Авантюристка

Должно быть, я весьма предвзята в своих суждениях. А может, всему виною жестокая безвестность, в которой неминуемо томятся достойнейшие из женщин. Так или иначе, красота их представлялась мне лишь слабым огоньком свечи, блекнувшим в ослепительном великолепии примадонны.

Алиса, герцогиня де Ришелье, стала для меня очередным разочарованием, хотя кому-то, быть может, ее огромные голубые глаза показались бы весьма привлекательными. Светлые волосы ее были прекрасны, но лицо портили чересчур длинный нос и подбородок, которые, кстати сказать, непременно огрубеют с возрастом.

Как и Ирен, Алисе Гейне было около тридцати лет. Но, в отличие от примадонны, герцогиня успела обзавестись двумя детьми – сыном Мари Одеоном и дочерью Одилией. К тому же она уже давно овдовела.

Все это Годфри выведал у журналистов и нотариусов, благодаря стараниям которых потомки не забудут наши имена.

– Дорогие мои мистер и миссис Нортон! – Герцогиня обратилась к нам по-английски. – И мисс?..

Я поймала на себе пристальный взгляд ярко-голубых глаз.

– Мисс Пенелопа Хаксли, – тотчас подсказала Ирен.

– Значит, родились вы не в Англии, но у вас английские корни, – быстро проговорила юная герцогиня. По-прежнему считая меня сестрой примадонны, она, очевидно, решила, что в девичестве Ирен носила фамилию Хаксли. Похоже, подруга этого и хотела.

– Не совсем, – уклончиво ответила она.

– Но Сара сказала, что вы родились в Америке.

– На севере.

Ирен замолчала.

– Я жила на юге, – пояснила герцогиня, – почти на самой окраине, в Новом Орлеане. Если вам случалось там бывать, вы поймете, почему я так люблю французов и особенно Монте-Карло. Вы ведь знаете Новый Орлеан?

– Нет. Большую часть времени я путешествовала за границей.

– Вы, должно быть, уехали из Штатов в юном возрасте, ведь у вас нет американского акцента.

– Будучи певицей, я владею многими языками.

– Понимаю. – Скользнув ярко-голубыми глазами по нашим с Годфри пуговицам, перчаткам и лицам, герцогиня указала на пустые стулья: – Присаживайтесь, пожалуйста. Выпьемте чаю. Нравится ли вам в Монте-Карло? Мистер Нортон? Мисс Хаксли?

– Прекрасный город, – ответил Годфри. – Хотя сейчас я вынужден копаться в документах и почти не успеваю насладиться чудесной погодой.

– Говорят, ваше знание английского и французского права многим в Париже сослужило добрую службу. В наше время люди удивительно подвижны, не правда ли? Мы то и дело переезжаем из страны в страну.

Вошла служанка, неся в руках изысканный чайный набор, достойный самого императора.

– Разумеется, ваша светлость, – сказала Ирен. – Но корни наши никуда не исчезают. В ваших английских и французских гласных слышится новоорлеанский акцент.

Алиса одарила нас столь нежной улыбкой, что я тотчас пересмотрела свое мнение о ее внешности:

– Я-то уж точно могу похвастаться смешанной родословной: наполовину француженка, наполовину еврейка, к тому же исповедую католическую веру. – Она засмеялась над собственной противоречивостью. – Я еще так молода, но уже мать и вдова. Я богата, но не могу купить того, чего желаю всем сердцем. Я дружна с нищими писателями и художниками – и в то же время вскоре, возможно, стану княгиней. И тут мне потребуется ваша помощь, миссис Нортон. Сара говорила, что вы всегда найдете выход из неловкого положения.

Ирен хлебнула экзотического чая, разлитого в чашки из севрского фарфора:

– Насколько неловкого?

– Весьма, – призналась герцогиня. – Откровенно говоря, женщина я страстная.

Я с удивлением подумала о том, что Ирен по одному лишь почерку догадалась об этом свойстве характера Алисы. Глядя на то, как оживленно говорит герцогиня, не возникало никаких сомнений, что она привыкла находиться в центре внимания. Причиной тому было отнюдь не тщеславие, а сила ее личности.

– Я вышла замуж через две недели после того, как мне исполнилось семнадцать, и в тот же год родила ребенка.

– Страстно, ничего не скажешь, – пробормотала Ирен в чашку.

– Арман скончался в Афинах всего лишь через четыре года после нашей свадьбы. Тем временем отец мой покинул Новый Орлеан и отправился в Париж, чтобы присоединиться к банковской фирме «Братья Гейне», принадлежащей нашей семье и во славе своей уступающей разве что Ротшильдам. Хотя отец утверждал, что мы гораздо богаче их.

Ирен задумчиво кивнула в ответ:

– Сара Бернар с восхищением отзывалась о бережливости вашего отца: сама она удивительно расточительна.

– Сара – артистка. Ничто не задерживается в ее жизни надолго, особенно деньги. Когда она приезжает в Монте, отец забрасывает меня письмами, умоляя, чтобы я не подпускала ее к игорным заведениям.

– Вам это удается? – поинтересовался Годфри.

С минуту Алиса пристально на него смотрела, оценивая его привлекательность и умение держаться:

– Нет, мистер Нортон. Кое-что, конечно, может отвлечь Сару от азартных игр, но лишь ненадолго. Да и напрасно отец просит меня о подобной услуге. Он сам не смог отучить меня от некоторых бурных увлечений.

– Насколько бурных? – осведомилась Ирен.

Алиса вздохнула, сложила руки на коленях, склонила голову набок и скользнула по каждому из нас взглядом.

Служанка давно ушла. Тишину вдруг нарушила веселая трель канареек, почти незаметных на фоне обитых желтым шелком стен.

– Сара, конечно же, знает эту историю, – наконец произнесла герцогиня. – Она вам не рассказывала?

– Нет, – ответила Ирен. – Сара достаточно тактична, чтобы не распространяться о личной жизни своих друзей.

– Жаль, что она не ведет себя так же по отношению к себе самой, – улыбнулась Алиса. – Да и я, признаться, тоже. Однако вам я доверю самые сокровенные тайны. Чует мое сердце, что мы с вами, миссис Нортон, могли бы оказаться соперницами; вами, мистер Нортон, я вполне могла бы увлечься, а вы, мисс Хаксли, – подавшись вперед, герцогиня впилась в меня взглядом, – стали бы мне доброй сестрой. При этом вы производите впечатление надежных и приятных людей. У меня такое впечатление, будто вы куда лучше других знаете, как устроена жизнь.