку коньяка. Долбанный БЖРК! Будь он проклят! На нем получился прокол, а до этого столько лет все проходило гладко! Будь проклята армейская служба, которая на протяжении всей жизни не принесла ему ничего хорошего! Одну головную боль! Будь прокляты эти сволочи, что раскусили его двойную игру и теперь ведут тотальную слежку, загоняя в угол! Будь проклят и Курт, и Бицжеральд, и все, кто стоит за его спиной…

Время от времени он поднимал трубку то одного, то другого телефона, звонил по несуществующим номерам, подходил к окну и, прячась за шторой, разглядывал в бинокль двор, где так и стоял подозрительный белый фургон. В правой части двора, у заднего входа в продуктовый магазин толклась троица алкашей в замусоленных жеваных футболках и тренировочных штанах с оттянутыми коленками, отчего создавалось комичное впечатление, будто мужики стоят на полусогнутых ногах. Вениамин Сергеевич только мазнул по ним взглядом и повел окуляры дальше. Алкаши, вроде, вполне натуральные, одного он, кажется, видел и прежде. Хотя кто знает… В том спектакле, в котором он сейчас играет, нет ничего определенного, все зыбкое и двусмысленное.

Он поднял бинокль и стал всматриваться в миллионы огней ночной Москвы. Это было прекрасное и успокаивающее зрелище, если бы можно было раствориться в нем, навсегда забыв о совершенных ошибках…

Вдруг в дверь постучали. Не позвонили, а именно постучали. Невероятно! Никто в столь позднее время не стучит в генеральские двери, да никто и не может пройти мимо консьержки, которая всегда предупреждает о визитере! Это могут быть только они!

– Подойди к двери! – крикнул он жене.

– Почему я? Есть же мужчина в доме, – Наталья Степановна оторвалась от телевизора, по которому говорили о каком-то убийстве.

– Подойди!!!

Взглянув на ужасное лицо мужа, Наталья Степановна уронила на пол очки и шаркающей старушечьей походкой двинулась к двери.

На экране телевизора показывали черно-белый кафель туалета бара «Ночной прыжок» и распластанное на нем красивое женское тело в черно-белой одежде. Прометей понял, что это убийство как-то связано с ним, и люди, которые стучат в дверь, пришли и по этой причине!