Аватара

Если поначалу меня поразила лучезарная красота Прасковьи, то после нескольких визитов я был совершенно покорен ее редким, тонким и развитым умом. Когда она говорила о чем-то интересном, ее душа, так сказать, оголялась и делалась зримой. От белой кожи, словно от алебастра [50] , исходило свечение, лицо покрывалось фосфоресцирующими бликами, светлым трепетом, о котором говорит Данте, когда живописует великолепие рая [51] ; можно сказать, вам являлся ангел во плоти. Рядом с ней я был ослеплен, ошеломлен и потому очень глуп. Поглощенный созерцанием ее красоты, зачарованный звуками небесного голоса, превращавшего каждую фразу в несказанную музыку, я, вместо подобающих ответов, лепетал нечто бессвязное, отнюдь не делавшее чести моему уму. Слова выдавали мое смятение, мою непроходимую тупость, и порой едва уловимая ирония дружеской улыбкой скользила по прелестным губам Прасковьи.

50

Алебастр – минерал молочно-белого цвета, разновидность гипса.

51

… лицо покрывалось фосфоресцирующими бликами, светлым трепетом, о котором говорит Данте, когда живописует великолепие рая… – «Рай» Данте целиком построен на образах, связанных с божественным светом, солнцем, лучами, пламенем, огнем, белизной, сиянием, блеском и т. п. «Лучезарность», «светоносность» характеризуют и образ Беатриче. Ср., напр., в пер. М. Лозинского: «Когда мой облик пред тобою блещет / И свет любви не по-земному льет, / Так что твой взор, не выдержав, трепещет, / Не удивляйся…» (Данте. Божественная комедия. Рай. V. 1–4); «Я взгляд возвел к той, чьи уста звучали / Так ласково… Одно могу сказать про то мгновенье: / Что я, взирая на нее, вкушал / От всех иных страстей освобожденье, / Пока на Беатриче упадал / Луч Вечной Радости и, в ней сияя, / Меня вторичным светом утолял» (Там же. XVIII. 7—18) – слова Беатриче и автора соответственно.

Я не открывал графине своих чувств; глядя на нее, я лишался разума, сил, отваги; сердце билось, как будто хотело вырваться из груди и броситься на колени его повелительницы. Сотни раз я решал объясниться, но непреодолимая застенчивость останавливала меня; малейшая холодность или сдержанность графини повергали меня в глубочайший транс, сравнимый лишь с чувствами приговоренного к смертной казни, который, положив голову на плаху, ждет, когда лезвие топора рассечет его шею. Нервные судороги душили меня, тело обливалось холодным потом. Я краснел, бледнел и уходил, не проронив ни слова, с трудом находя дверь и шатаясь как пьяный на ступенях ее дома.

Переступив порог, я вновь обретал способность мыслить и оглашал окрестности самыми пламенными дифирамбами [52] . Я посылал моему воображаемому идолу тысячу признаний, столь красноречивых, что перед ними никто не смог бы устоять. В моих немых апострофах [53] я равнялся с величайшими поэтами. Песни Песней Соломона с ее пьянящим восточным ароматом и лиризмом, навеянным гашишем, сонетам Петрарки [54] с их платонической тонкостью и возвышенной изысканностью, «Интермеццо» Генриха Гейне [55] с его нервической и исступленной чувственностью было далеко до этих нескончаемых душеизлияний, которым я отдавался весь, без остатка. После каждого такого монолога мне казалось, что покоренная графиня вот-вот спустится с небес, и не раз я сплетал руки на груди, думая, что заключаю ее в объятия.

52

Дифирамб – здесь: преувеличенная, восторженная похвала.

53

Апострофа – риторический прием, обращение (воззвание) к воображаемому лицу или неодушевленному предмету.

54

Петрарка Франческо (1304–1374) – итальянский поэт, чьи сонеты, посвященные Лауре, идеализированной возлюбленной, сформировали язык любовной лирики Возрождения.

55

«Интермеццо» Генриха Гейне – см. примечание 28 к главе I.

Я был настолько одержим, что часами, как литанию любви, повторял только два слова: Прасковья Лабинская. Находя несказанное очарование в звуках ее имени, я медленно перебирал их, словно жемчужины, или выпаливал горячечной скороговоркой богомольца, впадающего в экстаз от собственной молитвы. Иногда я чертил дорогое сердцу имя на самой красивой веленевой бумаге [56] , украшал его буквы каллиграфическими изысками средневековых рукописей, золотыми тенями, лазурными виньетками, изумрудными разводами. С пылкой кропотливостью и ребяческой дотошностью я посвящал этой работе долгие часы, разделявшие мои визиты к графине. Больше я ничем не мог заниматься, даже читать. Меня интересовала Прасковья – и только; я не распечатывал письма, приходившие из Франции. Не раз я пытался побороть себя, вспоминал известные всем влюбленным аксиомы обольщения и стратагемы [57] , которые пускают в ход вальмоны [58] из Кафе де Пари [59] и донжуаны из Жокей-клуба, но применить их мне не хватало духу, и я досадовал, что нет у меня под рукой, как у стендалевского Жюльена Сореля, пачки посланий, чтобы переписывать их по одному и каждый день отсылать графине [60] . Любовь заполняла меня целиком, я довольствовался ею, ничего не требуя в ответ и не имея ни малейшей надежды, ибо в моих самых смелых мечтах я едва касался губами розовых пальчиков Прасковьи. Даже в XV веке юный послушник, припавший к подножию алтаря, и преклоненный рыцарь в тяжелых доспехах не испытывали к своей мадонне такого рабского обожания.

56

Веленевая бумага – плотная бумага высшего сорта, внешне похожая на веленьтонкий пергамент из телячьей кожи. Впервые изготовлена в Англии в 1757 году.

57

Стратагема – военная хитрость.

58

Вальмон – персонаж романа Пьера-Шодерло де Лакло (1741–1803) «Опасные связи» (1782). Знатный господин, опытный обольститель и распутник.

59

Кафе де Пари – один из самых знаменитых и модных парижских ресторанов, находящийся на бульваре Итальянцев. Открыт в 1822 году в бывшем особняке русского миллионера Демидова. Существует по сей день.

60

…досадовал, что нет у меня под рукой, как у стендалевского Жюльена Сореля, пачки посланий, чтобы переписывать их по одному и каждый день отсылать графине. – Аллюзия на роман Стендаля «Красное и черное» (1830), главный герой которого, Жюльен Сорель, чтобы завоевать сердце Матильды де Ла-Моль притворился, что любит другую, и воспользовался подаренными ему чужими любовными письмами (см. Стендаль. Красное и черное. Ч. II, гл. XXIV–XXX).

Господин Бальтазар Шербонно выслушал Октава с глубоким вниманием, поскольку для него исповедь молодого человека была не просто любовной историей, и сказал, как бы сам себе, когда рассказчик на мгновение умолк:

– Да, вот диагноз любви-страсти, любопытной болезни, с которой я столкнулся лишь однажды, в Шандернагоре [61] , где юная пария [62] влюбилась в брахмана. Она умерла, бедная девочка, но то была дикарка, а вы, господин Октав, – цивилизованный человек, вас мы вылечим.

61

Шандернагор – французская транскрипция названия индийского города Чандранагор, расположенного в Бенгалии, на севере от Калькутты. Город являлся французской колонией с 1673 по 1763 годы и с 1783 по 1793 годы.

62

Пария – здесь: представительница одной из низших кастовых групп (неприкасаемых) в Южной Индии.

Закончив это маленькое отступление, врач подал господину де Савилю знак продолжать, сложил ногу, как саранча свою членистую ланку, и подпер коленом подбородок, устроившись в невообразимой для любого другого человека, но, похоже, любимой своей позе.

– Не хочу докучать вам деталями моих тайных страданий, – продолжил Октав, – и перейду к решающей сцене. Однажды, не сумев долее сдерживать настоятельное желание видеть графиню, я пришел раньше обычного. Было душно, надвигалась гроза. Я не нашел госпожу Лабинскую в гостиной. Графиня расположилась под стройными колоннами портика, выходившего на террасу со ступеньками в сад; она приказала вынести туда пианино, плетеные кресла и канапе. Жардиньерки, полные великолепных цветов – нигде нет таких свежих и таких ароматных цветов, как во Флоренции, – стояли между колоннами и наполняли благоуханием редкие дуновения ветра, долетавшего с Апеннин [63] . В просветах аркады виднелись стриженые тисы и самшиты, над ними возвышались несколько столетних кипарисов, там обитали вычурные мраморные божества в духе Баччо Бандинелли [64] и Амманати [65] . Вдали, над силуэтом Флоренции, вырисовывались округлый купол Санта-Мария-дель-Фьоре [66] и устремленная ввысь квадратная башня Палаццо Веккьо [67] .

63

Апеннины – горная система, проходящая почти через весь Аппенинский полуостров, на котором находится большая часть Италии. Находится восточнее Флоренции.

64

Бачио Бандинелли (1493–1560) – флорентийский скульптор, представитель классицизма.

65

Амманати Бартоломео (1511–1592) – флорентийский скульптор и архитектор, соединивший в своем творчестве классицизм и пышное барокко.

66

Санта-Мария-дель-Фьоре – кафедральный собор Богоматери во Флоренции, построен Арнольдо ди Камбио (1245–1310) в готическом стиле. Собор был закончен в 1434 году и на момент завершения был самым большим в Европе. Его красный купол, являющийся символом Флоренции, состоит из восьми граней и по диаметру (сорок два метра) не имеет равных в мире.

67

Палаццо Веккьо (Старый дворец) – каменный дворец-крепость с башней высотой девяносто четыре метра. Зодчий – А. ди Камбио (см. примечание 37 к данной главе).

Графиня в небрежной позе полулежала на тростниковом канапе и никогда еще не казалась мне такой прекрасной. Ее тело, утомленное от жары, утопало, словно тело морской нимфы в белой пене, в просторном пеньюаре из индийского муслина, обшитого сверху донизу оборками, напоминавшими серебристые гребни волн. Стальная черненая брошь из Хорасана [68] скрепляла на груди это платье, легкое, как одежды, что струятся вокруг Ники, завязывающей сандалию [69] . Из рукавов, доходивших до локтей, подобно пестику из чашечки цветка, выглядывали руки; их цвет превосходил чистотой алебастр, из которого флорентийские скульпторы делают копии античных статуй. Широкий черный пояс с длинными концами смело нарушал всю эту белизну. Сочетание черного и белого, напоминавшее о трауре, могло бы навеять печаль, если бы из-под нижней складки муслина не выглядывал задорный носок маленькой черкесской туфельки из синего сафьяна с желтыми рельефными арабесками.

68

Хорасан – историческая область и название государства, которое включало северовосточную часть современного Ирана, юг современного Туркменистана и северную часть Афганистана. В XIV–XV веках был важнейшим центром науки, искусств и ремесел.

69

…одежды, что струятся вокруг Ники, завязывающей сандалию. – Барельеф, изображающий богиню победы Нику, находился на парапете храма Ники Аптерос (424 г. до н. э.) в Афинах на Акрополе. Хранится в музее Акрополя.

Светлые, будто наполненные воздухом волосы графини открывали чистый лоб и прозрачные виски, образуя своего рода нимб, в котором переливались золотые искорки света.

Рядом с ней, на стуле, трепетала от ветра большая шляпа из рисовой соломки, украшенная такими же черными лентами, как пояс ее платья, и покоилась пара шведских перчаток [70] , оставшихся не надетыми. Увидев меня, Прасковья захлопнула книгу – стихи Мицкевича [71] – и приветливо кивнула. Она была одна – редкое и благоприятное обстоятельство. Я сел напротив, в кресло, на которое она мне указала. На несколько минут воцарилось молчание, которое грозило стать тягостным, но я не мог вспомнить ни одной расхожей фразы, уместной в таких случаях. Мысли путались, волны пламени поднимались от сердца к щекам, а любовь кричала мне: «Не упусти случая!»

70

Шведские перчатки – тонкие замшевые перчатки с удлиненными манжетами, модные в 1850—1860-х годах.

71

…Прасковья захлопнула книгу – стихи Мицкевича… – Адам Мицкевич (1798–1855) – один из величайших поэтов Польши, основатель польского романтизма.

Не знаю, что бы я сделал, если бы графиня, угадав причину моего смятения, не приподнялась и не протянула прекрасную руку, как будто желая прикрыть мне рот.

«Ни слова, Октав… Вы любите меня, я знаю, чувствую, верю. И я нисколько не сержусь на вас, ведь мы не вольны в любви. Другие, более жестокосердные, женщины сделали бы вид, что оскорблены, а я вам сочувствую, ибо не могу ответить вам любовью и мне очень грустно служить причиной вашего несчастья. Очень жаль, что вы повстречались со мной, – будь проклят каприз, заставивший меня покинуть Венецию ради Флоренции… Сначала я надеялась, что моя упорная холодность утомит и оттолкнет вас, но настоящему чувству, все признаки которого я читаю в ваших глазах, ничто не помеха. Я не хочу, чтобы моя нежность дала вам повод к напрасным надеждам и мечтам, не принимайте сострадание за поощрение. Ангел с алмазным щитом и сверкающим копьем [72] охраняет меня от всякого соблазна, этот ангел – моя любовь, ибо я обожаю графа Лабинского. Мне выпало счастье обрести страсть в замужестве».

72

Ангел с алмазным щитом и сверкающим копьем… – Со щитом и копьем изображаются архангел Михаил, ангел Рафаил и другие ангелы-воители, которые сражались с Сатаной (Драконом). См.: Нав. 5: 13–14; Откр. 12: 7–9.

Это признание, столь чистосердечное, доброжелательное и благородно-целомудренное, извергло поток слез из-под моих ресниц, я почувствовал, как у меня в груди лопнула пружина жизни.

Взволнованная Прасковья встала и, повинуясь женской жалости, нежно провела батистовым платком по моим векам.

«Ну же, не плачьте, – промолвила она, – я вам запрещаю. Постарайтесь думать о чем-то другом, представьте, что я навсегда уехала, умерла, забудьте меня. Путешествуйте, работайте, окунитесь в жизнь, ищите утешения в искусстве или любви…»

Я негодующе покачал головой.

«Вы думаете, что будете меньше страдать, продолжая видеть меня? – спросила графиня. – Приходите, я всегда приму вас. Бог учит прощать нашим врагам, так почему же поступать иначе с теми, кто нас любит? Однако мне кажется, что разлука – более надежное средство. Года через два мы сможем пожать друг другу руки безо всякого риска… Для вас», – добавила она, попытавшись улыбнуться.

На следующий день я уехал из Флоренции, но ни учение, ни путешествия, ни время не избавили меня от страданий, я знаю, что погибаю. Не мешайте мне, доктор!