Атомный век

– Поперлись… вляпались… я же говорил…

– Что у вас там случилось? – забеспокоился Гаврилов. – На нас выскочило сумасшедшее стало кабанов, дурилки картонные, едва машины не опрокинули.

– Возвращаемся, – сказал Берзалов. – Никого, кроме свиней, здесь нет. Дикая свинья человека за три километра чует, так что люди здесь не водятся.

– Разведчики брод нашли, – обрадовал его Гаврилов.

Оказалось, что с левого берега в сторону острова тянется каменистая гряда – ровное, как аэродромное поле. Идеальное место для переправы.

– А что с мостом? – спросил Берзалов.

– Мост взорван.

– Ну слава богу!.. – с души у Берзалова упал ещё один камень. – Всё к одному: и Бур остался жив, и путь свободен, и даже свиней напугали.

– А что с Буром-то случилось? – осторожно поинтересовался Гаврилов.

– Пусть он сам расскажет, – смеясь, ответил Берзалов, очищая на ходу пучком травы грязь с колен и локтя.

Ефрем Бур, всё ещё взбудораженный, как стадо диких кабанов, которое его чуть не растерзало, взлез на броню и с восторженной фразой: «Вот что произошло!» нырнул в люк. Больше всего почему-то радовался Сэр, который встретил их с повизгиванием и долго крутился под ногами, мешая следить за обстановкой в округе. Ну и некоторое время, конечно, Бур был в центре всеобщего внимания.

Через полчаса они без особых приключений перебрались на правый берег, отошли вглубь под тень лесов, выслали разведку. И оказалось, что правый берег на глубину трёх и на расстоянии пяти километров обе стороны пустынен, как Марс после бурана. Нашли только сбитый истребитель Миг-31. Видать, на последнем рубеже перехватывал крылатые ракеты, подумал Берзалов. Дальше по карте через десять квадратов значился посёлок Железнодорожный, и Берзалов, вопреки своим убеждениям, приказал двигать туда. Появилось у него это чувство правильности выбора. Долго где-то плутало. А здесь возьми да выскочи, как чёрт из табакерки. Может, кабаны помогли? Да и Спас подсказал: «Станция, придурок». Ага, даже не обиделся Берзалов. Что-то должно было произойти. Впрочем, на Спаса он не очень полагался и прислушивался к нему исключительно из-за страха попасть в очередную западню.

***

В шестнадцать ноль-ноль они их увидели.

Уже заметно холодало, и солнце на зловещем небе присело за лес по правую руку, когда на экране тепловизора чётко и ясно возникли, словно из ниоткуда, человеческие фигуры в оранжевом ореоле, рядом – ещё одна, потом – костёр и палатки. СУО тут же идентифицировала цель, обозначила её красной мигающей «галкой» под номером тринадцать, что означало опасность высшей степени.

– Роман Георгиевич, видите?.. – спросил Гаврилов.

– Вижу… – ответил Берзалов напряжённым голосом, вглядываясь в экран СУО: фигуры появились и пропали, потому что бронетранспортёр опустился ниже уровня железнодорожного полотна. Правда, СУО ещё некоторое время рисовала то, чего не видела. Но уже было понятно, что там, за полотном, у костра сидело не менее трёх человек.

Что ему нравилось в прапорщике – так это собранность, которую он демонстрировал в любое время суток, казалось, подними его в три часа ночи, и он отбарабанит тебе, где противник и что надо делать – наступать или убегать – золото, а не человек. Как будто для Гаврилова не существовало в жизни никаких отвлекающих факторов и моментов, а главное – настроение у прапорщика всегда было ровное и спокойное, словно он загодя напился брома. Единственный недостаток – полное отсутствие юмора. Берзалов вспомнил о его погибшей семье, подумал о своём горе и ему стало стыдно. Посмотрим, каким ты будешь в сорок пять лет, подумал он. Наверное, гораздо хуже, и с юмором у тебя будет туго.

Они как раз двигались по просёлку. Справа их прикрывал смешанный лес, который к вечеру сделался угрюмым и настороженным, оттуда тянуло запахом грибов и прели, а справа то и дело мелькали нежилые дома – без окон и дверей, как будто кто-то нарочно ходил и бил всё, что можно было разбить. Впрочем, Гаврилов внёс ясность, сообщив, что скорее всего, это действие ударной волны, а не массовый психоз населения. Иногда виднелись свежие пепелища, искорёженные или просто брошенные грузовики, тупо смотрящие радиаторами в радиоактивную траву, и автомобильные шины, шины, шины – везде, куда только дотягивался взгляд, а ещё – бочки, бочки, бочки из-под горючего, и это тоже было более чем явным признаком человека.

– Я удивляюсь, – сказал Гаврилов, – радиация-то приличная, а люди живут… Какие-то дурилки картонные!

– Ну да… – согласился Берзалов, – а за рекой почти что чистое место. Только они этого, похоже, не знают. А может, это не люди?..

– «Дубы», – уверенно сказал Гаврилов. – Больше некому.

И Берзалов представил, как он достает из пачки сигарету, чтобы спокойно и вальяжно закурить. Завидовал он его выдержке. Не умел он ещё подавлять в себе чувства и страдал от этого.

– А если не «дубы»?

– А кто еще?.. – простодушно удивился Гаврилов.

Ну да, действительно. Берзалов прямо почувствовал всю подноготную этого вопроса и едва не брякнул: «Американцы, конечно!», но вовремя прикусил язык. Успеется, подумал он, успею напугать. Дурное дело не хитрое. Гаврилов не дурак, сам догадается. Того и гляди, начнёт задавать каверзные вопросы. Надо ещё Бура расспросить, что он такое молол о каком-то Комолодуне. Со страху, что ли?! Вашу-у-у Машу-у-у!.. Загадки на мою голову! А может, он сумасшедший?.. А что… тихо помешанный Бур? Прекрасно звучит. Нет… не может быть… его же медики смотрели… значит, так не бывает, здраво рассудил Берзалов, хотя этих самых сумасшедших он никогда в жизни не видел.

– Кто бы там ни был, переходим на вторую передачу, и крадёмся тихо, чтобы муха не взлетела, – нервно сказал он.

– Есть на вторую, – покладисто согласился Гаврилов, вроде бы даже так, что и глазом не моргнул.

– Слышь… Клим… Филатов… – приказал Берзалов, следя за дорогой через прицел, – сбавляй обороты, сбавляй…

В сеточке прицела проползли склады с огромными воротами и огромными же замками на них, штабеля гнилых бревен и досок, ржавые железные пути, разбегающиеся в никуда, полуразрушенное здание вокзала и ещё какое-то строение, типа сортир. Тут-то за мостиком они снова увидали людей. Теперь их было заметно больше – целый лагерь, не меньше пяти затрапезных палаток с разноцветными заплатками и большой костер в центре, над которым висел здоровенный котёл. Странно, почему никто не стреляет, или они охранение не выставили?.. – задал Берзалов сам себе вопросы и не стал вдаваться в суть – не до этого было, да теперь уже не важно – выставили или не выставили охранение, главное, что нас пока ещё не обнаружили.

– Стоп! – скомандовал он. – Стоп! Филатов, сдай назад и прижмись к крайнему дому.

Дом, с чудом сохранившимися стёклами в окнах, печально стоял у железнодорожного полотна. Крыша у него прохудилась, а деревья росли так, что мешали подняться на крыльцо.

Берзалов осторожно откинул люк и высунулся с биноклем в руках наружу. Сразу стало слышно, как ветер свистит в антеннах и как прохладный воздух струится вдоль горячего бока бронетранспортёра.

– Федор Дмитриевич, бери троих с пулемётом, зайдёте справа, я возьму левее. Архипов, остаешься в экипаже за старшего. Организовать оборону и следи за Кецом и псом, чтобы они нам охоту не испортили.

– Есть! – отозвался Архипов, – организовать оборону и следить за псом.

– Чванов, Сундуков, Рябцев и Гуча за мной! – скомандовал Берзалов и, старясь меньше шуметь, спрыгнул на землю.

По ходу дела он отметил, что Гаврилов поставил свою машину так, чтобы в случае чего прикрывать из бортовой пушки первый экипаж и вести огонь по гребню железнодорожного полотна – на случай, если найдутся сумасшедшие, готовые подставить свои головы под стомиллиметровые снаряды автоматической пушки и гранатомёт АГ-30М. Можно было, конечно, одним бронетранспортёром выйти на прямую наводку, но тогда никто не гарантировал внезапность атаки. Да и того, что увидел Берзалов, вполне хватило, чтобы понять: «дубы» беспечно сидят у костра и готовят ужин.