Аун Сан

В округе Таравади к нему подошла делегация крестьян с просьбой отсрочить налоги этого года — урожай пропал в наводнении, крестьяне голодали, платить было нечем. И Маун Джо перестарался. Он так грубо выгнал крестьян, так оскорбил стариков, что на следующий день весь округ восстал. Губернатору пришлось бежать в Рангун, под охрану английских пушек.

Повстанцы объявили войну Англии и начали набор крестьян в армию, которую назвали армией галонов. Галон — легендарная бирманская птица, победившая в схватке дракона Нага. Под «Нага» подразумевались англичане. Повстанцы выдвинули лозунг: «Отдать жизнь за религию, нацию и страну».

Сая Сан прибыл в Таравади с организованным им ранее первым отрядом галонов и принял командование восстанием.

Теперь трудно сказать, знал ли он, насколько малы шансы на успех, возможно, и понимал, а может, надеялся, что поднимется вся Бирма. Этого не случилось. Города не поддержали восставших, даже не все округа Нижней Бирмы поднялись по примеру Таравади.

Восстание было неподготовлено, вести о нем слишком поздно доходили до других районов, и англичане успевали подготовиться к подавлению.

Сая Сан объявил себя королем Бирмы, устроил торжественную коронацию в джунглях, созвав для этого астрологов со всей Нижней Бирмы. Он объявил о том, что борется за возвращение к старому — к тому старому, что не смогло поднять Бирму на борьбу уже сорок лет назад. Идея «Старой Бирмы» не могла привлечь на его сторону бирманские города, где молодежь читала Маркса и обсуждала на сходках проблемы национально-освободительного движения, где бирманская буржуазия боролась за место в современном, а не вчерашнем мире.

Сая Сан был бирманским Пугачевым, и восстание его во многих чертах напоминало пугачевское восстание, перенесенное в XX век.

Да и что говорить, Сая Сан часто рассчитывал на самые отсталые слои крестьянства — его солдаты, например, татуировали на груди птицу Галон, потому что верили, что тогда их не возьмет никакая пуля.

А своих ружей, своих пуль у восставших не было. Несколько винтовок и пистолетов было захвачено у убитых полицейских и лесников, да и с ними восставшие порой не умели обращаться. В лесных мастерских ковали мечи и наконечники стрел. А еще чаще приходилось выходить в бой с бамбуковой палкой в руках.

И все-таки, несмотря на все это, в восстании приняли участие десятки тысяч человек, оно охватило чуть ли не половину Бирмы.

Два года продолжались бои. Восставшие, оттесненные с долин в горы, вели партизанскую войну, и каждый месяц в рангунском порту с кораблей выгружались новые батальоны сипаев и уходили в джунгли и в горы в погоне за неуловимыми, отчаявшимися повстанцами.

В 1931 году Сая Сан попал в плен. Процесс его получил широкую огласку. Никто не сомневался, что англичане казнят его — с крестьянами не вели переговоров. 274 пленных повстанца были казнены, и головы их, как в свое время голова Золотого Яуна, на шестах выставлялись на базарных площадях. Видел их и Аун Сан — несколько повстанцев были родом из Енанджауна и окрестных деревень. Но 274 человека — это официальная цифра, представленная в английских документах. Бирманцы считают, что казнено было более двух тысяч человек.

На процессе защищать Сая Сана вызвались два адвоката. Один из них был к тому времени уже известен как политик, не очень разборчивый в средствах, но стремящийся сделать карьеру; второй был совсем никому не известным стряпчим из Таравади. Первого звали Ба Mo, второго — У Со. С этими людьми мы еще неоднократно встретимся. Впоследствии обоим придется играть большую роль и в жизни Бирмы и в жизни Аун Сана.

Процесс был безнадежным с юридической точки зрения. Оба адвоката отлично знали, что проиграют его, но зато какое начало карьеры! Люди будут знать обоих как людей, которые защищали Сая Сана.

На процессе Сая Сан сказал в последнем слове: «Я не боюсь умереть. Я знал, что если буду арестован, то меня рано или поздно приговорят к смерти, но я исполнил свой долг и верю, что мои революционные последователи будут сражаться до победного конца».

На этом можно бы кончить рассказ о Сая Сане, но у него есть знаменательное завершение. Перед смертью Сая Сан узнал, что его книга «Признаки болезней» издана в Рангуне и ему за нее положен гонорар. Тогда, уже приговоренный к смерти, Сая Сан завещал все свои деньги на покупку марксистской литературы, на организацию библиотеки для революционеров.

Известно, что в числе книг, купленных на деньги Сая Сана, были «Капитал» Маркса и «Впечатления о России» Джавахарлала Неру.

Перед смертью Сая Сан понял, что его путем нельзя добиться победы, но он уже видел путь, по которому пойдут его последователи.

ГЛАВА ВТОРАЯ КО АУН САН

1

Поезд долго тащился по глубокой выемке, и только крыши домов, выглядывавшие из-за ее края, говорили о том, что начался Рангун. Неожиданно выемка кончилась, и показались три белые башни нового вокзала. Вокзал был построен англичанином, который хотел соединить несовместимое — бирманское народное зодчество и тяжелый викторианский стиль. Над большим кирпичным зданием он выложил из камня многошатровые башни, типичные для деревянного бирманского дворца.

Пассажиры тесно набитого вагона зашевелились, распихивая по мешкам и шанским сумкам кружки, тарелки, недоеденных кур и расстеленные на полках юбки — лоунджи. Мирный быт вагона, созданный пассажирами за два дня пути, в пять минут исчез в сумках и мешках. Только бумажки и порванные банановые листья, в которые был завернут купленный на полустанках рис, остались памятью о десятках людей, на два дня соединивших свою судьбу с обтрепанным рыжим вагоном третьего класса.

Аун Сан задержался в вагоне. Толкаясь в дверях, его попутчики вышли уже на перрон и смешались с толпой встречающих. Аун Сана никто не ждал, никто не встречал. Как только он покинет вагон, начнется новая жизнь, жизнь, в которой он будет предоставлен только себе, жизнь, связанная с большими и туманными надеждами и планами, жизнь, в которой его ждут незнакомые еще друзья, встречи, радости, разочарования и, может, любовь.

— Мальчик, выходи, — сказал незаметно появившийся в вагоне тамил — уборщик.

— Иду, сейчас иду.

— Ты, может, не знаешь, куда идти тебе?

— Нет, у меня есть адрес.

Уборщик был стар. Почти черные узловатые ноги, казалось, состояли только из жил. Кусок когда-то белой материи был обвязан у него вокруг пояса. Видно, не всем хорошо живется в богатом городе Рангуне.

А тамил, глядя вслед бирманскому парнишке с мешком за плечами, думал о том, сколько на своем веку перевидал он деревенских ребят, приезжающих за счастьем в столицу, медливших покинуть вагон, страшащихся немного города, с которым связано столько надежд. Ведь чаще всего эти надежды не осуществляются. Может, через полгода он снова увидит этого парнишку с тем же, только похудевшим и истершимся мешком за плечами. Парень займет место в уголке поезда «Рангун — Пром», или «Рангун — Мандалай», потерпев поражение в борьбе с большим городом. Так ведь часто случается.

Обширная, плохо замощенная площадь перед вокзалом, с кирпичной протестантской церковью на пригорке над ней, с грязными улицами, разбегающимися в разные стороны, была ярко освещена солнцем. Оно купалось в лужах от недавнего ливня, и над лужами поднимался едва заметный пар и смешивался с жаркими пахучими испарениями банановых корок, мочи, пота, сандаловой пудры, жареных орехов, бензина и лапшового супа.

Шумный жаркий мир площади ошеломил Аун Сана. Он сжимал в кулаке адрес университета. Он сделал несколько шагов по площади, поскользнулся на кровяном бетельном плевке и остановился в растерянности рядом с блестящим автомобилем. Из окна автомобиля высунулась рука шофера в белой перчатке и бесцеремонно отодвинула Аун Сана.