Авантюрист

— В нашем распоряжении аптечный магазин батальона. Всего в избытке.

— А почему раненые на телеге? — Я не хотел показаться строгим, но парень явно стушевался — бледная кожа пошла пятнами, глаза увлажнились. Мой вопрос вернул его в прошлый день, который ему вспоминать не хотелось. Трудно держать при себе такое, и Харитон рассказал, с трудом сохраняя ровный голос. Как при захвате обоза сквернавцы перевернули фургон с больными солдатами и всех, кто не смог идти, зарубили. И батальонного лекаря и второго медбрата тоже не пощадили. А его, впавшего в ступор, пинками, уколами штыков и копий погнали вместе с остальными в плен. Под свист и улюлюканье слуг и маркитанток имперских офицеров. Вот такой получился у юноши первый и последний, как тогда казалось, бой. Но парень не сломался, отметил я про себя, и это чертовски здорово.

— Слушай приказ, Харитон. На ближайшем привале раненых перевести в фургон. Мастер-стрелок Буян организует погрузку имущества из фургона в телегу, а ты позаботься об удобствах для людей. Готовься принять еще раненых. С ними прибудет лекарь Фома Немчинов…

— Доктор княжны жив? — радостно воскликнул медбрат, едва не подпрыгнув на месте. — Милость Асеня!

— Да. Милостью Асеня Фома жив, — автоматически повторил слова за набожным юношей. — И, надеюсь, здоров. Он поможет тебе обиходить…

— Поможет? — задорно перебил меня медбрат. — Это для меня великая честь помогать ему!

Я вновь ощутил, что попал в дурацкое положение, и сквасил «морду лица». Эх, молодость-молодость! Вчера, в зиндане сидючи, смерти своей желал, минуту назад чуть не разрыдался, а сейчас на месте мячиком скачет! И «строить» это дитя отчего-то я не мог.

— Простите, господин офицер, — юноша сконфузился. — Так рад… после всего…

— Я все понимаю, медбрат Харитон, — многозначительно и прохладно произнес я в ответ. — Изволь исполнить приказ, а пока возвращайся к раненым.

— Позвольте, господин офицер, а о каком фургоне идет речь?

— Естественно, о том большом, в котором я сюда добрался, — уточнил я очевидное. Разрешил медбрату идти, а сам, сплевывая от досады, направился за своими вещами.

На половине пути встретил Прохора, вооруженного до зубов и увешанного сумками и пульницами. Каптенармус обходил личный состав и нуждающимся раздавал пригоршнями свинцовые «пилюли» подходящего калибра, проверял наличие и заряд ружейных гамионов. К моему удивлению, грамотный солдат вел перепись имевшегося на руках огнестрела. Выяснилось, что учет преследует цель равномерного распределения между бойцами дефицитных боеприпасов. Также Прохор брал на заметку, сколько и каких пуль ему предстоит отлить в скором будущем. Было видно, солдат искренне обрадовался моему возвращению в строй.

— Молодец, что выжил, Прохор, — простецки хлопнул его по плечу. — Благодарю за службу. Расс… докладывай, что у нас с вооружением и боезапасом.

Солдат просиял, браво подобрался и, продолжая свою работу, обстоятельно изложил ситуацию, явно воспринимая познавательную для меня лекцию как аттестацию на должность каптенармуса. На вооружении батальона состояли гладкоствольные шомпольные ружья двух разных калибров и видов боеприпасов: устаревшая «дербанка» заряжалась тяжелой сферической пулей, а к более продвинутому ружью требовались заряды меньшего диаметра, но конические, с выемкой в донце. Не нужно знать точного определения термина «баллистика», чтобы понять, что дальность и точность боя у моделей несколько разнились. Помимо проблемы снабжения, я увидел явную трудность в управлении боем.

Эти «азы» Прохор не только объяснил, что называется «на пальцах», показал боеприпасы и сопроводил наглядным примером, обнаружив у одного рекрута незаряженную «дербанку». Вновь меня посетила мысль, что эти ружья словно нарочно созданы для зарядки в положении ростовой мишени. Творение имперского лорда и инженера Дербана — максимально простое и дешевое приложение к штыку, способное при помощи пехотинца стрелять в сторону врага. Если пехотинец обученный, то не менее четырех-пяти раз в минуту. А если как у меня, то следовало больше уповать на штык и приклад, чем прицельную пальбу. У первой модели господина Дербана на стволах даже не имелось мушек!

Наше счастье, что два десятка казнозарядных винтовальных ружей или штуцеров системы «Марксман», доставшихся нам в бою, оказались фабричного имперского производства и под одинаковый калибр — двенадцать миллиметров. Но главное, они заряжались с казны. За традиционным цилиндром, содержащим гамион, находилась рукоять затвора. Благодаря ее движению вверх и назад затвор отпирался, обеспечивая стрелку возможность поместить полуоболоченную пулю в ствол. Затем обратным движением затвор запирался и при необходимости производился выстрел. На всю операцию уходили считаные секунды, но, по словам Прохора, стрелять из штуцеров чаще шести раз в минуту невозможно. Ральф оперативно отреагировал фразой: «специальное ограничение, потом объясню» — и мне не пришлось ломать голову.

Еще одно важное отличие штуцера Марксмана от ружья Дербана состояло в наличии на стволе более прогрессивного рамочного прицела с разметкой прицельной дистанции до тысячи метров. Очень опасное оружие в руках опытного стрелка!

Боезапас к штуцерам, по словам каптенармуса, взяли более чем солидный: по запасному гамиону и пятьсот пуль на каждый ствол. Полный набор предметов для ухода за оружием и пулелейки оказались в обозе вместе с запасным боекомплектом. Видимо, сквернавцев вооружили перед засадой — состояние стволов и камней показывало, что изделия уже применяли по назначению.

В голове крепла мысль: срочно перевооружить весь отряд современными трофеями. Правда, к смене коней на переправе я в последнее время относился скептически. Видимо, это возрастное. В русинских стрелков годами вбивали тактику, заточенную под гладкоствол и действия строем, и за пять минут переломить ситуацию невозможно, можно только напортачить. Совершенно очевидно, техническая грамотность, а главное, индивидуальная стрелковая подготовка этих деревенских мужиков, замордованных муштрой, оставляла желать лучшего.

По мере возможностей Прохор демонстрировал мне «модельный ряд» доставшихся нам вооружений, сопровождая каждый новый образец комментариями. Трофейные стволы, в особенности разномастные пистолеты, существенно умножили путаницу в калибрах. Дело в том, что офицеры Армии Освобождения предпочитали пользоваться не штатным оружием, а купленными за свои средства многоствольными пистолетами, драгунскими пистолетами-карабинами либо револьверами ручной работы. Если в армии с унификацией калибров дело обстояло неважно, то на гражданском рынке и вовсе царило фантастическое разнообразие.

По подсчетам Прохора, драгунских пистолетов имперской работы у Длани и в донжоне собрали почти три дюжины в комплекте со сменными камнями, кожаными кобурами, ремнями и пульницами. Откидной блок длинных нарезных стволов обеспечивал быструю перезарядку, приличную точность и дальность, а конструкция спуска позволяла стрелять поочередно. Емкость гамионов рассчитана на двадцать выстрелов. С учетом умеренного веса и вполне адекватных габаритов — понятно, почему устаревшее оружие имперских драгун одинаково полюбилось и офицерам, и небогатым наемникам, и отморозкам, коих в моей реальности журналюги именовали боевиками. Поражала отличная сохранность оружия и снаряжения, уже давно снятого с вооружения имперских войск, но еще только начавшего поступать в боевые части Армии Освобождения. Очевидно, что карабины с драгунскими двустволками и являлись первой партией оружия, предназначенного для продажи бандитам.