Аут. Роман воспитания

Ровно в одиннадцать музыканты собрали инструменты и ушли. Мы с Ритой вышли в парк, прошли вдоль бассейна, спустились к морю. Тихо, не души. Мы молчали. Мне хотелось обнять ее, но я не решался. Странная ситуация. Мы, кажется, только что почти признались друг другу в любви, но как-то не до конца, что-то оставив на потом. И, не разрешив этого, мы не могли двигаться дальше. Я подумал, что если сейчас проститься и разойтись по номерам, то назавтра мы наверняка отдалимся друг от друга, будем держаться полуофициально, хотя и доведем свои кипрские каникулы до конца. А если проясним? Нет, определенно надо было прояснить. Но я боялся начать.

– Знаете, я искупаюсь, пожалуй. Вы подождете? Я недолго.

– Да-да, я посижу здесь, погляжу на море.

Я зашел за гору из поставленных друг на друга шезлонгов, разделся догола, вошел в воду, лег и поплыл. Это было необычайно приятно – плыть по лунной дорожке, все дальше, дальше, в ласковых объятиях ночного штиля. Я выплыл далеко за волнорез, затем повернул к берегу. Окна отеля светились впереди. В их свете, отраженном в воде, я увидел чью-то голову. Чью-то? Это была Рита, плыла навстречу и улыбалась.

– Привет! – сказал я.

– Салют! – ответила она.

Под водой я взял ее за руку, и она пожала мою. Мы поплыли к берегу, держась за руки, и как только ноги наши коснулись дна, бросились друг другу в объятия.

Я решительно не помню, что шептала она и что я шептал, помню только, что ее руки изо всех сил сжимали меня, что она стонала от наслаждения. Как, впрочем, и я. Лунный свет скакал сначала над нами, а потом и внутри нас. Мы провели на пляже полночи, а когда небо стало светлеть, оделись и побрели в отель. Мы ничего друг другу не обещали, ничего не обсуждали, так, словно ничего вокруг, кроме нас, моря, луны и звезд, не было, нет и не будет.

X

Перед тем как лечь, я заглянул в номер к близнецам – они сладко спали. Потом к Алексею, он не спал, читал книгу, которую выпросил у Семена, – что-то религиозное иудаистическое.

– Ты был с ней, папа? – спросил он меня.

– С кем?

– С Маргаритой?

– В общем, да, – ответил я, – мы гуляли.

– Это хорошо. Мне она нравится. И Ксения тоже нравится. Я даже думаю, что Ксения похожа на ангела. Ты так не думаешь, папа?

– Похожа, – поспешил я согласиться.

– Есть люди, которые очень похожи на ангелов, – сказал Алексей. – Только этого никто не видит, и сами они тоже этого не знают. Как ты думаешь, может, они случайно сюда попали? Может, по ошибке? Им здесь плохо, им нужно жить на небе…

– Не знаю, Алексей, я не верю в ангелов, – устало ответил я. Мне очень хотелось спать, а не вдаваться в ангелологию.

– Та девочка, которая не родилась, она ведь потому не родилась, что вовремя поняла, что она – ангел. И сразу вернулась на небо. А если б родилась, ей бы пришлось жить здесь, дол го-дол го…

– Давай договорим об этом завтра, я ужасно хочу спать, Алексей. И ровно ничего не понимаю в ангелах. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Я думал, что просплю завтрак, но нет – в девять часов я уже спустился в ресторан. И с радостью увидел там Риту в окружении детей. Она была чудо как хороша в это утро: радостный взгляд, волосы, весело забранные назад.

Мы позавтракали, причем я съел столько, сколько никогда не ел в жизни. Решили прямо после завтрака поехать в Айя-Напу, на другой конец острова, там, я читал, пляжи самые чистые: мелкие лагуны, бархатный песок. Как раз для детей.

По дороге, когда мы проезжали Ларнаку, Рита захотела посмотреть церковь, где вроде бы и похоронен святой Лазарь, тот самый мертвец, которому, по легенде, Иисус Христос сказал: «Возьми постель свою и иди». Я, понятное дело, в эти сказки не верил, и уж конечно, мне гораздо больше импонировал булгаковский Иешуа. С ним можно было поговорить об истине, но интеллигентно, без пафоса и дидактики. А того, якобы канонического, Христа я, признаться, подсознательно даже и побаиваюсь.

Вошли в храм, отстояли очередь в подвал и поглазели молча на каменную гробницу Лазаря. Когда поднялись, Рита купила свечи и поставила у алтаря. Целых шесть штук. Я понял так, что это нам, это за нас свечи, ведь нас тоже было шестеро.

Я ничего утверждать не буду, просто права не имею после изложения таких как бы богохульных мыслей, но дальше случилось нечто такое, что до сих пор мне снится в кошмарах.

Мы выехали из Ларнаки, помчались по ровному, хотя и узкому шоссе в сторону Айя-Напы. По дороге остановились заправиться. А когда выезжали с заправки, оно и случилось. Вернее, не случилось. Я забыл сказать, что на Кипре – левостороннее движение, как в Англии, и я, мне казалось, довольно быстро к нему приспособился. Но оказалось, не вполне. Выезжая с заправки, я хотел повернуть направо, то есть пересечь полосу встречного движения. Я должен был сначала взглянуть направо, потом налево, а потом ехать. Я сделал все в точности наоборот, в силу многолетней привычки. Справа вдалеке виднелась легковая машина, и я, решив, что успеваю, тронулся. Однако боковым зрением увидел, что слева по той полосе, на которую я собираюсь свернуть, несется на крейсерской скорости огромный автобус. Если бы он начал тормозить, то, во-первых, все равно бы не успел, а во-вторых, просто бы перевернулся. Поэтому, чтобы не раздавить меня, он выехал на встречную полосу, отчаянно гудя. То есть прямо навстречу той легковушке, которая неумолимо приближалась. И она тоже свернула на встречную полосу, то есть прямо навстречу мне. Каким-то чудом я удержал машину на дороге и сумел выехать на обочину, избежав тем самым лобового удара. Легковушка пронеслась в паре дюймов от меня. Я различил парня за рулем и его жену с грудным ребенком сзади, их белые от ужаса глаза. Сдавленный крик Риты и – стоп.

Визг тормозов сзади. Сначала я увидел, как исчезает вдали автобус, а затем в зеркало – как из «фольксвагена» выбегает худой парень в шортах, бежит к моей машине. Я глядел на него дикими глазами. Открыл окно. Все тысячи английских слов, которые я честно и назубок успел выучить к тому времени, разом исчезли из моей памяти, словно и не бывали там никогда. Кроме двух: «Sorry, sorry, sorry, sorry, very, very, very sorry…»

Тогда, не скрою, я даже на какое-то очень короткое время поверил в ангелов. Надо же было как-то объяснить наше, и не только наше – а душ по меньшей мере полуста, если считать пассажиров автобуса, – чудесное спасение.

Англичанин смотрел на меня долго, пристально. Потом посмотрел на Риту, потом перевел взгляд на детей, потом ушел. А мы сидели. Рита молчала, дети тоже. В радиоприемнике завывала по-гречески певица.

– Ладно, поехали… – сказал я и вырулил на шоссе. Рита молчала.

Теперь я ехал медленно, а перед поворотами по нескольку раз смотрел в зеркало. Только часа через два я успокоился. Мы пообедали в Айя-Напе, а затем колесили по песчаным дорогам вдоль берега. Нашли наконец чудесное местечко – мелкий залив с песчаным дном. Вода в нем была фантастического зеленовато-желтого мерцающего цвета. По дну сновали крабы. Пока дети плескались на мелководье, мы с Ритой, не сговариваясь, поплыли к скалам, чернеющим у выхода в море. Взобрались на камни, легли на внешней стороне, так что волны разбивались прямо под ногами, окатывая нас брызгами.

– Хорошо, что я свечки поставила, – сказала Рита.

– Да, очень кстати, – согласился я. – Но и машина хорошая. На любой другой нас бы просто опрокинуло в кювет.

Странно, но моя короткая вера в ангелов после слов Риты исчезла. Я действительно верил теперь в то, что нас спасла антиблокировочная система съемного «форда». Стало быть, я уже полностью восстановился после стресса и кошмар реальный теперь перейдет в разряд сновидений.

Я обнял Риту. Она мягко отстранила мои руки и мои губы: