Аттила России

Супруги слились в страстном поцелуе и унеслись в страну молодого счастья и страстной грезы.

Прошло недели три. Однажды ночью, возвратившись с какого-то вечера у знакомых, граф и графиня в безмятежном разговоре поднялись по лестнице на второй этаж, где была их спальня. Ничего не подозревая, они прошли туда, как вдруг откуда-то сзади на них набросилось несколько человек. Двое держали графиню, пока шестеро валили на пол графа и вязали ему руки и ноги.

— Эй, слуги, сюда, на помощь, грабят, убивают! — кричал граф, отбиваясь как бешеный.

— Не надорвите горла, ваше сиятельство! — послышался хорошо знакомый Мамонову голос полицмейстера. — Знаете ли, ничто так не вредит, как бесполезный крик!

— По какому праву полиция производит это насилие? — крикнул Мамонов, стараясь отбиться от двух человек, вязавших ему руки.

— Не по праву, а по указу свыше! — ответил полицмейстер, который еще будучи поручиком в провинциальном пехотном полку заслужил прозвище остряка и с тех пор старался поддерживать свою репутацию во всех случаях, даже самых неподходящих.

— Александр, Александр! — послышался в это время голос графини. — Боже мой, Александр, помоги! Что они со мной делают! Оставьте меня, негодяи! Александр!

Мамонов употреблял нечеловеческие усилия, чтобы увидеть, что делают с женой. Полицмейстер заметил это.

— Эка вы какие неловкие! — обратился он к своим помощникам. — Связали его сиятельство, да и оставили на полу! Ведь его сиятельство этак ничего не увидит! Возьмите-ка, братцы, его сиятельство на руки и посадите вот в это кресло! Вот так! Удобно вам, ваше сиятельство? Какой же вы, ваше сиятельство, гордый, даже не соблаговолите ответить!

Но Мамонов не был в состоянии ответить ни слова на все это издевательство. Его глаза налились кровью и чуть не выкатились из орбит; глухой, звериный хрип вырывался из судорожно вздымавшейся груди и изо рта била пена… Тяжелым сном, неправдоподобным кошмаром показалось ему то, что он увидел: два негодяя срывают платье с графини, обнажая ее спину и грудь, а третий стоит наготове с треххвостым кнутом в руках.

Новым сверхчеловеческим усилием Мамонов попытался встать на ноги. Вены синими узлами вздулись у него на лбу, но, чуть привстав, он вынужден был тяжело рухнуть назад: связанные в двух местах ноги не давали никакой возможности двигаться.

— За что это? За что? — кое-как смог он прохрипеть.

— За излишнюю игривость мыслей вашего сиятельства, сказавшуюся в занимательных рассказах из придворного прошлого! — ответил полицмейстер. — А ну-ка, Иван, наддай, приласкай ее сиятельство!

Кнут со свистом прорезал воздух и опустился на белую спину графини, оставляя кровавую полосу на ее нежной, тонкой коже. Она пронзительно вскрикнула, с силой рванулась из державших ее рук.

— Почему же вы бьете ее, если я провинился? — с бешенством крикнул Мамонов, снова порываясь встать на ноги и чувствуя, что вот-вот у него лопнет мозг под напором то отливавшей, то снова безумным потоком приливавшей крови. — Почему же ее?

— По спине, ваше сиятельство, по спине! — ответил игривый полицмейстер. — Наддай, Иван, наддай! Не жалей сил, потешь их сиятельства!

Все закружилось в голове Мамонова, красный туман застлал глаза. Он был в полуобмороке. Стоны жены, метавшейся во все стороны под ударами свистевшего кнута, доносились до него откуда-то издали… По временам, когда удар ложился особенно болезненно, она вскрикивала громче, и тогда граф словно пробуждался. Глухой, бешеный вой вырывался у него в ответ на стон графини, красная пелена разрывалась на мгновение перед глазами, и он видел, как врезывался кнут в ее тело, как взбрызгивала из рубца кровь, как отлетали в стороны лоскутья окровавленной кожи.

Кнут все свистел, методически, размеренно, отчетливо. Графиня уже не металась, не рвалась… Ее бледная головка бессильно свесилась в сторону, а тело беспомощно висело в руках палачей. Полицмейстер громко считал удары. Дойдя до пятидесяти, он приказал оставить несчастную, и графиня, словно окровавленный мешок, сползла на ковер…

Тогда полицмейстер подошел к Мамонову и сказал:

— Так наказывают за нескромность и обман доверия. Если подобное повторится еще раз, то вы и ее сиятельство будете биты кнутом на площади и с порванными ноздрями сосланы на каторжные работы. А теперь, когда я исполнил свой долг, позвольте мне пожелать вам покойной ночи. Простите, что оторвал вас от супруги, да что поделаешь — служба! Надеюсь, ваше сиятельство, вы не откажетесь при случае подтвердить кому следует, насколько я расторопен и исполнителен? Честь имею свидетельствовать вам свое почтение. Сейчас распоряжусь, чтобы вам прислали слуг; пора уже и за вечерний туалет приниматься…

Когда в спальню вбежали перепуганные насмерть слуги и развязали графа, перед ними был живой мертвец — Мамонова хватил столбняк.

В качестве комментария к этой кажущейся совершенно неправдоподобной сцене (указания о которой тем не менее можно найти даже у самых восторженных историков эпохи Екатерины II) следует сказать, что она явилась следствием доносов шпионов, которыми был окружен Мамонов и от которых он не был в безопасности даже у себя дома, причем именно интимные разговоры графа с женой и привлекали главное внимание императрицы.

Результаты этого возмутительного акта насилия и издевательства были самыми печальными: супруги заболели нервной горячкой и три месяца находились на волосок от смерти. Оправившись, они по совету врачей уехали за границу для окончательного восстановления сил.

XII

Разразилась война с Турцией, и Потемкин был назначен главнокомандующим южной армии. Сначала русские войска потерпели несколько поражений, но со взятия Очакова начались торжества русского оружия и… Потемкина.

Правда, сам светлейший большую часть своего времени проводил в пирах и разврате. В то время как на полях сражений лилась солдатская кровь, он пировал в своей «главной квартире», по приказу переносимой то в Дубоссары, то в Яссы или Бендеры. В Бендерах вокруг его дома был специально разбит роскошный английский парк — на казенный счет, разумеется. При светлейшем состоял известный композитор Сарти, в распоряжении которого были два оркестра музыки. В «главной квартире» ставились балеты, устраивались целые представления, одно пиршество сменяло другое. В ожидании будущих побед светлейшего, Сарти положил на музыку победный гимн «Тебя, Бога, хвалим», причем соединенным оркестрам аккомпанировала батарея из десяти пушек, стрелявшая в такт в указанных местах, а пение «Свят, Свят» сопровождалось скорострельной орудийной пальбой… Что же, пороха было много, а светлейший очень любил выстрелы… когда они не грозили ему лично.

До какой степени Потемкин злоупотреблял залпами, показывает следующий случай.

Однажды в ставку Потемкина прибыл польский авантюрист, именовавший себя графом, с поразительно красивой женой. Нечего и говорить, что светлейший «петух» сейчас же погнался за новенькой «курочкой», но, желая набить себе цену, опытная курочка ловко водила светлейшего за нос. Несколько раз ему удавалось заманить графиню к себе в комнату, но из этого опять-таки ничего не выходило: юркая полька выскальзывала из объятий престарелого селадона.