Аутодафе
Шрифт:
В общем, опыт ухода от преследователей доктор имел богатый. И явившиеся в его дом опричники Богдана Вельского обнаружили лишь опустевшее гнездо. Из допроса слуг выяснилось, что доктор раздобыл на какое-то чужое имя подорожную до Риги, прихватил нажитые неправедными трудами драгоценные каменья да золото – и исчез. Ни одну из застав человек с его приметами не проезжал… Старухи-ведуньи, захваченные Осетром в Тотьме и содержавшиеся в подвале Бомелеева дома, исчезли еще раньше.
Имя, вписанное в подорожную, слуги не знали. Русским языком доктор успел овладеть в совершенстве. У беглеца были все шансы незаметно покинуть страну.
Ни преследователи, ни сам
Захватили и беглого Бомелея, и его ведуний в Пскове люди Ртищева. Подорожная так и была составлена, чтобы путь беглеца привел в ловушку… Богдан Бельский попытался наложить руку на пленника, но наследник Иван заявил, что сам займется делом чернокнижника, и самодержец поддержал сына.
…Допрос «волхва Елисея» Ртищев вел лично. И строго наблюдал, чтобы в пытошной избе доктор никого не сумел прельстить бесовскими искушениями и чтобы каты не перестарались – не замучили узника раньше времени.
Палачи старались в меру немалых своих умений, но маг упорно молчал. Редко кто мог выдержать дольше двух-трех дней допроса – Бомелей молчал неделю. И вторую. И третью. Ему вывернули на дыбе руки и ноги – он молчал. Измочалили спину кнутом – он молчал. Привязав к бревну, поджаривали на медленном огне – доктор так и не произнес ни слова.
Уже в Москве обезглавили стольника Захарьина и других «заговорщиков», уже погиб лютой смертью архиепископ Леонид, а допрос Бомелея так и не сдвинулся с мертвой точки. Порой Ртищеву казалось, что пленник попросту не чувствует боли. А истерзанное его тело заживает подозрительно быстро…
Заговорил доктор спустя три месяца – сам. Обратился к Ртищеву перед началом очередного допроса и сказал, что расскажет всё. Наедине… Гаврила, ожидая какого-либо подвоха, всё же подстраховался – два глухонемых палаческих подручных в пытошной избе остались.
Тайна небывалого упорства доктора оказалась проста – крохотные, из воска скатанные шарики, прилепленные в промежутках между зубами. В каждом содержалась малая толика некоего зелья, позволявшего не чувствовать боли, успешно справляться с любой болезнью и быстро заживлять тяжелейшие раны…
Неделю назад Бомелей раскусил последний шарик – и действие его истекало. Чернокнижник предложил Ртищеву свое зелье в любом количестве – в обмен на жизнь и свободу. А пыткой, дескать, у него секрета не выведать – потому что остался еще один шарик, со смертельным ядом. Ядом, кстати, может оказаться и чудодейственная панацея – при передозировке. Очень удобным ядом – действующим даже через кожу и не оставляющим видимых следов отравления, лишь стократно усиливающим любую хворь…
Бомелей не сомневался, что Ртищев согласится на сделку. Даже намекнул, какие твари, очень похожие на людей, служат источником сырья для чудо-снадобья. И заклинал пуще глаза беречь схваченных вместе с ним старух-ведуний…
Ртищев раздумывал три дня… Было о чем… Раскрылся секрет небывалого влияния на царя Бомелея (и Субботы Осетра, сумевшего взять доктора за глотку): лиходей в буквальном смысле играл здоровьем Грозного, давно подверженного многим застарелым хворям, и при этом в своих гороскопах удивительно точно предсказывал царские болезни. Ртищев мог легко и просто продолжить ту же игру, стать первым человеком в государстве – первым после царя, разумеется…
В узилище доктора Бомелея он явился один, пряча
под полой кафтана здоровенный тяжелый пистоль– заряженный, готовый к бою. Достал оружие, поджег фитиль от огонька свечи, приставил дуло к голове волхва – тот ухмыльнулся криво: нашел, дескать, чем пугать после трех месяцев в застенках Расправы.Но что-то в глазах доктора дрогнуло, и Ртищев знал отчего. Одно дело – катать ко рту шарик с ядом и считать, что жизнь и смерть в твоей лишь воле. А совсем другое – почувствовать холодок прижавшейся ко лбу стали, знать: одно движение чужого пальца – и мозги твои выплеснутся, размажутся по каменной стене…
Именно так, не отнимая пистоля, Гаврила сделал свое встречное предложение: легкая смерть в обмен на оставшееся, уже готовое зелье – по словам Бомелея выходило, что небольшой его запас где-то припрятан.
Пленник снова ухмыльнулся и напомнил про яд. Ртищев медленно отодвинул пистоль, словно бы призадумавшись, – быстро перехватил за ствол и тут же огрел Бомелея по затылку. Разжал у обмякшего доктора зубы ножом. Преодолевая брезгливость, нашел-таки во рту последний восковый шарик…
Торопливо стал приводить в чувство. Времени терять было нельзя – взмыленный гонец только что привез известие: государь со всем двором направляется в Великий Новгород. А с ним Богдан Бельский, наверняка не оставивший намерения добраться до Бомелея.
Выданного Бельскому доктора перевезли в Москву и сожгли после нескольких дней новых, еще более жестоких пыток. Он мог перенести их так же стойко – три шарика из найденного запаса Ртищев успел-таки передать Бомелею.
Но «волхв Елисей» не молчал, оговорив множество людей, – и непричастных, и действительно замешанных в его тайные дела.
На казнь доктора собралась огромная толпа людей – проклятья вслед повозке с осужденным бросали вполне искренне, свято уверенные, что именно маг-иноземец виновен во всех бедах последних лет, что именно его наущениями монарх стал «немилостив на кровопролитье». Имя чернокнижника надолго осталось в памяти народной словом-пугалом…
Возможно, доктор мог избежать костра – или хотя бы отсрочить его Но не сказал Бельскому ни слова про свое зелье и сделку с Гаврилой. Потому что тремя неделями раньше в Новгороде были сожжены его старухи-ведуньи. Казнь произошла без особой огласки, и никаких дошедших сквозь века легенд не вызвала, осталась лишь краткая запись в царском Синодике убиенных: «В Новгороде [10] 15 женок, сказывают, что ведуньи, волхвы…» Немногочисленные свидетели говорили, будто из охваченного пламенем сруба – открытые костры для своих аутодафе Русская Инквизиция никогда не использовала – доносились не людские крики, но прямо-таки звериный вой…
10
сожжены
Опричнину Грозный всё-таки отменил – впрочем, верные псы государевы лишь сменили название, составив так называемый Удельный двор. А в Святой Расправе с тех пор установилось двоевластие – формальным главой оставался Богдан Бельский, но всё большую реальную власть забирал Гаврила Ртищев. И все знали, кто после смерти царя (всё чаще и чаще хворавшего без снадобий Бомелея) станет единоличным главой инквизиторов на Руси: прошли те времена, когда Ртищев держал в руках наследника Ивана лишь посредством двух перехваченных писем, – многие тайные дела связали их ныне накрепко…