Авантюрист

В сам форт ни наш отряд, ни фрайбургских ополченцев не пустили. И в прилегающий к нему укрепленный граничарский поселок тоже. А ведь в поселке располагался гостиный двор, рассчитанный на пару караванов вроде нашего и, естественно, пустовавший с начала боевых действий.

Кауфман с Никодимом оказались людьми опытными и, не дожидаясь реакции местных властей, распорядились ставить подобие вагенбурга на специально отведенной площадке. Под прицелом медной пушечки, тонко намекавшей, кто тут главный.

Задымили костры, засуетились возницы и слуги, разгружающие куланов, асениты оперативно развернули госпиталь и перенесли тяжелораненых из повозок в палатки. В пути никто не умер, но многим дорога далась очень тяжело.

Составленные в пирамиды винтовки, портяночный дух, разнологосица приказов, перебранок, стонов, куланьего ржания и прочего звяканья-бряканья. Вся эта другая, насыщенная, когда-то желанная жизнь порядком приелась. Последней каплей, переполнившей чашу терпения, оказалась очередная встреча со вчерашней пышногрудой куртизанкой. Девица, с тщательно замазанным бланшем под правым глазом, преследовала меня весь день, каждый раз улыбалась мне так, словно вчера я показал себя эталоном галантности. Зато Имира скрывалась среди медсестер-асениток и на глаза мне не попадалась. Пожалуй, перестрелка с налетчиками меня меньше взволновала, чем дела сердечные.

В душе зарождался протест. Кто решил, что на войне день идет за три? Шесть дней в чужом мире, а вымотался как за год каторги. Хватит! Я устал! Хочу побыть один!

Второй лейтенант ландвера Ганс-Дитер-Мария отправился к воротам ругаться с караульными, прихватив для солидности десяток «синих мундиров». Гарнизонные «белокафтанники», старослужащие и инвалиды, мягко говоря, недолюбливали фрайбургских союзников, в строгом соответствии с поговоркой о въезжавших в рай на чужом горбу. Уверен, сегодня они взаимно обогатят лексикон друг друга. Пожелав Гансу-Дитеру терпения, вознамерился в некотором отдалении полежать на травке, наслаждаясь пением цикад, мягким теплым вечером, запахами земли, отцветающего разнотравья и готовящейся похлебки. С шумящей неподалеку Белой повеяло влагой и запахом, который я поэтически назвал воздухом горной реки. Я раскинул руки, стремясь обнять землю, и вдохнул полной грудью.

Внезапно странная тяжесть вдавила в дерн мое утомленное тело, будто бы опустилась на букашку-Богдашку прозрачная многотонная ступня великана. Прах и пепел! Сел, стряхнув с себя остатки давящей силы. Разогнав кулаками туманную пелену в глазах, осмотрелся. Вот дела — лес вокруг вырос в считаные секунды. «Елки зеленые!» — вспомнилась любимая присказка босса с позапрошлой работы. Он ее вместо связки в предложениях пользовал, постепенно отучая себя ругаться матом при дамах и журналистах. Матерился бывший сильно пьющий председатель совхоза на удивление уныло и однообразно, и эти «елки зеленые» поначалу казались молодому специалисту свежей струей, прикольной речевой фишкой.

Действительно, меня окружали елки — самые что ни на есть зеленые. Приятный смолистый запах щекотал ноздри, опавшая хвоя колола ладони. У меня возникло предположение, которое подтвердилось через пару шагов по рыже-серому пружинящему ковру.

Я снова очутился в «смертнике» Ральфа. Только вместо костра на опушке сейчас лужайка с пылающим очагом и массивными резными скамьями. На одной сидела красивая девушка в нарядном красном платье и головном уборе, расшитом жемчугами, а стоящий позади мертвый маг перебирал пряди длинных светлых волос, повторяя тихим голосом: «Все будет хорошо, милая».

Ральф зачем-то облачился в изящную черную мантию с искрой. Грудь Дорпата украшала массивная серебряная цепь, а кудрявую голову венчала шапочка-менторка. Мне довелось лицезреть подселенца в полном парадном облачении магистра наук собственного Его Императорского Величества Оксбриджского университета. Было непривычно видеть Ральфа рядом с девушкой, но чутье подсказывало, что происходящее не на пустом месте возникло, что существует между этими двумя тайна, обернувшаяся распущенными волосами красавицы.

Обстановка с прошлого посещения изменилась к лучшему, что сразу бросалось в глаза. Холод, гарь и запустение уступили место теплу, буйству жизни и красок. Для полноты ощущений не хватало стайки порхающих бабочками нимф и мультяшного Бемби, пасущегося на сочной лужайке.

Я злился. Злился потому, что увлеченная собой парочка не замечала меня, лишнего на этом празднике жизни. Ведь зачем-то меня пригласили сюда, в сказочный мирок, разве нет?

Находясь под впечатлением момента, я бродил тенью вокруг, будучи не в силах позвать Ральфа шепотом. Ведь это неминуемо отвлечет его, разрушит сложившуюся гармонию. Кира Белоярова, а это, конечно же, была она, нуждалась в сильном заботливом спутнике. Пришло понимание, что геноцид, учиненный у Каменной Длани, не прошел для хрупкой доброй девушки бесследно. Княжна надорвалась. Она металась, пронзенная ужасом. Вот откуда и странные эскапады, и эпизодические уколы совести из браслета. Но ведь тогда с Городецким она помогла…

Кира смотрела в одну точку, изредка кивая, словно соглашаясь с утверждением покойного мага и путешественника. Я стоял напротив, нуждаясь в глубоком, успокаивающем вдохе и в то же время боясь малейшим движением колыхнуть теплящийся в ней огонек жизни.

Подняв на меня лицо, девушка распахнула бездонную синеву глаз с криком:

— Мама! Мамочка! Я дома!

— Вставайте, ваше благородие.

Я уже ничему не удивлялся, вот и голосу ординарца тоже. Заслоняя кровавый закат, надо мной возвышался Акинф Иванов. Зачем капрал вольной роты, мой доверенный человек, коего прочил в особисты, переоделся в униформу Медвежьей гвардии? Кто эти трое лбов, как две капли воды похожих на таинственного союзника, что выручил нас тогда в Длани?

Поднялся, опираясь на протянутую ладонь, как на каменный монолит.

— Здорово, гайдук! Дело сделал?

— Сделал, вашбродь, — глаз он не отвел. — После обскажу, Великая княгиня Белоярова ждать не может.

Княгиня? Вроде всю дорогу князь под этой фамилией фигурировал. Помнится, я его даже убить собирался при случае. Не уверен, что на женщину рука поднимется, да и не позволят мне. Гвардейцы эти — то ли почетный караул, то ли арестантский конвой, непонятно.

— Веди, Акинф.

Покрытый дорожной пылью сапог на мгновение замер и опустился, приминая траву. Всего лишь шаг. Шаг навстречу судьбе.

Конвой-эскорт доставил меня в гостиный двор поселка. Сразу к Великой княгине меня не допустили. В искусно сделанной деревянной беседке, стоящей в окружении старых елей, меня встретили ее доверенные лица. Доктор Немчинов и крепкий седовласый мужчина в наглухо застегнутом однорядном кафтане коричневого цвета с длинными полами и узкими рукавами. Его голову украшал отороченный мехом колпак с ниспадающей на плечи белой накидкой, украшенной зеленым растительным орнаментом. С помощью Ральфа мне удалось ощутить исходящую от этого человека Силу, направленную на меня. Все стало на свои места — передо мной асенит не из простых, да и маг не из последних. Он не «прощупывал», а открыто, даже дерзко изучал и оценивал меня. Понятная процедура — обыск подозрительного субъекта с поправкой на магию. И Фома и Акинф прекрасно знали как минимум странные, а как максимум подозрительные обстоятельства моего появления в грымском лесу на месте разбитого батальона. Вдруг под личиной господина Романова скрывается хитровыделанный засланец из Скверны? Что характерно, револьвер и шпагу оставили, да и нож из-за голенища не попросили достать.

Без прелюдий и преамбул «коричневый» потребовал обнажить браслет со Слезой. Когда я задрал рукав и вытянул руку, он опустился на одно колено и прикоснулся к диковинному гамиону. Странный звон в ушах мгновенно оборвал контакт с чуть раздраженным и весьма настороженным Ральфом.

Асенит резво отпрыгнул, словно ужаленный электрическим разрядом, и молча обернулся к лекарю.

— Что? Что не так? С девочкой все в порядке? — взволнованно выпалил Фома. — Да говорите же, ваше преосвященство!