Атосса. Император

Что-то волнующее, чудесное, всегда ее увлекавшее звучало в имени скифов. Азия до сих пор с содроганием вспоминает их нашествие, а смерть великого Кира, чью голову они бросили в мешок с кровью, — у всех еще в памяти.

— Ты ли, царь, оставишь неотмщенной смерть родича и не восстановишь чести подвластных народов, оскорбленных некогда дерзким набегом? Знай, что гордая Эллада до тех пор будет смеяться над твоим могуществом, пока ты не сокрушишь буйных скифов. Греки держат их, как цепных псов, против тебя и открыто грозят новым скифским нашествием, если ты дерзнешь высадиться во Фракии. Скифы стоят на страже Эллады. Уничтожь их — и завтра она у твоих ног.

Царь хмелел от ее речей. Отправившись на охоту и сидя на горбу дромадера, он предавался мечтам о завоевании пределов вселенной. Страстный охотник, он теперь рассеянно смотрел на серн, выбегавших навстречу, и, не поднимал своего чудесно украшенного лука. Видя в нем внутреннее борение, Атосса искусно поддерживала огонь.

— Достигнув предела земли, ты узнаешь загадку вселенной, ты станешь богом, царь!

V

День ее торжества наступил внезапно. Ничего не сказав о принятом решении, Дарий приказал собирать коней, верблюдов и колесницы. Узнав об этом, Атосса устроила ему торжественную встречу в своих покоях. От порога до ложа протянулась дорожка из дорогих тканей, усыпанная лепестками шафрана и розы, обрамленная мечами, торчавшими острием вверх. Рабыни в ярко красных одеждах держали светильники и звонили в колокольчики. Дарий прошел на ложе, как на трон, и царица сама умастила ему ноги. Предстояло самое трудное, почти невозможное — добиться участия в походе. Еще ни одна из жен ахеменидов не выходила за пределы дворца и не показывала своего лица смертным. Дерзость просьбы до того поразила Дария, что он пролил кубок с вином на ложе и долго не мог вымолвить слова. Но он уже был во власти Атоссы. Она давно ввела его в мир смелого и необычного, пробудила прелесть хождения по неизведанным путям, остроту небывалых положений. И она победила. Объявлением похода в неизвестные страны Дарий бросал вызов богам и людям. Это было больше, чем нарушение древнего обычая — укрывать жену от посторонних взоров. Стоило ли после этого держаться за ветхий закон? Он захотел быть выше закона. Атоссе было позволено следовать на Босфор тем путем, который она сама изберет. Задолго до выступления царя и войска отправилась она с пышной свитой в Галикарнас, чтобы оттуда пройти по всему побережью. Она еще в детстве слышала о чудесной Ионии. Ей показывали белые стены городов, колоннады храмов, хрупкие портики и пышные гробницы, высеченные в скалах. Ездила и в Ликию на Мыс Огня, где стоит храм Гефеста и где вылетает из земли неугасимое пламя. Но греки скоро узнали, что особым вниманием царицы пользуется Афродита. В храмы ее она приносила богатые дары и подолгу слушала жрецов, посвящавших ее в таинства богини любви. Однако, после посещения каждого храма царица становилась печальной и спешила в новый. Всюду видела одно и тоже — утопающие в цветах алтари, небесное пение дев и юношей и статую богини, синевшую в дыму курений.

Однажды, после посещения роскошного храма на Родосе, она объявила, что больше не будет заходить в святилища Афродиты. Тогда явился старец и голосом, почему-то взволновавшим ее, просил посетить Пафосский храм на Кипре. Туда, где он стоял и где в береговых пещерах с шумом движется вода, принесена была волнами богиня, рожденная пеной морской. Только в Пафосе познаешь истинную Афродиту!

До Кипра было больше двух дней пути и плаванье туда могло вызвать опоздание к началу переправы войск через Босфор, но Атосса, сама не зная почему, отказалась от принятого решения и захотела посмотреть еще одну святыню.

Всё, случившееся потом, было сном.

VI

Царица послала в Пафос спросить: дозволено ли ей посетить храм и быть посвященной в тайны Афродиты? Ответ получила уже на Кипре, когда находилась в расстоянии дня ходьбы от храма.

— Если ты чужда любопытства и сердце твое исходит кровью — приходи!

Дорога была каменистая. По мере приближения к святилищу, деревья и кусты исчезали, потом исчезла трава. Царство желтых глыб и крупного щебня простерлось до самого моря. Часто попадались женщины, шедшие босиком по острому камню. Богиня благосклонна была к тем, кто приходил с окровавленными ногами.

Храм стоял в расщелине черных утесов, окруженный толпой кипарисов. Одной стороной он упирался в скалу, закрывавшую от него море. Море было внизу и гул его сюда не доносился. Молчание каменной пустыни нарушали только голуби, вившиеся над розовым храмом. Приказав остановиться, царица сошла с носилок и в сопровождении одной наперсницы приблизилась к святилищу. Храм из громадных дубовых бревен выстроен был древним царем Аэрием. Стены во многих местах поросли мхом и крошились, но могучие колонны, державшие фронтон, стояли несокрушимо. Каннелюры, расписанные красной краской, казались струйками крови, стекавшей с капителей. Фронтон тоже заливала кровь, и на ее пылающем фоне бушевали белые мраморные волны, из которых поднималась черная базальтовая голова без лица.

В храме было темно и пусто. Посредине чернел кипарис, уходивший вершиной в отверстие, проделанное в крыше. Оттуда в храм залетали голуби, звонко хлопая крыльями. Из недр кипариса выглядывал свирепый коршун, позванивая цепью. Тщетно искала царица статую богини — ее не было. Не было алтарей и сосудов с благовониями. Только светильники звездами мерцали в глубине и стройный пэан звучал из мрака. Но Атоссу поразил странный гул, время от времени наполнявший храм, как отдаленная буря или рычание чудовища. Было в нем страшное, завораживающее: весть о том, что было до дней творения и что будет после всеобщей гибели. Царица вслушивалась, как в воспоминание давно забытого, и когда он смолкал — хотела его вновь. Скоро для нее ничего не существовало, кроме жуткого, но сладостного гула.

Она не видела, как склонилась перед нею жрица в хитоне наполовину розовом, наполовину черном, как, сняв дорожную одежду и распустив волосы, возложила на нее венок смирения из сухих колючих трав и опоясала тугим железным поясом. Исступленный голос где-то запел:

Во имя Афродиты целящей и карающей!.. Если помыслы не осквернили душ ваших, если сердца ваши переполнены и ждут откровения — придите!..

И снова далекие раскаты грома и вой зверей, и плач теней умерших.

На другом конце храма, вместо стены, вздымалась скала и в скале чернело отверстие, закрытое решёткой из электрона. Горели светильники, курились благовония и несколько женских фигур лежало ниц. Тьма, сгустившаяся за решёткой, дышала сыростью. Решётка открылась в ту минуту, когда оттуда вырывался гул, так взволновавший Атоссу. Неведомый голос позвал царицу:

— Готова ли ты познать тайны Афродиты?

С трудом передвигая ноги, она пошла в зияющую пасть пещеры и едва не лишилась чувств, когда в темноте кто-то схватил ее за руку и повлек вниз по ступеням в ревущую пропасть. Спускались в непроглядной тьме. Невидимый спутник уверенно вел по извивам лестницы.

Хлынул свет, открылась просторная пещера. Стены были увешены изображениями женских детородных частей, отлитых из золота, серебра, вырезанных из агата. На ложе, окруженном бронзовыми светильниками, замерли в любовной истоме две женщины, обнявшиеся так крепко, что руки врезались в пышные тела. Перед ложем на коленях кто-то громко стонал и царапал лицо ногтями.

Царица бросилась вон. Во тьме она снова оказалась во власти таинственной руки и снова устремилась вниз. Через несколько десятков ступеней — новая пещера, где предстало страшное изображение повесившейся Иокасты, а стоявший подле Эдип выкалывал себе глаза. Перед ними заламывали руки и били себя в грудь мужчины и женщины. В отчаянии они кричали:

— Я прелюбодействовал с матерью!.. Я хочу любви своего сына!.. Не дай, владычица, смеситься с собственными дочерьми!..

Чем ниже спускалась царица с невидимым спутником, тем острее ощущалась близость тайны по усиливающемуся реву. Он становился настолько страшен, что она боялась не выдержать и упасть. Каменные ступени привели еще в одну пещеру. Атосса вскрикнула. Громадный медный бык громоздился на деревянную телку. Хор женщин, одетых в красное и черное, покачивался из стороны в сторону, в такт напева. Одна, совершенно обнаженная, с плачем и воплем подползала под деревянную корову — скрываясь в ее пустом чреве. Согнувшись, касалась детородной частью медного фаллуса. А хор пел:

— Избави нас от быка! Владычица, избави нас от быка!

Потрясенная, спускалась Атосса в самую пасть зверя. Теперь не отдаленный гул, но ураган бушевал совсем близко.

И еще одно подземелье предстало ей. Оно пылало огнями, курилось ароматами. Хор женщин пел печальную песню, от которой многие плакали навзрыд и громко причитали:

— Ты умер! Ты умер! О горе! Зачем ты покинул рожденную пеной морской?

Посреди пещеры, на ложе, убранном цветами, лежало тело убитого Адониса. Мраморная статуя была так хорошо раскрашена, что Атосса приняла ее сначала за человеческое тело. На бедре зияла рана, а от виска к подбородку стекала широкая лента крови.

Атосса приблизилась к ложу. Адонис лежал точно живой. Губы не то улыбались, не то хранили печать строгости, и оттого всё лицо менялось каждое мгновенье. Это был то нежный мальчик с сочными губами, расцветавший в улыбке, то существо, заглянувшее в бездну и стремящееся скрыть то, что узнало. Атосса заметила, что этим другим обликом он обращался к ней каждый раз, когда снаружи долетал грозный звук. Из пробитого виска, казалось, выступала тогда новая кровь. Царица загляделась на божественный овал лица, озаренного странной улыбкой, и сладкие слезы потекли у ней по щекам. С плачем припала к ногам Адониса. Как сквозь сон, слышала печальный напев: