Август 1956 год. Кризис в Северной Корее

В середине января Ким Ир Сен вызвал только что выписавшегося из больницы Пак Ён Вина и в течение трёх часов беседовал с ним, настаивая на том, чтобы Пак Ён Бин «признал свои ошибки». Вначале Пак Ён Бин отрицал все предъявленные ему обвинения, но в конечном итоге сдался и 18 января выступил перед Политбюро с покаянием. Между тем Пак Чхан-ок упорно отвергал любые обвинения. Во время заседания Политбюро 18 января он попросил разрешения оставить пост Председателя Госплана. Через несколько дней Ким Ир Сен принял его отставку [73] .

73

Здесь есть известное противоречие. По словам самого Пак Чхан-ока, его отставка произошла сразу после заседания Политического совета 18 января. Пак Чхан-ок не только отчетливо описал детали своей отставки, но и сделал это 12 марта 1956 г. спустя всего лишь три месяца после самих событий, поэтому маловероятно, чтобы у него были проблемы с памятью. Также сомнительно, чтобы он сознательно обманывал своего советского собеседника — информацию о дате отставки было легко проверить (Запись беседы С. Н. Филатова (советник посольства) с Пак Чан-оком (заместитель премьера Кабинета Министров КНДР и член Президиума ЦК ТПК). 12 марта 1956 г.). В то же время Macao Оконоги ссылается на распоряжение правительства КНДР (опубликовано 3 марта 1956 г.), которое датирует отставку Пак Чхан-ока 4 января (Masao Okonogi. North Korean Communism. P. 187, 204, сноска 30). He исключено, что распоряжение правительства, формально оформившее отставку, на самом деле было подготовлено задним числом, однако полной ясности с датой отставки Пак Чхан-ока нет.

При этом на протяжении первых двух месяцев кампания против советских корейцев носила закрытый характер. Как уже отмечалось, официально Декабрьский пленум был посвящён исключительно вопросам сельского хозяйства. Знаменитая речь Ким Ир Сена от 28 декабря («речь о чучхе») оставалась неопубликованной еще несколько лет. «Ошибки» советских корейцев обсуждались на узких собраниях партийных функционеров, знать о которых рядовым партработникам и уж тем более членам партии теоретически не полагалось. Поскольку в ТПК тогда насчитывалось более миллиона членов и поскольку количество партийных работников, имевших доступ к информации о пленуме, исчислялось десятками тысяч, избежать распространения слухов было невозможно, но официально до середины февраля ни о какой кампании объявлено не было. Все события развертывались за закрытыми дверями, и информация о критике, направленной против советских корейцев, распространялась по конфиденциальным партийным каналам [74] .

74

Следуя советскому образцу, ТПК и иные правящие коммунистические партии имели сложную систему распределения закрытой информации, то есть информации, не предназначенной для беспартийных или в некоторых случаях рядовых членов партии. Существовали закрытые информационные «письма» и «бюллетени» с разным тиражом и разным уровнем доступа. Число людей, имевших доступ к тем или иным закрытым партийным документам, колебалось от нескольких десятков до нескольких десятков тысяч человек.

Возможно, такая политика проводилась из внешнеполитических соображений, ведь открытая атака на партработников из числа советских корейцев могла быть расценена Москвой не просто как наступление на позиции советской фракции в руководстве КНДР, но и как попытка подорвать влияние СССР. Также можно предположить, что открытый конфликт в партии был нежелателен и в связи с подготовкой Третьего съезда ТПК. В любом случае на этом этапе кампания проходила за закрытыми дверями партийных кабинетов.

Уже в январе 1956 г. некоторые советские корейцы сочли создавшееся положение настолько опасным или, по меньшей мере, неблагоприятным для себя, что обратились с формальной просьбой о возвращении в СССР. Согласно установленной тогда процедуре, разрешение на возвращение должно было одновременно выдаваться и корейскими, и советскими властями, хотя, скорее всего, стороны принимали решение независимо друг от друга и лишь потом согласовывали его. Всего с такими заявлениями обратились по меньшей мере семь советских корейцев. Мы не располагаем полным списком тех, кто обратился с такой просьбой, но примечательно, что в число кандидатов на отъезд не вошли самые значительные фигуры в советской группировке, в том числе и жертвы развертывающейся кампании — Пак Чхан-ок, Пак Ён-бин или Ки Сок-пок. Это был не первый случай, когда советские корейцы по своей воле возвращались в СССР, но на этот раз число желающих вернуться было необычайно велико.

Похоже, что все эти события не очень взволновали советское посольство, и оно решило оставаться в стороне, хотя некоторые дипломаты, как видно из материалов посольства, отслеживали ситуацию. Не вполне понятно, была ли такая пассивность следствием осознанного политического выбора и стремления не вмешиваться во внутренние дела КНДР или же являлась результатом уже упоминавшегося нежелания большинства советских дипломатов предпринимать рискованные и чреватые последствиями шаги. В ходе кампании некоторые советские корейцы (в частности, Пак Чхан-ок, Пак Ый-ван и Пак Ён-бин) посещали посольство в надежде найти там поддержку, но эти попытки так и остались безрезультатными. Напротив, 9 февраля, при встрече с Нам Иром (северокорейским министром иностранных дел, одним из немногих советских корейцев, которые дистанцировались от советской фракции уже на самых ранних этапах), советский поверенный в делах А. М. Петров прямо заявил, что «[л]ица, из числа советских корейцев, допустившие проступки, не могут их укрывать путем выезда в Советский Союз. По нашему мнению, они должны отвечать за проступки на месте и оправдать оказанное им доверие и могут быть использованы на меньшей работе». В тот же день он почти дословно повторил данное заявление самому Ким Ир Сену («Я ответил, что, по мнению Советского правительства, лица, из числа советских корейцев, допустившие проступки, не могут их укрывать путем выезда в Советский Союз. Следовательно, каждый, допустивший проступок, должен отвечать за него на месте и может быть использован на меньшей работе, чем это было до свершения проступка»). В ответ Ким Ир Сен заявил, что в таком случае северокорейские власти не будут выдавать советским корейцам разрешения покинуть КНДР и аннулируют уже выданные разрешения такого рода. Исполнявший обязанности посла А. М. Петров поддержал это решение и зафиксировал свое согласие с Ким Ир Сеном в официальном дневнике [75] .

75

Дневник временного поверенного в делах А. М. Петрова. 99–15 февраля 1956 г. АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 12. Д. 6, папка 68.

По-видимому, типичным для тогдашней советской позиции было поведение первого секретаря посольства И. С. Бякова во время его встречи с Сон Чин-пха. Беседа эта состоялась после возвращения Сон Чин-пха после «трудового перевоспитания», куда тот был отправлен за критику культа личности Ким Ир Сена (об этом эпизоде мы уже говорили выше). В ходе беседы Сон Чин-пха попытался поднять вопрос о поведении советских корейцев и об отношении к ним корейцев местных, а также выяснить мнение Бякова о той враждебной позиции, которую власти КНДР заняли в отношении советской группировки и советского влияния в целом. Это были важные, но политически чрезвычайно щекотливые вопросы, и Бяков проявил обычную для своих коллег острожность: он категорически отказался обсуждать эту тему и заставил Сон Чин-пха замолчать. В официальном отчете о беседе он попытался обосновать свое мнение для начальства. Бяков писал: «Я сделал ему замечание, что он должен с большей ответственностью относиться к своим словам, особенно после того, как ему указали в ЦК ТПК на безответственные разговоры с зав. отделом печати МИД КНДР относительно культа личности в Корее» [76] . Смысл отповеди был очевиден: «Держи свое мнение при себе и не поднимай опасных тем». Сон Чин-пха не стал биться лбом об стену и проявил благоразумие. Как указывает Бяков, выслушав отповедь дипломата, «Сон Дин Фа (Сон Чин-пха. — А. Л.)согласился с моим замечанием и поблагодарил за совет» [77] . Не все работники посольства вели себя таким образом, некоторые из них были готовы, по крайней мере, выслушать своих собеседников до конца, но в доступных нам документах нет упоминаний о том, что посольство каким-либо образом поддерживало советских корейцев или поощряло обсуждение ими проблем культа личности.

76

Запись беседы И. С. Бякова с Сон Дин Фа. 15 февраля 1956 г.

77

Запись беседы И. С. Бякова с Сон Дин Фа. 15 февраля 1956 г.

Наступление на советских корейцев тем временем продолжалось. 15 февраля кампания против них приобрела новое измерение: она стала публичной, то есть широкая публика была поставлена в известность. До этого критические материалы с нападками на советских корейцев появлялись лишь во внутрипартийных информационных материалах, которые, по крайней мере теоретически, предназначались только членам ТПК. Изменение характера кампании было проведено в наиболее решительной форме: статья с резкой критикой советских «уклонистов» и отчетом об их «ошибках» в литературной политике появилась на первой полосе «Нодон синмун».

Передовые статьи центральных изданий правящих коммунистических партий всегда были важнейшими индикаторами текущих политических тенденций, «голосом власти» в его наиболее чистом виде, так что знающие люди читали их с исключительным вниманием. Статья о прегрешениях советских корейцев по многим параметрам отличалась от обычных публикаций «Нодон синмун» и не могла не привлечь к себе особого внимания. Во-первых, статья эта была заметно больше по объему: она занимала три полные колонки вместо обычных двух. Всего в «Нодон синмун» между 15 января и 15 февраля 1956 г. было опубликовано шестнадцать передовых статей, но такого размера достигали лишь четыре из них. Во-вторых, статья была необычна и своим подходом. Обычно «проблемы», «ошибки», «искажения» и, соответственно, лица, обвиняемые в их совершении, упоминались в нескольких абзацах, скрытых где-нибудь в середине статьи, большая часть объема которой посвящалась очередным «славным победам» или «великим достижениям». Однако в данном случае статья сразу начиналась с описания разнообразных ошибок, якобы имевших место в литературной политике. Уже сам ее заголовок звучал угрожающе: «Искореним ядовитое влияние буржуазной идеологии в литературе и искусстве!» Были нарушены в статье и некоторые другие неписаные традиции официальной печати. Обычно в официальных публикациях имена обвиняемых сановников не упоминались напрямую до тех пор, пока эти сановники не были осуждены и сняты со своих постов. В самом крайней случае их имена появлялись в печати накануне принятия «оргвыводов». Однако в статье от 15 февраля приводились имена виновных, покровителей «буржуазных писателей». Обвинения и формулировки были непривычно жесткими, как будто упоминавшиеся в статье партработники были уже «разоблаченными врагами народа».

Статья утверждала, что Пак Чхан-ок, Пак Ён-бин, Ки Сок-пок, Чон Тон-хёк и Чон Юль всячески восхваляли «буржуазных писателей» Ли Тхэ-чжуна, Ким Нам-чхона и Лим Хва и принижали значение KAPF (организации левых писателей, которая действовала в колониальный период и в которой начинали свою карьеру Хан Соль-я и некоторые его сторонники). Авторы передовицы настаивали, что эти партийные работники (все без исключения — советские корейцы) «активно участвовали в антипартийных действиях, будучи в идеологическом сговоре с Лим Хва, Ли Тхэ-чжуном, Ким Нам-чхоном и другими агентами клики Пак Хон-ёна», и что, «нападая на верных партии писателей, они активно поддерживали и защищали деятельность Лим Хва» [78] . Последнее обвинение было особенно серьезным, ведь официально Лим Хва считался «американским шпионом». Хо Ка-и (покойный лидер советской фракции) был упомянут в статье в одном ряду с Пак Хон-ёном, лидером уничтоженной внутренней фракции, который также официально был «предателем и американским шпионом». Это был ясный намек на то, что лидер советских корейцев Хо Ка-и тоже вёл подрывную деятельность и мог даже оказаться «изменником» в точном смысле слова. Руководителя советских корейцев не называли «шпионом» напрямую (учитывая его советское происхождение и тесные связи с СССР, такое заявление было бы прямым вызовом Москве), однако его посмертно обвинили в «антипартийной деятельности» (кор. панданъ хэнъви). Передовая статья от 15 февраля также была первой публикацией корейской открытой печати, которая сообщила населению о том, что на декабрьском пленуме ЦК обсуждались и идеологические вопросы [79] .

78

Лим Хва, выдающийся корейский поэт, подпольщик-коммунист и высокопоставленный функционер Трудовой партии Южной Кореи в 1953 г. был осужден как «японский агент» и «американский шпион».

79

Нодон синмун. 15 февраля 1956 г.

Казалось, что эта статья «Нодон синмун» выводила кампанию против советских корейцев на новый уровень. В том же самом номере газете, который по случайному стечению обстоятельств вышел в первый день работы знаменитого «антисталинского» XX съезда КПСС, появилась и большая (полторы газетных страницы полного формата) статья самого Хан Соль-я. В основе статьи лежала речь, которую Хан Соль-я произнес тремя неделями ранее, 23 января на «собрании активистов литературы, искусства, печати и пропаганды», проходившем в Пхеньяне. Официальный глава северокорейской литературной бюрократии воспользовался возможностью свести старые счеты со своими поверженными соперниками Ким Нам-чхоном, Лим Хва и особенно с недавно попавшим в опалу Ли Тхэ-чжуном. В речи Хан Соль-я также содержались нападки на некоторых других политических и литературных деятелей, включая лидеров советской фракции Хо Ка-и и Пак Чхан-ока: «Несколько раз партия указывала товарищу Пак Чхан-оку на необходимость укрепления партийности в сфере литературы и искусства. К тому же партия неоднократно отмечала и критиковала непартийные действия этих товарищей. Однако товарищ Пак Чхан-ок не выполнил требования партии. Более того, эти товарищи отказались проанализировать свои преступные действия, направленные на прославление и поддержку реакционных писателей и, несмотря на очевидный ущерб [причиненный ими] нашей литературе и искусству, которое пронизано партийным и классовым духом, они по-прежнему пытаются оправдать это [поведение]» [80] .

80

Нодон синмун. 15 февраля 1956 г.

Для людей, искушенных в сталинистской политической культуре (а именно таковыми людьми по определению и являлось большинство читателей «Нодон синмун»), появление этих публикаций выглядело как сигнал к началу атаки на злополучных руководителей и наводило на мысль о том, что их в недалеком будущем ждет весьма печальная судьба. Однако это было не так. Статьи эти в действительности стали не сигналом к началу открытой атаки, а, скорее, завершением кампании, к тому времени длившейся менее трех месяцев. Выступление Хан Соль-я хоть и было опубликовано 15 февраля, на самом деле состоялось тремя неделями ранее, то есть в самый разгар кампании. Несмотря на то, что «Нодон синмун» продолжала публиковать статьи, касающиеся вопросов литературной политики, активные действия против советских корейцев в конце февраля были внезапно приостановлены. 16 февраля 1956 г. «Нодон синмун» напечатала большую статью Пак Кым-чхоля — крупного партийного функционера и члена ЦК ТПК, который вообще-то принадлежал к яньаньской группировке, но с самого начала активно поддерживал Ким Ир Сена. В статье были описаны ошибки, совершённые «некоторыми партийными руководителями». В первую очередь статья предостерегала от «фракционности», но также и от «семейственности» (кор. качжокч-жуыи), «бюрократизма» (кор. кванлёчжуыи) и, как ни странно, от «культа личности». Впрочем, значение этого взрывоопасного термина не разъяснялось, и большинство читателей, скорее всего, восприняли его как ещё одну форму часто критиковавшегося «преклонения перед личностью». Показательно, однако, что ни Пак Чхан-ок, ни литературные проблемы в статье не упоминались вовсе. Не касались их и более поздние публикации «Нодон синмун», направленные против «фракционности» [81] .

81

Статья Пак Кым-чхоля (Рак Kum-ch'Ol). Нодон синмун, 16 февраля 1956 г. Еще одна статья, подписанная Ким Чхоль-су и весьма похожая по стилю и формулировкам, была опубликована 19 февраля 1956 г.

Следующие статьи в «Нодон синмун» отражали ту же новую тенденцию. Из них было видно, что кампания внезапно пошла на спад. Передовая статья, вышедшая 24 февраля, снова обрушила гнев на «буржуазных писателей» Лим Хва, Ли Тхэ-чжуна и Ким Нам-чхона, но при этом ни словом не упомянула их предполагаемых покровителей из советской фракции, которые всего лишь неделей ранее подверглись столь яростной атаке [82] . В номере от 1 марта заместитель председателя северокорейского Союза писателей Хон Сун-чхоль, известный приспешник Хан Соль-я, опубликовал большую статью с нападками по адресу все того же злополучного трио писателей с Юга. В статье затрагивались их предполагаемые покровители из советской фракции (возможно, из-за того, что Хон Сун-чхоль был близок к Хан Соль-я, известному противнику советских корейцев), однако проницательные читатели, а многие читатели «Нодон синмун» умели читать между строк, могли заметить две важные особенности этого текста. Во-первых, двое наиболее влиятельных членов советской фракции, Пак Чхан-ок и Пак Ён-бин, вовсе не упоминались в статье, хотя именно они еще совсем недавно воспринимались как главные обвиняемые [83] . Во-вторых, остальных советских корейцев в статье касались только вскользь, мимоходом.

82

Нодон синмун. 24 февраля 1956 г.

83

Согласно статье Хон Сун-чхоля, «защитниками реакционных писателей» были Ки Сок-пок, Чон Тон-хёк, Чон Юль (все — советские корейцы, так или иначе связанные с вопросами культуры или печати). Нодон синмун. 1 марта 1956 г.