Аттила России

Жизнь у Монтес не была усыпана розами. То в доме был пир горой, то приходил судебный пристав и описывал за долги всю обстановку. Да и в моменты изобилия сказывалась неровность: то Монтес забывала накормить свою питомицу обедом, то до дурноты закармливала пирожными, то буквально носила на руках, то била, царапала, пинала. Но в то же время она оказала Лелии огромное благодеяние, занимаясь с нею танцами: у девчонки оказались недюжинные способности.

В пятнадцать лет Лелия доказала, что она способна быть «благодарной»: незаметно для своей воспитательницы она из хорошенькой девочки превратилась в красавицу девушку и поспешила отбить у Монтес самого щедрого поклонника — богатого фабриканта шелковых тканей Гросю.

Маленькая красотка так приворожила старого толстого богача, что он бегал за ней как собачка и исполнял ее малейшие желания. Свою силу над ним Лелия проверила при первом удобном случае. — зная, что ее благодетельница купила за счет Гросю новую обстановку, кучу костюмов и драгоценностей, Лелия потребовала, чтобы старик не оплачивал все это. Как только тот отказался признать присланные ему счета, на квартиру к Монтес явились все ее поставщики с рабочими и попросту отобрали вещи назад, да еще пригрозили судом за мошенничество. Монтес осталась в пустой квартире, без средств, без ангажемента и с отчаяния отравилась. А Лелия, узнав об этом, хохотала и ликовала, как безумная.

Если Монтес она была обязана подготовкой, то Гросю был создателем ее карьеры. Фабрикант не жалел ни денег, ни связей, лишь бы создать молодой звезде славу и известность. Но это стоило ему не так дорого, как капризы и прихоти Лелии. Достаточно сказать, что на цветы, духи и косметику Готье тратила ежедневно баснословные суммы. Разумеется, на эту хорошенькую саранчу не хватило бы и крезовских миллионов: не прошло и года, как Гросю обанкротился. Когда Лелия узнала об этом, она выгнала его. Гросю перерезал себе горло бритвой у нее на пороге.

От Гросю Лелия перешла к пожилому маркизу Карлезиль де ла Монбри. Маркиз сносил ее причуды в течение двух недель, а потом галантно попросил на него не рассчитывать, так как ему осталось жить на свете слишком мало, чтобы употреблять этот остаток на неблагодарный труд наполнения деньгами бездонной пропасти, Лелия пожала розовыми плечиками, сделала веселый пируэт и уехала за границу, где она танцевала во всех больших центрах. Повсюду ее сопровождал большой сценический успех, но главной ее целью было «пристроиться», а именно это-то и не удавалось: ее приглашали разделить интимный ужин, щедро награждали за пару приятных часов, но о постоянном ангажементе такого рода и не заикались — всех отпугивали ее непомерные претензии.

Так Готье добралась до Петербурга. Здесь под влиянием настойчивых советов Манон Мабиш она снизила свои требования до приемлемых границ. Впрочем, скажем несколько слов об упомянутой нами почтенной особе.

Манон Мабиш тоже была когда-то танцовщицей, тоже пользовалась большим успехом у мужчин, но на тридцатом году заболела оспой, которая обезобразила ее лицо. Танцевать где-нибудь на периферии, после того как она была любимой балериной, стать десятой спицей в балетной колеснице, после того как она была ее осью, Мабиш не захотела и, как рассудительная и твердая в несчастье женщина, избрала другое амплуа, став… мозольной операторшей.

Однажды, занимаясь прелестными ножками Лелии, Мабиш доказала ей как дважды два четыре, что она много теряет, не имея матери. Иметь родную мать вовсе не обязательно, а зачастую даже невыгодно. Гораздо лучше взять себе мать «напрокат». Если бы Лелия почтила избранием «в матери» ее, Манон, то сразу поняла бы всю выгоду этого: мать придает оттенок порядочности, за что дороже платят, кроме того, сплошь да рядом самой бывает неудобно сговариваться со случайными поклонниками, и тогда большую пользу оказывает мать. Лелия согласилась, и Манон поступила к ней «в матери».

Уступая ее доводам, Лелия не стала предъявлять великому князю непомерных требований, и когда дело между ними дошло до выяснения будущих взаимоотношений, то она предложила ему подписать нижеследующий контракт:

«Мы, нижеподписавшиеся, заключили настоящий договор в нижеследующем:

1). Я, великий князь, обязуюсь заплатить Лелии Готье 50 000 рублей серебром на предмет первоначального устройства, причем купленная обстановка составляет ее, Готье, полную собственность.

2). Каждое первое число каждого месяца я, великий князь, обязуюсь выдавать ей, Готье, по 5 000 р. с. на булавки, причем никакого отчета Готье в расходовании этих денег давать, не обязана.

3) Я, Лелия Готье, во все время действия этого контракта имею право беспрепятственно пользоваться лошадьми и экипажами великокняжеских конюшен.

4) Я, великий князь, принимаю на себя уплату всех сделанных до подписания сего контракта долгов Лелии Готье, но не свыше 50 000 р. с.

5) За все это я, Лелия Готье, обязуюсь, по мере сил и возможности, любить его, великого князя, и сохранять ему верность до истечения срока этого договора.

6) Срок сего договора устанавливается нами на двенадцать месяцев от числа подписания оного, с правом дальнейшего возобновления на тот же срок.

7) Каждая из договаривающихся сторон, нарушившая одно из условий данного договора, обязана уплатить другой стороне неустойку в размере 50 000 р. с. Договор сей хранить свято и ненарушимо».

Затем следовали подписи великого князя Павла Петровича и Лелии Готье.

Подписав этот договор, Лелия задумалась, позвала свою «прокатную» мать и показала ей в присутствии великого князя заключенное условие. Мабиш всецело одобрила его, но нашла, что «в интересах нежно любимых деток» необходимо присоединить еще одно добавочное условие:

«8) Если окажется, что я, Лелия Готье, не в состоянии переносить суровость петербургского климата, принуждена буду по требованию врачей уехать из Петербурга до истечения срока сего контракта, то это освобождает меня, Лелию Готье, от всяких условий, но обязует его, великого князя, уплатить мне всю оставшуюся до конца срока контракта сумму».

Готье заявила, что ничего не имеет против этого, а влюбленный великий князь даже не обратил внимания на смысл добавочной статьи и без всяких споров подписал и ее. После этого ему дали вкусить полное счастье любви и восторгов.

Так утешался великий князь после исчезновения Бодены.

Разумеется, хорошенькая саранча-Лелия стоила ему гораздо дороже договорной суммы. Но императрица, узнав о новой связи сына, не только не препятствовала ей, а наоборот, под разными предлогами дарила ему большие суммы денег, чтобы хватило на аппетиты прожорливой Готье. Она надеялась, что эта Цирцея заставит ее сына окончательно и бесповоротно выбросить из сердца Марию Девятову, а в том, что связь с Готье не будет долгой — тоже не могло быть никаких сомнений.

XII

— Вы все грустите! — сказал Ланской, входя в комнату Бодены.

— У меня нет причин радоваться, — отвечала та. — Разве не дышит весь мир обманом и ложью?

— О, какие безрадостные мысли! Ведь вы еще так молоды!

— Жизнь человека, а женщины в особенности, исчисляется не годами, граф, а пережитыми страданиями. Я слишком много перестрадала, чтобы чувствовать себя молодой.

— Но ведь перед вами еще целая жизнь!

— Да, целая жизнь, пустая, мертвая, безрадостная!

— Вы можете еще полюбить…

— Нет, я знаю, что никого больше не полюблю. Я однолюбка, граф! До великого князя я никого не любила, да и после него не полюблю никого.

— О, забудьте этого вероломного!

— Ах, граф, вы употребляете слова, не вдумываясь в их смысл и значение! Что значит «забыть»?!

— Это значит выкинуть из сердца…

— Допустим, что я выкинула его из сердца. Иначе я и не могу поступить — для этого я слишком горда. Но забыть… Как можно забыть минуты счастья? Как можно забыть вероломство и измену того, кого любишь больше всего на свете? Даже если бы я и полюбила кого-нибудь, я никогда не отдалась бы этой новой страсти. Все равно я сама не была бы счастлива, да и другому не дала бы счастья, все время думая: «И ты изменишь, и ты обманешь! Я считаю тебя лучшим из людей, но ведь и „его“ я тоже считала лучшим».