Аварийная команда

Завершив маневры, гвардия замерла без движения, будто утихшее после волнения море. Восемь тысяч мутных блюстительских глаз смотрели строго перед собой, и никто из громил – по крайней мере, мне так казалось – не поднял голову, чтобы взглянуть на нас. Мы были отгорожены мощной живой стеной, но все еще не видели того, кто командовал этим многотысячным войском.

– Отрадно, бляха-муха! – в очередной раз похвалил Охрипыч вышколенных блюстителей. – Орлы! Жаль только, без песни пришли. Эхма, кабы еще с вашим чувством локтя вы разучили «Распрягайте, хлопцы, кони!» или «Катюшу», цены б вам не было!.. Эй, Рип, давно хочу тебя спросить: а как тут у вас обстоят дела с искусством? Я не про живопись, балет, театр или еще какие великосветские развлечения толкую. Просто любопытно: вот плаваешь ты в своем световом бассейне, ловишь, грубо говоря, кайф, и неужели при этом твоей душе не хочется петь? Да я иногда дома в ванне такие арии затягиваю, что соседи аплодировать начинают. А в ваших шикарных бассейнах, наверное, вообще пел бы не умолкая.

– В Ядре не поют песен, Архип, – ответил адаптер.

– То есть совершенно? – округлила глаза Леночка. – А как же тогда вы выражаете свои чувства?

– Никак, – отрезал Рип, но до разъяснений все-таки снизошел: – Свет является для нас единственно доступным наслаждением. Но оно настолько всеобъемлюще, что искать для себя иные забавы здесь не принято, да и негде. Это в Трудном Мире есть тысячи способов получить удовольствие. А вдобавок к ним – тысячи ограничений, из-за которых удовольствию нельзя предаваться бесконечно. Вы обязаны строго дозировать каждое ваше наслаждение, иначе оно становится гибельным; впрочем, это относится и к мучительным переживаниям. Поэтому, выражая свои чувства вследствие экстаза либо ненависти, человек тем самым открывает ограничительный клапан, оберегающий его материальную оболочку от переизбытка накапливающейся в ней вредоносной энергии. Пение и музыка – это всего лишь выплеск эмоций; крики и шум, которым люди сумели со временем придать надлежащую гармонию, что способствует усилению экстаза. Нечто вроде безотходной технологии.

– Неправда! – с жаром возразила сладкоголосая Ленора. – Не спорю, для вас, может быть, так оно и есть! Но для людей музыка – это голос души. Я с пяти лет занимаюсь пением и, поверьте, понимаю в этом больше, чем вы. Вы создали тысячи Вселенных, но не сумели придумать ни одной песни! Вершина огромной горы, которую вы покорили, – каменистая пустошь, где можно только греться на солнце, и все! В этом вы разбираетесь хорошо, а в музыке – полные профаны! У вас неправильный мир, и однажды вы это поймете!

– Можешь считать как угодно, Елена, – пожал плечами адаптер. – Только вряд ли от этого что-то изменится и в будущем мы запоем, нежась в наших бассейнах. Чемпионам не нужен такой ограничительный клапан, ибо бессмертным неведомы пресыщение наслаждениями или избыток гнева. В отличие от вас для нас – адептов единственного вида удовольствий – эти эмоции неразрывно связаны: чем сильнее одна, тем слабее другая и наоборот.

– Значит, этот крендель взвился потому, что мы ему всего-навсего перекрыли Свет? – спросил Паша, кивнув в сторону, куда умчался посредник.

– Пока нет, но наше присутствие здесь, по мнению Чича, грозит перекрыть Свет не только ему, но и всем чемпионам, – ответил Рип. – Есть от чего разозлиться, разве не так?..

Наш разговор прервал снисходительный смех. Поначалу я решил, что смех этот вырвался разом из четырех тысяч блюстительских глоток, – настолько громко он прозвучал. Но нет, рты гвардейцев по-прежнему оставались закрытыми, а лица – бесстрастными. Голос же доносился не снизу, а отовсюду. Такое впечатление, что вокруг нас были развешаны скрытые динамики огромной мощности, посредством которых и транслировался этот раскатистый смех. Вот только любопытно, где при этом находилась студия, откуда шла трансляция, и кто сидел у микрофона: Пуп или всего лишь очередной его посредник. Сам ведущий радиошоу продолжал посмеиваться и не торопился представляться.

Впрочем, адаптер узнал его и без представления.

– Держатель! – сообщил нам Рип, понизив голос почти до шепота. – Он нас видит и слышит! Не вздумайте грубить или задавать вопросы без разрешения!

Мог и не предупреждать. Узнав, кто почтил нас своим незримым присутствием, мы вмиг присмирели и прикусили языки, а прапорщик, повинуясь армейской привычке, оправил китель и ремень, словно предстал перед старшим по званию.

Предупредив нас, Рип тоже замер в покорной позе: виновато потупил голову и скрестил руки перед собой, будто встал у гроба родственника. Безликий горбун вел себя сейчас как обычный человек, веривший в то, что повинную голову меч не сечет.

Поведение адаптера, однако, укрепило мои надежды. Коли Рип рассчитывал, что Держатель проявит к нему милосердие, значит, за Пупом водилась такая слабость и нам требовалось усиленно на нее давить. Возможно, даже унижаться, но я почему-то был уверен, что до этого не дойдет. Не могло быть так, чтобы всесильному повелителю, восседающему на троне чуть ли не с начала времен, нравилось, когда перед ним унижаются. На первых порах – еще вполне простительно: опьянение безграничной властью, становление личности и все такое… Но только не по прошествии чудовищной пропасти лет – срок, за который даже Калигула перевоспитался бы в Соломона.

Вскоре смех прекратился, и невидимый Пуп наконец-то с нами заговорил. Голос его источал прямо-таки вселенское умиротворение. Держатель не выказал даже намека на гнев, хотя его доверенное лицо – Чич – наверняка живописал наши подвиги во всей красе. Я посчитал такое начало беседы добрым предзнаменованием, а прав я был или нет, предстояло выяснить…

– Знаешь, Рип, а ведь я тебя ждал, – признался Пуп вместо приветствия. Я невольно подумал, что за все это время мы не выяснили, принято у чемпионов здороваться или нет, лишь потому, что ни у кого из них не было повода желать нам здоровья. – Возможно, ты мне не веришь, но это действительно так. Адаптер, который столько времени проработал в Трудном Мире, не мог отправиться на Катапультирование, как обычный преступник. Ты научился бороться за выживание, как было принято у твоих подопечных шатунов, а мне ли не знать, насколько крепкой может стать эта привычка… Не скажу, что я рад тебя видеть. Но я рад, что ты оправдал мои надежды, пусть даже не очень приятные. Вот и сейчас я опять убедился, насколько ты сроднился с Трудным Миром. По просьбе посредника Чича я отрядил для поимки Шатуна, Несущего Свет, десять батальонов блюстителей и решил пронаблюдать, какой эффект это на вас произведет. И что я вижу? Ты и пришедшие с тобой шатуны смотрите на мою армию и говорите… о музыке! Это невероятно! Я думал, что знаю о Трудном Мире все, но его обитатели продолжают меня удивлять! Объясни мне, Рип, почему так происходит, и я клянусь выслушать просьбу, с которой ты сюда пожаловал.

– Полагаю, я могу ответить на твой вопрос, Держатель, – молвил адаптер, не поднимая головы. – Он совсем не сложный. Мы были абсолютно уверены в твоей справедливости и знали, что на самом деле ты не угрожаешь нам, а всего лишь демонстрируешь этим шатунам свое величие. Ведь именно так это было принято в Трудном Мире: мощь властелина кроется в мощи его армии. Разумеется, ты имел все основания верить посреднику Чичу, но, при всем уважении к его мудрости, она и близко не сравнится с твоей, Держатель. Ты наверняка сразу выяснил, что никакого Светозарного Шатуна среди нас нет, а есть лишь шесть шатунов, что хотят вернуть тебе чудом сохраненный ими Концептор. И раз так, стало быть, беспокоиться не о чем. Ты знал об этом, и мы знали, что ты знаешь. Вот потому и говорили о том, что было бы здорово, если бы твои полки маршировали под музыку, как это обычно происходило на Земле. Ну… и немного поспорили насчет того, можно ли сравнить наслаждение, получаемое от музыки Трудного Мира, с наслаждением, которое дарит нам Свет. Вот и все.

«Хитер бобер! – подумал я. – Какой тонкий коктейль замешал: часть правды, две части вымысла и долька лести… Удивительно, как тогда, на суде, отбрехаться не сумел».

– Это хороший ответ, – тем же умиротворенным голосом резюмировал Держатель. – Но, к сожалению, он неполный. Ты поторопился, когда сказал «все»…

Плечи Рипа напряглись. Глядя на него, мы тоже замерли, исполненные нехороших предчувствий. Тон Держателя не позволял определить, даст он адаптеру возможность исправиться или сочтет его ошибку фатальной. Воистину, неисповедимы пути Высшего Разума!

– …Но поскольку мне очень хочется узнать, чем все-таки закончился ваш спор о музыке и Свете, я сделаю вид, что не расслышал твои последние слова, – закончил Пуп. – Итак, я жду. Продолжай.

– Наш спор остался незаконченным, Держатель, – как на духу признался Рип. Начни он сейчас юлить и лгать, повелитель раскусил бы его в один присест. Сомнительно, что Пуп не вник в смысл нашего разговора. Возможно, это было испытание на искренность, нарочито простое, дабы мы расслабились и проморгали подвох. – У нас было слишком мало времени на то, чтобы выявить истину. Но я намеревался до конца отстаивать свою точку зрения: нет в мире ничего прекраснее чистого всепоглощающего Света и никакая, даже самая гармоничная музыка не может дать столько удовольствия, сколько дает нам Источник.