Атомный поезд

Литерный тронулся с места, парни в камуфляжках быстро вскочили на подножки и исчезли в вагонах, поезд резво набрал скорость.

Рабочий люд в оранжевых жилетах проводил его долгими тоскливыми взглядами. От чего им было тоскливо: от небывалого аврала, от монотонного и безысходного бытия, от давления атмосферного столба или оттого, что некоторых застрявший поезд оторвал от традиционной для мужской компании ёмкости с прозрачной жидкостью, способной вмиг развеять тоску и улучшить настроение, — этот вопрос для психолога или непосредственного железнодорожного начальника, сами они не могли разобраться в запутанных лабиринтах собственных душ. Да и, сказать по правде, не были приучены это делать.

— Ну че, пошли? — Мишаня незаметно подмигнул Игорю Ходикову, и тот с готовностью отделился от родной бригады.

— Давайте, дверь не заперта, я сейчас, — сказал Гаврилыч. Через несколько минут они зашли в сторожку путевого обходчика.

— Гля, чего это такое было? — спросил Ходиков.

— Ты ж слыхал: за этот поезд Талубеева сняли. Вместо него Ромашкина поставили, говорят, он так в трубку орал, что у Петровича чуть ухо не лопнуло! Ладно, давай начнём…

Худой, жилистый и прокалённый солнцем стрелочник азартно подцепил видавшим виды складнем крепко насаженную пробку.

— Гля, и впрямь заводская!

— Не, западло, давай Гаврилыча подождём, — не согласился Игорь. — Обидится. Лучше сало пока порежь…

— Сало так сало. Только где он ходит…

Хозяин сторожки в ту же минуту вошёл в дверь. В руке он держал только что вырванные из земли цибули — крупные белые луковицы на жёстких зелёных хвостах.

— Ну и дела! Как раньше, ещё в те времена! Талубеева и Ромашкина сняли, грозятся в тюрьму посадить. С литерным, окаянным, шутки плохи! На-ко, обмой, — он протянул цибули Игорю, и тот, привычно зачерпнув из ведра кружкой, на пороге смыл с них комочки земли и серую пыль.

Потом Мишаня привычно разлил водку в дешёвые пластиковые стаканы и сделал это мастерски — всем поровну и ни капли не уронив на замызганную клеёнку.

— Ну, будем!

Стаканы бесшумно чокнулись. Игорь Ходиков, вечно небритый, лохматый парень лет двадцати восьми, поднял тару на уровень побитого оспой лица, внимательно посмотрел, сглатывая, и быстро выпил, тут же закусив луковицами и неловко пристроенным на чёрствый чёрный хлеб грубо нарезанным салом. Руки у него были в татуировках: перстни, традиционное восходящее солнце и надпись «Колыма».

Мишаня ничего не рассматривал: чокнулся и выпил, а закусил вначале салом, а уже потом заел луком.

Гаврилыч — крепкий, хотя и не первой молодости мужчина с седыми, зализанными назад волосами и огромным, в пол-лица, носом — пил долго, мелкими глотками, потом, полузакрыв глаза, посидел неподвижно, смакуя вкус и послевкусие, как опытный дегустатор.

— А ведь знаете, пацаны, не обманула баба — водка настоящая, из пшеницы, — удовлетворённо произнёс он, внимательно осмотрел толстый ломтик сала, аккуратно и даже с некоторой нежностью водрузил его на ломоть чёрного хлеба и прежде, чем впиться давно не леченными зубами, с удовольствием обнюхал бутерброд.

— Настоящая редко попадается, — поддержал разговор Мишаня.

— А зачем её делать, если и самогонку пьют, и стеклоочиститель глотают, — Ходиков разлил остатки. Вышло по полстаканчика, и все трое огорчённо покрутили головами.

— Надо было, Гаврилыч, тебе у проводников купить, — сказал стрелочник.

— У каких проводников? Это же литерный! — усмехнулся Гаврилыч. — Видел, какие там проводники стояли? Они тебя сразу на голову укоротят.

— Посмотрим ещё, кто кого укоротит, — по-блатному растягивая слова, процедил Игорек. Он сразу изменился: сузил глаза, искривил губы. — А ведь в таком чего-то ценное возят. Вот бы грабануть!

— Гра-а-а-ба-а-ну-уть! — растягивая слоги, передразнил Гаврилыч. — Ты уже пробовал арбузы из вагонов таскать! Мало показалось? А тут тебе сразу пулю засадят…

— Да херня это всё, — скривился Ходиков. — Понты колотят. Пугают народ.

— Херня? — вскинулся Гаврилыч с таким видом, будто услышал личное оскорбление. — А знаешь, что на сто двадцатом километре было? Мужики-охотники из города сидели под насыпью, водочку попивали да разговор тёрли, вот прямо как мы сейчас. А тут мимо литерный несётся, они всегда на полном ходу… А один там такой же борзой, как ты, ружьё вскинул и как бабахнет в борт вагона!

Гаврилыч сделал театральную паузу.

— А там снайпер сидел наготове! Чпокс! И парню этому в голову… Прям промеж глаз засадил!

— Херня! — вновь лаконично повторил Игорек, закуривая и выпуская дым через ноздри. Лицо его вновь приняло обычное выражение. — Слышал я про эту историю. Пуля о корпус срикошетила — и все дела.

— О корпус! От обычного небось не отскочит… Значит, вагон бронированный! — не сдавался Гаврилыч. — Как же ты его грабить будешь?

— Как, как, — скривился Ходиков. — Я-то не собираюсь, мне уже хватило. А вообще-то, скажу я вам, все это очень запросто делается!

— Да не бреши лучше! Ты на Колыме был? Нет! А наколку сделал!

Когда собутыльники начинают сомневаться в лучших душевных свойствах друг друга, дело неминуемо идёт к скандалу. Опытный Мишаня это хорошо знал.

— Ладно, хватит лаяться, пацаны, — вклинился он, хлопнув себя по колену мозолистой ладонью. — Давайте лучше выпьем за дружбу!

— И то правда, — кивнул Гаврилыч, и Игорек с ним согласился. Пластмассовые стаканы бесшумно соприкоснулись.

***

Они были похожи друг на друга, как близнецы. Их так и называли — и начальство и сослуживцы. Оба — высокие, статные, плечистые. Оба с короткими светлыми стрижками и голубыми глазами. Они даже одеты были одинаково. В светлые летние костюмы, которые оба считали пижонскими. Только у одного костюм был светло-серым, а у второго — бежевым. Существовало и ещё одно отличие, позволяющее различать двух атлетических блондинов. У обладателя бежевого костюма имелся широкий косой шрам на шее с правой стороны, и ему не удавалось скрыть эту броскую примету с помощью специально подобранной рубашки с высокой стойкой.

Парни степенно выбрались из салона видавшей виды белой «Волги» без опознавательных знаков и, шагая почти в ногу, целеустремлённо направились к центральному входу в «Ночной прыжок». Сейчас всё здесь выглядело не так, как обычно. Вдоль тротуара вместо навороченных иномарок стояли два скромных «Опеля» с милицейской раскраской, микроавтобус «РАФ» и «УАЗ» с синими милицейскими номерами. На запретном месте косо приткнулся «БМВ» пятой серии с проблесковым маячком над дверью.

Вокруг крутились милиционеры в форме и штатском, всех посторонних старались удалить, лишь несколько изрядно подвыпивших и явно не удовлетворивших потребности посетителей околачивались в стороне, перебрасываясь словами со стайкой девушек, нелепо выглядевших на улице в своих суперсексуальных нарядах.

Близнецов никто остановить не пытался, и они беспрепятственно зашли внутрь заведения. Здесь стоял охранник, который заметно утратил уверенность, но продолжал выполнять свои обязанности.

— Вы к кому? — спросил он Близнецов, намётанным глазом определив, что их «пижонские» светлые костюмы стоят меньше, чем мятые маечки завсегдатаев «Ночного прыжка».

— Стой здесь и никуда не уходи, — не останавливаясь, бросил Влад Малков. — Ты ещё понадобишься.

В холле к ним сразу же подошёл один из наблюдателей, который и сообщил о происшествии. Невысокий, коренастый, с неприметным незапоминающимся лицом, он не должен был открыто контактировать с гласными сотрудниками, но сейчас чрезвычайность ситуации меняла дело.