Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Огромные, разбухшие карты шлепались на стол мягко, как ободранные подметки.

— Если не продадутся платья, — говорила между тем Любаша, — я у Жоржика попрошу денег. У Жоржика Бублика, он мне всегда достанет.

И вдруг весь курятник забил крыльями.

— Мало вам того, что было! — кричала маникюрша. — Триста франков даст, а тысячу унесет…

— Часы-браслет… — перебила ее Гарибальди.

— Его помелом гнать! — бросив карты, вопила гадалка.

— На кого надеяться!..

— Парижский макро! Саль тип! [11] — вставила

жеманная Гарибальди.

— А еще умная женщина!

— Это еще не доказано, — искусственно равнодушным тоном сказала хозяйка. — Еще не доказано, что он унес.

— Да чего же вам еще! — возмущалась маникюрша и, обернувшись к Наташе, которая одна не знала, в чем дело, продолжала:

— Все пошли в столовую закусывать, а он тут остался фантазировать на рояле, вот здесь. А дверь в спальню открыта, и на столике часы-браслет. Отсюда, от рояля, отлично видно. С бриллиантиками, все их знали. И вдруг и пропали. На Жанну думали. А вся прислуга в один голос на него говорит. Под суд бы его сразу.

11

Парижский проходимец! Грязный тип! (фр.).

— Ах, оставьте! — с досадой прервала ее Любаша. — Если бы его стали допрашивать, он бы со злости такой ушат мне на голову вылил, что дорого бы мне эти часы обошлись.

— Ну, знаете, этого бояться, так, значит, ни на кого жаловаться нельзя?

— Жалуйтесь, если вам нравятся скандалы, — гордо отрезала Любаша, — а я замужняя женщина и дорожу своей репутацией.

На одну секунду воцарилась тишина.

Не только все молчали, но даже не шевелились.

И вдруг маникюрша будто даже испуганно сказала:

— Ой!

И это «ой» прорвало все заслоны.

Так готовая к линчеванию толпа иногда не может приступить к делу, не хватает ей какого-то возгласа, жеста, чего-то логического или, вернее, художественного — потому что во всех массовых движениях есть свой тайный художественный закон, — не хватает этого «нечто», что дает возможность перейти от настроения к делу.

И вот это «ой» — двинуло.

Первая взвизгнула Гарибальди.

Взвизгнула, выскочила на середину комнаты и согнулась от смеха пополам. За ней раскатилась гусиным гоготом Мордальоновна, заохала маникюрша, затряслась от смеха Наташа, и сама хозяйка, минутку задержавшись, прыснула и повалилась на диван, дрыгая ногами от смеха.

— Ой, не могу! Ой, не могу! — ревела Мордальоновна.

Визг, всхлип, гогот…

Они заражали друг друга смехом, и кто уже было успокоился, подхватывался общей волной.

Длинная Гарибальди, оставаясь посреди комнаты, истерически топала ногами, и все увидели, что башмаки у нее «с чужого плеча», огромные и плоские и загибаются носами, как у Шарло Чаплина. Мордальоновна лежала головой на столе.

И вот на этот визг и вой отворилась дверь, что около рояля, дверь, ведущая в спальню, и оттуда вышел некто, кого Наташа еще ни разу здесь не видела.

Это был высокий костлявый человек, лучше бы всего назвать его «верзилой». Лицо у него было скуластое, и с круглых этих скул, как с гор вода, стекала жидкая русая бороденка, стекала и закручивалась сосулькой на подбородке. Нос, толстый, неровный, торчал, как задранный

кулак, над недоуменно приоткрытым ртом.

Одет верзила был в потрепанную непромокайку и шляпу держал в руках. Очевидно, собирался уходить.

Войдя в комнату, где все хохочут, он сначала растерянно оглянулся, потом неожиданно закинул вверх голову и закатился беззвучным смехом, странным, судорожным, словно зевал. Бороденка тряслась, и сам он был трагически смешон, с закрытыми глазами, с задранным носом, с отвалившейся нижней челюстью…

— Грива! — крикнула Любаша.

И, видя недоумение Наташи, прибавила:

— Вы разве незнакомы? Мой муж, Григорий Оттонович, барон фон Вирх. Грива! Закрой рот!

Но барон все еще трясся от смеха, и Наташа с ужасом подумала, что хохочет он, не зная почему, а все-то кругом знают, что тема общего веселья крайне деликатная и именно для него отнюдь не веселая.

Потом Наташа пожала ему руку, и его маленькие сонные глаза мутно скользнули по ее лицу.

— Ну я пошел, — сказал он добродушно и провел пятерней по своим нечесанным прядистым волосам.

— Ладно, голубчик, — сказала Любаша. — Ну, поцелуй Люле ручку и иди.

Он нагнулся к ней, и, когда целовал ей руку, она что-то шептала ему на ухо. Он осклабился и пошел к двери.

— Ну погадайте же, — очнулась Наташа. Барон произвел на нее очень тяжелое впечатление.

— Да разве тут дадут, — проворчала Мордальоновна, шлепнула картами и затянула певучим, как все гадают, голосом. — Ну вот… Что хотите знать, того не узнаете… так, так… три шестерки… дорога будет… И путаница большая. И так выходит, что будете вы по воде к себе домой возвращаться…

— В Россию, что ли? — усмехнулась Наташа.

— А все-таки скажу, бойтесь воды. Ух, бойтесь, бойтесь воды!

— Бойся воды и пей шампанское, — сказала Любаша и вдруг раздраженно закричала: — Ну, господа, нашли тоже время гадать! Ко мне сейчас придут, тут не убрано — это прямо невозможно! Смотрите — жрали ветчину и так все и валяется… Мордальоновна, принесите из кухни тряпку. Где счета от портнихи? Надо счета положить на стол. Фифиса, посмотрите, нет ли в спальной. От Манель. Что?

— Да я говорю, что неловко так сразу, первый раз человек пришел, и вдруг сразу и счета на столе. Поймет, что нарочно приготовили, — урезонивающим тоном протестовала Фифиса.

— Ну что там дурак поймет?

— Дурак! А коли не дурак?

— А не дурак, так тем лучше. Сразу увидит, чего от него ждут. Ну, живо!

Работа закипела. Мордальоновна покорно и даже как будто испуганно вытирала стол, мела пол, дула на крошки. Фифиса носилась вихрем на своих тонких ножках. Никто уже не шутил и не смеялся. Все понимали, что с забавами и хихиканьем покончено, что надо готовиться к приступу, чтобы враг не застал врасплох.

Любаша, с лицом сосредоточенным и сразу до неузнаваемости постаревшим, руководила работами. Ее выслушивали почтительно, забыв о всякой фамильярности.

— Мне, как же, — надеть передник? — спросила Фифиса.

— Да, пожалуй, лучше в переднике. Если найдется чистый… И когда впустите, попросите подождать и пойдете мне доложить. Поняли?

— Поняла-с.

— А Мордальоновна будет здесь сидеть с картами. Счета нашли?

— Здесь-с. Вот я на столе положила, как приказали.

Поделиться с друзьями: