Аттила. Бич Божий

Бич Божий, но с небесной миссией, ограниченной во времени.

Союзы… Тщательно подготавливаемые союзы… Союзы «Бича Божия» и союзы «последнего римлянина»… Они готовились долго, но тут не все было ясно.

Как настроены багауды? Прав ли был Евдоксий? Примкнут ли они к Аттиле-освободителю? А может быть, прав Констант, Аттила внушает слишком большой страх, и в нем видят нового поработителя? Помогут ли они римлянам защитить землю Галлии, несмотря на свою вражду?

А франки? С ними нет ни малейшей ясности. Аэций говорит о лояльности и экспансии в Галлии с согласия Рима.

Аттила предлагает союз и раздел территорий под носом у лицемерных римлян. Что решат они?

На тот момент франки, похоже, были разобщены. Кто же был их верховным вождем? Одни говорят — Меровей, но другие полагают, что того не существовало вовсе. Одни утверждают, что Хильдерик, но другие говорят, что тому тогда было лет восемь-девять, и родись он даже гением, его голос не мог быть решающим.

Автор настоящей книги увлеченно изучал этот темный период в истории — эпоху Меровингов, но не может похвастаться, что ему удалось рассеять мрак. Однако он считает, что знаменитый Хлодий Лохматый, действительно самый могущественный франкский король того времени, умер глубоким стариком около 435 года. По легенде, когда ему минуло сорок лет, он еще не имел детей, но его жена как-то в полдень пошла одна на берег моря и увидела в волнах морское чудовище, державшее в плавнике трезубец. От страха она потеряла сознание, чем чудовище и воспользовалось. Когда женщина очнулась в его объятиях, монстр на чистом латинском языке сообщил ей, что если муж проведет с ней ночь любви, она родит как бы одновременно и от него, порожденья Нептуна, допущенного к жизни новым Богом, и от Хлодия. Когда на свет появится мальчик, она должна назвать его Меровеем, то есть Сыном Моря. Так и случилось.

Меровей в возрасте от ста до ста тридцати лет произвел на свет сына Хильдерика, будущего отца Хлодвига. Хильдерик из уважения к престарелому родителю решил, что весь род, включая предков, будет называться Меровингами.

Проблема в том — и с этим согласны почти все исследователи — что нет никаких следов правления Меровея. Скорее всего, после смерти Хлодия вожди избрали королем молодого интригана Хильдерика, в последнюю минуту усыновленного старым королем при туманных обстоятельствах и, вполне возможно, приходившегося ему внуком. Вполне возможно, что отец этого Хильдерика именовался Меровеем и даже мог править какое-то крайне непродолжительное время между «отцом» Хлодием и «сыном» Хильдериком. Но более вероятно, что пройдоха Хильдерик выдумал или распространил легенду о морском чудище, стремясь доказать, что его правление предначертано свыше.

Так что царствования Меровея не было, или же оно продлилось недолго. Может, и самого Меровея не существовало. В 451 году главным «королем франков» был Хильдерик. Но затруднительно определить, сколько ему в то время было лет — четырнадцать или двадцать три (известно только, что в молодости он выглядел взрослым не по годам, а в старости моложавым). Нельзя даже точно сказать, как долго он правил — в течение полутора или… двадцати лет! В последнем случае предполагается долгий период регентства его матери, однако сама мысль об этом была недопустима во франкском королевстве той эпохи; впрочем, и это предположение не может быть полностью исключено.

Древние хронисты непременно упоминают о присутствии «юного Хильдерика» на полях сражений в начале вторжения гуннов в Галлию. По Фредегару, он был «сыном короля Меровея», правившего тогда франками, попал в плен к гуннам «вместе с матерью» (!) и был освобожден благодаря отваге «благородного франка» Виомада. Спрашивается, почему вдруг франкский король отправил на войну жену и малолетнего сына? В это просто невозможно поверить.

Но те же авторы пишут об активном участии Меровея в борьбе Аэция против гуннов, вторгшихся в Галлию. Создается впечатление, что этот Меровей вовсе не отец Хильдерика, а простой франкский вождь, — которому, впрочем, ничто не мешало величать себя королем — возможно, из правящего рода Меровингов. Похоже, что Меровей, о котором идет речь, пребывал долгое время в нерешительности, оказывая вначале моральную поддержку Аэцию и не участвуя открыто в сражениях на его стороне вплоть до того дня, когда понял, кто одержит верх. Бургунд Гондиок (сын Понтера из «Песни о нибелунгах») занимал такую же позицию.

Аэций, вне всякого сомнения, и пользовался поддержкой абсолютного большинства франков. Впрочем, еще в самом начале похода, как только гунны вторглись в долину Рейна, молодой «франкский король» Рамахер, усыновленный Аттилой, был убит своими воинами. Бедный юный король! Приск видел его, когда Аэций направил юношу в Рим приветствовать императора. «Пушок еще не тронул его щек, — писал Приск, — его длинные светлые волосы пышными волнами ниспадали на плечи». Он был убит, и во главе объединенного племени встал его старший брат Вааст, союзник Аттилы.

Союзы… Столь тщательно подготавливаемые союзы… Аттила дал сигнал к общему сбору на подступах к Дунаю. Аэций не решался оставить Италию: вдруг это лишь уловка с целью заставить пойти на сделку или скрыть готовящееся нападение в другом, самом непредвиденном месте?..

Общий сбор войск Аттилы!.. Ученый Амедей Тьерри в своей «Истории Аттилы» (издание 1884) дал столь его красочное описание, что невозможно удержаться, чтобы не процитировать это:

«Никогда еще со времен Ксеркса не видела Европа такого скопления народов, ведомых и неведомых; в поход выступило не менее пятисот тысяч воинов. Азия выставила самых уродливых и самых свирепых своих представителей — черных гуннов и акациров с колчанами длинных стрел, аланов с длинными копьями и роговыми панцирями, невров, бел- лонотов, раскрашенных и татуированных гелонов, вооруженных косами и облаченных в куртки из человеческой кожи. Из сарматских степей примчались на своих колесницах полукровные племена, наполовину славяне, наполовину азиаты — оружие, как у германцев, нравы, как у скифов, полигамия, как у гуннов. Германия направила свои самые отдаленные западные и северные племена — ругов с берегов Одера и Вислы, скиров и тукилингов с верховьев Немана и Дюны (…); они шли в бой, вооружась коротким скандинавским мечом и круглым щитом. Были здесь и герулы, быстрые наездники и неустрашимые воины, но жестокие и наводившие страх на все другие германские племена, которые смогли в конце концов обрести покой, лишь полностью их истребив. На призыв Аттилы откликнулись остготы и гепиды. Их тяжелая пехота столько раз повергала в ужас римлян. (…) Такова была эта армия, которая, казалось, вобрала в себя весь варварский мир и притом была еще далеко не полной. Перемещение стольких народов стало почти революцией на обширной североевропейской равнине. Славяне спустились к берегам Черного моря, чтобы занять свои прежние земли, с которых их когда-то вытеснили ушедшие теперь остготы; арьергард черных гуннов и авангард белых гуннов — авары, болгары, гунугары, турки — сделали еще один шаг к Европе. В гигантской армии перемешались грабители всех мастей, вожди и чернь, друзья и враги, будущие властители Италии, занявшие место западных цезарей. (…) Все обломки цивилизованного мира и все лучшие силы варварского мира, казалось, составляли свиту гения разрушения».

Пятьсот тысяч воинов!.. Некоторые авторы утверждают, что даже семьсот. Прокопий пишет, что в войсках были массагеты и другие скифы. Сидоний Аполлинарий добавляет, что к походу присоединились квады и маркоманы, свевы, франки с берегов Неккара, тюрингские племена и зарейнские бургунды. Современные авторы, правда, далеко не все, находят цифру в пятьсот тысяч преувеличенной и говорят самое большее о ста пятидесяти — двухстах тысячах человек.

Общеизвестно, что подавленное состояние свидетелей печальных событий и последующее мифотворчество приводят к постоянному преувеличению числа нападавших и оборонявшихся в эпоху Античности, Средневековья и даже в более поздние времена, сегодня наметилась противоположная тенденция — преуменьшать все цифры. Несомненно, точные подсчеты сделать невозможно, однако иногда мы в состоянии определить, по крайней мере, порядок величин. Это можно сделать, основываясь на данных демографии, находках с полей сражений, на том, что известно о переселениях, следующих за войнами, а также на выводах из противоречивых свидетельств древних авторов, как правило, принадлежавших к противоборствующим сторонам. Представляется возможным — хотя и без неоспоримых доказательств и безукоризненной точности — оценить число воинов, собравшихся под знаменами Аттилы, включая примкнувших позднее, примерно в четыреста пятьдесят тысяч человек; конечно, их могло быть и больше.

Аэций после присоединения к его легионам и гарнизонам войска вестготов, франков Меровея, бургундов Гондиока, аланов Сангибана (который отступится от него на некоторое время), а также экспедиционного корпуса из Арморики, небольшого контингента альпийских бреннов, летов (варваров-колонистов, поселившихся в римских и галло-римских провинциях) и багаудов, решивших бороться с захватчиками-гуннами, не мог иметь более ста пятидесяти тысяч воинов; возможно, их было еще меньше. Обычно соотношение сил Аэция и Атгилы оценивается как один к трем, однако и соотношение один к четырем предлагается довольно часто.

Какие же чужеземные вожди пользовались расположением Аттилы? Король гепидов Ардарих, король остготов Валамир, его брат Теодемир, который станет отцом Теодориха Великого, и один из франкских вождей Вааст.

А какие чужеземные вожди пользовались доверием Аэция? Вполне вероятно, король вестготов Теодорих (не имеющий никакого отношения к вышеупомянутому остготу Теодориху Великому), которого он с большим трудом уговорил, считал мудрым политиком и советовался с ним. Можно назвать также франка Меровея и бургунда Гондиока, несмотря на его колебания и несвоевременные приступы отваги.

Аэций еще был во власти сомнений, когда началось великое вторжение.

Почему именно в Галлию?

Прежде всего потому, что Аттилу, как и всех завоевателей с востока, точно магнитом притягивал к себе Запад, манил океан — finis terrae, край земли.

Но была и другая причина: неправильное понимание ситуации. Аттила ошибся, и ошибся как минимум три раза.

Аттила ошибался, считая, что галлы, в большинстве своем враждебные власти римлян, откажутся встать на защиту Империи. Но галлы, которые действительно мечтали положить конец владычеству римлян, стремились сами решить свою судьбу при поддержке расселявшихся на их землях варваров, чуждых дикости гуннов, и не хотели подставить шею под ярмо еще более тяжкое, чем прежде. Борясь с Римом, они в то же время с неменьшей охотой защищали восточные границы Империи. Лучший из «римских» легионов, выставленный Аэцием против гуннов, больше чем на три четверти состоял из галлов.