Авантюристка

От волнения голос Тавиша я почти не услышала. Смысл происшедшего дошёл до меня, когда я увидела на экране текст:

СИСТЕМА ТЕСТОВ ВСЕМИРНОГО БАНКА ЗАКОНЧИЛА СВОЙ РАБОЧИЙ ДЕНЬ.

ЖЕЛАЕМ ВАМ САМОГО СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА И ВЕСЁЛЫХ КАНИКУЛ!

— Они отключили эту чёртову систему тестов! — Тавиш чуть не плакал. — Мои программы уже были включены в очередь на проверку, а они вырубили проклятую тестирующую систему на два часа раньше!

Дерьмо, — бормотала я, тупо уставившись на экран и пытаясь собраться с мыслями. Ни разу в жизни я не испытывала такого потрясения.

— А мы тут расслабляемся, — прокомментировала Перл, — смакуем китайские деликатесы, попивая коллекционное шампанское, как будто время нас совершенно не волнует. А что этот ваш визг означает на самом деле? Что, собственно говоря, случилось?

— «И если захочешь, ты сможешь понять их грёзы, — продекламировал Тавиш. — Их разочарованье, их отчаяние, их взлёты и падения — море, море грёз…»

— И все-таки что это означает? — недоумевала Перл, посмотрев на Тавиша так, будто у него крыша поехала.

— Это Дилан Томас [15] — объяснил он. — И это означает, что наши грёзы погибли — наша система погибла — наш проект погиб — и мы тоже погибли.

Он встал из-за стола и, словно сомнамбула, удалился из комнаты, не удостоив нас даже взглядом.

— Это правда? — обратилась Перл ко мне. — И ничего уже нельзя исправить?

— Не знаю, — отвечала я, все ещё не сводя глаз с экрана дисплея. — Я действительно пока ничего не знаю.

В гостиной часы пробили одиннадцать, и Перл только что предупредила Тавиша, что если он ещё хоть раз заикнётся «Если бы мы только…» — то ему явно не поздоровится.

15

Томас Дилан (1914 — 1953) — английский поэт из Уэльса (Прим. ред.)

И тут у меня родилась одна идея. Я понимала, что для её реализации предстоит преодолеть длинный и извилистый путь, но я уже вполне созрела для того, чтобы что-то предпринять.

— Бобби, ты пробовал составить целевые коды? — спросила я Тавиша.

— Могу постараться, — но, по правде говоря, это не моё хобби, — признался он.

— Что ещё за целевые коды? — заинтересовалась Перл.

— Машинная тарабарщина, — пояснил Тавиш. — Это те элементарные кусочки, из которых составляются более объёмные программы. Это словно мозаика, и каждый её кусочек содержит инструкцию, приказ, который машина может понять и выполнить.

— Что ты задумала? — спросила теперь Перл у меня, не отрывая глаз от Тавиша.

Не отвечая ей, я задала вопрос Тавишу:

— Ты не мог бы извлечь целевые коды из программ, которые написаны сегодня вечером, и ввести их прямо в операционный блок, как будто это части некоей уже прошедшей тестирование и принятой к руководству программы?

— Ну как же, несомненно, — наглой издевательской ухмылкой паясничал Тавиш. — Вот только для этого придётся пробраться в оперативный отдел и получить доступ к системе телеграфных обменов. Но я уверен, что любой из работающих там операторов с радостью уступит мне своё кресло (они ведь дежурят там круглые. сутки, не так ли?) — как только мы объясним, что намерены слегка ограбить банк.

— Я не об этом, — возразила я, хотя понимала, что то, что имела в виду на самом деле, ещё более безумная затея. — Я хочу сказать: если смогу прямо сейчас обеспечить тебе доступ в операторскую, ты сможешь внести в рабочую программу нужные изменения до тех пор, пока не отключилась и система телеграфных обменов?

Тавиш посмотрел на меня, а потом истерически расхохотался.

— Признайся, что ты шутишь, — произнёс он.

— Будьте добры, поясните, — вмешалась Перл. — Не означает ли ваша милая беседа, что у кого-то из нас ум за разум зашёл?

— Совершенно верно, она рехнулась, — подтвердил Тавиш. — В компьютерную систему банка входит множество первоклассных машин, которые принимают постоянно сотни данных с периферии, и информация проносится по их бокам, как импульсы по системе нервных узлов, и соответственно этому сотни ячеек памяти открываются, фиксируя информацию, и закрываются за тысячные доли секунды…

— Прекрати, — возмутилась Перл, — и перескажи это на общепринятом английском языке.

— Короче, — с нетерпением поморщился Тавиш, — представь себе чертовски искусного жонглёра, который работает одновременно не меньше чем с миллионом шариков, причём движутся они со скоростью света. И пытаться вмешиваться в эту механику — это все равно что, например, оперировать мозг кенгуру, руководствуясь показаниями секундомера.

— Гениальное истолкование, — похвалила его я. — И как ты полагаешь справиться с этим, если я обеспечу тебе доступ?

— Конечно, я сумасшедший — но не до такой степени, — веско произнёс он. — К тому же ты не сможешь подключиться в оперативную систему со своего частного терминала.

— Я и не предлагаю тебе действовать опосредованно, — улыбнулась я. — Мне кажется, мы могли бы попробовать сделать это на месте.

— Ты имеешь в виду — прямо в машинной операторской? — удивлённо ахнул Тавиш.

Онемев от ужаса, он вскочил с дивана, швырнув на пол салфетку.

— Нет! Нет! Нет, и ещё раз нет! — вскричал он, как только к нему вернулся дар речи. — Это абсолютно невозможно! — Он едва не дошёл до истерики, и я прекрасно понимала почему.

Если мы, влезая в святая святых жизнедеятельности компьютера, совершим хоть ничтожную ошибку, произойдёт мгновенный крах всей оперативной системы, да и не только её. Причём катастрофа будет сопровождаться таким ужасным рёвом, что, раз услышав его, всю оставшуюся жизнь будете нервно вздрагивать от самых невинных звуков, к примеру, сработавшей в супермаркете сигнализации. И ущерб, причинённый машине, будет не самым худшим результатом подобной развязки, поскольку окажется парализована деятельность всего Всемирного банка.

И в итоге, если в тот момент, когда это произойдёт, мы будем находиться в помещении операторской — в недрах банковского центра данных, в окружении нескольких колец насторожённых датчиков и постов охраны, — нас прихлопнет, как в мышеловке. И из этой ловушки нам уже никогда не выбраться.

— Да, ты прав, — мрачно призналась я Тавишу. — Я не имела права предлагать тебе такие опасные вещи. И я действительно рехнулась, если хотя бы на миг предположила, что смогу справиться с этим сама.

— Это все твои пари, похоже, оно скоро доведёт тебя до ручки, — согласился он, слегка успокоившись и снова пересаживаясь на диван. — Хотя, конечно, если бы твой приятель доктор Тор был бы сейчас здесь, все обстояло бы по-иному. Ему, сочинившему десяток книг как раз об этих вещах, нетрудно было бы справиться с тем, о чем ты просила.

Ужасно — а ведь я даже не потрудилась ответить на его просьбу, переданную Лелией. Но все равно Тор зря рассчитывал на то, что я сразу же поспешу ему на помощь. В конце-то концов, мы соперники, и он сам любит об этом напоминать.

И именно в этот момент зазвонил телефон. И, хотя такая синхронность мыслей была просто невероятна, у меня вдруг возникло дикое ощущение уверенности, что я знаю, кто это звонит. Тавиш, с моего безмолвного согласия, взял трубку.

— Какой-то малый по фамилии Лобачевский, — сообщил он, зажав рукой трубку, — говорит, что это очень срочно.