Авантюристка. Возлюбленная из будущего

– Люсинда?

Служанка отозвалась немедленно:

– Да…

– Мы сейчас, только отвлечем всех…

Никогда не могла заставить себя взять в руки мышку, даже белую и ручную, но сейчас спокойно сунула пальцы в ведро, вытащила одну и быстро протолкнула ее вниз в отверстие. Глядя на меня, героический поступок совершила и Сидони. За первой парой последовала вторая.

А что, если переполоха не будет? Мало ли куда угодили наши мышата?

Потянулись томительные секунды… Потом я сообразила, что было их совсем немного, едва мы успели протолкнуть четвертого мышонка, как внизу раздался дикий визг. Я не знаю женщин, которые не завизжали бы на месте несчастных монахинь.

– Давай, – подтолкнула я Сидони.

Та схватилась за веревку, которую тут же потянули наверх. И в этот момент я сообразила, что одного визга мало, немного погодя поймут, в чем дело, а нас самих заметят на крыше. Надо отвлечь чем-то другим…

Решение пришло мгновенно.

– Сидони, я сейчас. Подождите меня немного, я быстро.

Метнулась к запертой двери, потом по коридору к нашей бывшей каморке. Там тряпья полно, оно загорелось от свечи мгновенно, я еще не успела добежать до своей двери и закрыть ее, а по этажу уже пополз запах гари.

Закрыла дверь, подтащила к ней стол, метнулась к камину, но… веревки не было! С трудом справившись с приступом паники, позвала наверх:

– Люсинда?

– Да, сейчас…

Потом оказалось, что они перепугались переполоха и поспешили спустить Сидони с крыши вниз, не дожидаясь меня.

Время, пока отвязывали веревку, опускали ее мне, а потом тащили меня саму по темному дымоходу, показалось бесконечным. Как удачно я придумала трюк с пожаром! Каморка в другом конце коридора за поворотом, занявшись пожаром в той части здания, на наш дымоход внимания не обратили, это позволило спуститься вниз и пролезть в дыру в заборе, проделанную сообщниками Люсинды нарочно для нашего побега.

Очень хотелось посмотреть, как будут тушить то, что я подожгла, но это опасно, мы поспешили прочь, следовало уйти как можно дальше.

Нам удалось не только сбежать, но и добраться до Парижа (хвала нашей привычке ездить верхом по-мужски). Но тут встал вопрос: куда идти. Сидони решила домой, я понимала другое: если появлюсь во дворце Мазарини под очи ненавистного супруга, то вернусь обратно в монастырь.

– Во дворец герцогини де Суассон!

Как бы ни была равнодушна к моей судьбе Олимпия, все же я сестра, не может же она меня просто выгнать?

На мое счастье, герцогиня возвращалась после бала на рассвете, иначе перепачканную сажей, в разорванном платье меня во дворец никто не пустил бы.

– Олимпия!

Сестра обомлела:

– Гортензия? Откуда ты в таком виде? Что случилось?!

– Помогите сначала привести себя в порядок.

Вымыться и переодеться и впрямь не мешало, никому не удавалось выглядеть прилично, одолев те препятствия, которые прошла я. Люсинда не сообразила, что нас будет двое, и приготовила всего одно платье, которое я великодушно отдала Сидони. Мне пришлось довольствоваться только тем, что отряхнуть сажу со своего. Но сажа на то и сажа, чтобы просто так не отряхиваться и с кожи не смываться, она въедается так, что без хорошего моющего средства и горячей воды не обойтись.

И того, и другого у сестры было в избытке, ей всегда готовили ванну при возвращении домой. На сей раз все захватила я. Стоило посмотреть на то, с каким презрением ее служанка Луиза выносила прочь мое грязное платье. Сестра не стала донимать меня расспросами, пока я мылась, зато распорядилась принести горячий шоколад и пирожные. Если честно, я была голодна и предпочла бы нормальный обед, но выбирать не приходилось.

Олимпия вернулась в комнату, когда я уже вытиралась после ванны.

– Но у вас же…

Я проследила за взглядом сестры и усмехнулась:

– Да, у меня критические дни, а что?

– При дворе ходят слухи, что вы беременны…

С какой скоростью распространяются слухи при дворе? Несколько дней назад Сидони тайно поведала аббатисе о моей якобы беременности, а при дворе уже вовсю ходят слухи!

– Герцог распустил? Повезло же мне с мужем. А какие еще слухи ходят при дворе?

– Что вы с Сидони де Курсель вели себя в Бретани крайне неприлично, из-за чего мужья были вынуждены поместить вас в монастырь.

– Олимпия, я ваша сестра, как бы вы ко мне ни относились, выслушайте хотя бы. Мой супруг сумасшедший ревнивец, который запрещал даже садиться за стол с мужчинами вплоть до герцога де Меркера. Он отправил меня в Бретань, поселив в полуразрушенном дворце в доме для прислуги…

Олимпия слушала недоверчиво, я поняла, что мерзавец Шарль уже постарался настроить общество против меня.

– Но я согласна была жить и там, лишь бы не видеть его, однако супруг примчался в Тонкедек, устроил там скандал из-за того, что мы с Сидони были одеты в мужской костюм, вы же знаете, что я люблю ездить верхом именно так… И заточил нас в монастырь. Вам рассказать о нищенском существовании и голоде, который я испытала?

– Вы действительно похудели… – покачала головой сестра.

Ну, положим, похудела я не из-за трехдневной голодовки, которую выдержала в монастыре, а из-за верховой езды и фехтования, но факт потери веса можно использовать.

Я махнула рукой:

– О, сестра, это не самые страшные мучения, которые мне пришлось вытерпеть. Тряпье вместо постели, неприглядное месиво вместо еды…

– Мне говорили, что монахини питаются вполне сносно…

– Монахини – да, но нас с Сидони держали в черном теле, я написала вам и Мари письма, а также написала Филиппу и герцогу де Меркеру, умоляя о спасении. Вы разве не получили?

– Нет.

Конечно, не получили, ведь я написала их только вчера. На письмах нет даты, потому их тоже можно использовать как доказательство моих мучений.

– Ах, – я снова махнула рукой, – чего ожидать, если по комнатам бегают мыши (а где их нет?), а этой ночью нам пришлось удирать через дымоход, чтобы не сгореть!

– Что?!

– А почему, вы полагаете, я вся в саже? Да, на нашем этаже пожар, а мы заперты. Это такой ужас! Внизу визг и крики, все мечутся, по полу стелется дым, а нам некуда деваться…

Я живописала кошмар пожара, утаивая только одно: что я сама все и устроила.

И все же Олимпия сомневалась:

– Но ваш супруг рассказывал совсем иное…

– Что именно, если он не был в монастыре? Он видел, какую мерзость нам предложили в качестве обеда в первый же день? Я не смогла есть это.

– Я не о том, – передернула плечами сестра. – Он утверждал, что вы танцевали неприличные танцы и вообще вели себя вульгарно.

Ах ты ж!.. Я залилась слезами, давая волю накопившимся эмоциям.