Август
Шрифт:
Второй появилась девочка. Роды оказались сильно сложными, и обе они – и мать, и дочь, едва не умерли, к моменту их первой встречи. Назвали ее в честь бабушки по отцовской линии – Манечка, и появилась она на свет в новогоднюю ночь на рубеже десятилетий. Девочка, словно звездочка, сияла бесконечными улыбками в течение всех своих коротких шести лет жизни. Она безумно любила отца, всегда предпочитала его общество любому другому, и очень ценила те редкие минуты, когда он находился рядом. Не было ни единого случая, чтобы она обиделась на него, или расстроилась вследствие его невнимательности к ней. Она была уверена, что он не может быть неправ, и если и происходило что-то неприятное, в ее глазах виноватым был кто угодно, включая мать, но только не он. Лейлу такое положение дел почти не беспокоило, более того, часто она сама вставала в защиту мужа, даже не имея на то реальных оснований, и поддерживала тем самым в малышке сильное светлое чувство к родителю.
Младший сын, Ванчик, пяти лет от роду, был копией отца и во внешности, и в повадках.
Лейла выросла в огромной дружной семье в деревушке в Средней Азии. Ее растили в чувстве глубокого почтения к старикам, родителям и мужу. Все свое детство она провела, изучая унаследованное от мудрых прабабок искусство быть прекрасной дочерью, а в будущем – женой и матерью. События в ее деревне, которые она не могла вспоминать без ужаса, заставили ее бежать в страну, дружественную по языку, но с сильными различиями в культуре воспитания. Ценности, которые ей казались несравненно важными в жизни каждой девушки, внезапно отошли на второй план, сменившись качествами, которые ей с детства казались чужеродными – стремлением к достижениям в области образования, профессии, накоплению материальных вещей, развитию амбиций, которых у нее никогда не было. Она не была противницей западного стиля жизни, она просто не совсем его понимала, и уже будучи практически взрослой девушкой, ей приходилось постигать его азы с нуля.
С поддержкой далеких родственников Лейла получила образование в области сельского хозяйства и обосновалась по студенческому распределению в небольшом сибирском городке, в котором и встретилась на одном из ежегодных праздничных городских мероприятий со своим будущим мужем. Пробираясь к выходу из толпы, она наступила каблуком ему на ногу. Он выругался. Она, испытывая чувство вины, принялась извиняться перед хмурым незнакомцем, который продолжал испепелять ее гневным взглядом. Однако, поток брани в ее адрес он прекратил. Лейла не знала, что еще она могла сделать в качестве оправдания, и поклонившись, быстро ушла.
С того момента прошло около месяца. Однажды утром на вахте в ее студенческом общежитии она обнаружила анонимную записку с предложением встретиться тем же вечером в маленьком сквере на ее улице. По всем нормам приличия ей следовало бы проигнорировать это послание, но природное любопытство и тщательный анализ безопасности места встречи все же привели ее в назначенное время к маленькому фонтану у входа в сквер. Там стоял Виктор – так он тогда ей представился, и с тех пор она его только так и называла. За исключением редких моментов близости, когда ей казалось, что он все же способен чувствовать её нежность. Ухаживания были короткими и не слишком красивыми, как ей мечталось, однако все те же нормы приличия требовали скорейшего определения его места в ее жизни. Поэтому, получив от него предложение руки и сердца в виде молчаливого подарка – кольца с маленьким граненым камушком по центру, она также молчаливо согласилась.
Лейла от природы была мягкой и терпеливой. Она верила, что со временем ее муж перестанет быть чужим для нее, что для создания крепкого союза необходимо время, терпение и труд, и ее поначалу нисколько не пугала его отстраненность от ее маленьких семейных традиций. Она ненавязчиво готовила ему вкусные блюда из своего детства, ухаживала за ним, всеми доступными ей способами берегла тот очаг, который он создал для нее однажды, приведя ее в свой дом после замужества. Время шло, отношения оставались прежними. Он не обижал ее, нет, Лейле бы и в голову не пришло упрекнуть его в грубости или жадности. Просто… Просто они были такими разными. Что их удерживало рядом? Были ли у них общие точки или причиной образцового внешнего счастья была ее уступчивость? Лейла старалась не думать об этом. С годами она уже почти не вспоминала о тех мечтаниях, которые терзали ее у истоков брака, и все чаще, наоборот, казалось, что с возрастом ее мудрость обретает новые очертания. Тихая радость от имеющегося заменяла собой громкие восторги от несбывшегося.
Самыми счастливыми моментами в тихой жизни Лейлы были минуты, когда все трое детей засыпали в своих деревянных кроватях в большой светлой, выделенной под детскую, комнате. Когда муж еще не успевал приехать с работы, а она могла, глядя на нежные умиротворенные дремой родные лица, посидеть в тишине и помечтать. Мечты были скромными, скуповатыми. Она боялась себе признаваться в каких-то желаниях, искренне считая это проявлением неблагодарности к дарованному ей свыше семейному счастью, однако проблески надежд, обрисованные ее свободным от границ воображением, все же освежали ее после трудовых будней. Лучше всего ей мечталось о том, как
она могла бы воссоединиться со своей семьей, как внуки радостно запрыгивают на колени к добродушным старикам, будь они живы, и как ее отношения с мужем из черно-белых тонов окрашиваются в красивые пастельные оттенки. Чем дольше длились эти минуты, тем сильнее она погружалась в свои мысли, и тем сложнее бывало ей вернуться к реальности.Дети спали и сейчас. Но сегодня тишина особенно давит вперемешку с тиканьем секундной стрелки на больших старинных настенных часах в гостиной. Лейла не любила эти часы. Как и многие вещи в их доме.
Квартира по роскоши убранства напоминала исправительное учреждение. Виктор не любил декор, считая его пустой напыщенностью. В тех случаях, когда Лейла привносила в обстановку яркие нотки, свойственные ее некогда живому характеру, он либо прямым текстом просил ее избавиться от излишеств, либо избавлялся от них самостоятельно. Излишеством могла служить вручную расписанная ваза для полевых цветов, или связанное крючком цветное покрывало для жесткой кушетки, или вышитые ею цветные салфетки на обеденном столе. Ее бабушка так многому ее научила! Лейла даже не всегда знала, где оказывались эти вещи после их исчезновения, однако научилась ловить презрительный взгляд Виктора в их сторону еще до того, как тот в мыслях выбрасывал ее. В таких случаях она успевала припрятать дорогие ей предметы быта в маленький кованый сундук, доставшийся ей по наследству от матери, в надежде, что когда-нибудь ее дом снова станет ярким и можно будет вновь ими воспользоваться. Пока это было лишь в ее мечтах. Кое-чему из созданного Лейлой декора все же удавалось прижиться – например, прозрачным занавескам в едва заметный белый на белом фоне цветочек, тряпичным куклам для Маши или лоскутным мягким коврикам в детской. Туда Виктор если и заглядывал, то не вникал в детали. За вечным детским беспорядком было трудно разглядеть обновки, и поэтому там Лейле можно было дать волю фантазии.
Квартира была просторной, но отчего-то тесной; теплой, но не уютной; она была ее пристанищем и одновременно чужбиной. Но попытки влить в обстановку душу Лейла не оставляла.
Лейла смотрела на свое отражение в оконных стеклах.
Через распахнутую створку бесшумно влетела бабочка. Свободная такая, ее не останавливают рамки частной собственности и приличий. Очень красивая, легкая. Села на штору. Штора даже не колыхнулась. От движений человека в этом мире всегда что-нибудь колышется. Если не сейчас, не рядом, но где-то отдается обязательно. Эхом последствий. А бабочке не страшно. Совсем. Сидит, украшая все вокруг себя. Что-то вспомнила, вспорхнула, улетела, не оставила после себя даже точки. Бабочка живет ярко, пусть даже всего сутки. А может и не было ее. И слишком легко было бы вообразить ее снова на этом же месте. Природа идеальна. Человечество нет. Почему? Человек же тоже природа. Или нет?
Ключ в скважине, скрежет замка, шорох на пороге. Этот привычный звук Лейла почти различает, настолько ясно и одинаково он обычно звучит. Но сейчас он только в воображении. Виктора нет, и судя по подкрадывающейся ночи, его уже можно не ждать.
Можно ложиться спать.
Может оно и к лучшему.
Глава III.
Лопырев вышел из Большого кабинета. «Чтоб тебя… за ногу…» – проговорил он одними губами, обращаясь не то к начальнику, не то к спровоцировавшему неразбериху заключенному. Он зло поморщился, представляя, что сейчас вместо положенного после отбоя короткого перерыва, во время которого он хотел отыграться за вчерашний проигрыш в карты, ему предстояло предоставить отчет об инциденте.
Мысли блуждали, пытаясь обогнать его в узких коридорах, на все же сохраняли логическую связь.
«…Сегодня, значит, не получится уже. Да и ладно, пара дней и вопрос решен. Все равно отыграюсь. Переваловский приказ. Отчёт. А перед этим нужно распорядиться насчет поисков нарушителя, пацана этого. Что за чертовщина, откуда здесь вообще могут быть дети? К этим окрестностям, с их атмосферой, приблизиться добровольно может только полностью одичавший. Хотя пацана можно понять. Его папаша здесь, а матери, судя по всему, глубоко наплевать. Ищи его теперь неделю. Ему не выжить одному тут. Прав Перевалов, хоть он и кретин, что тот, кого мы ищем, уже вряд ли нуждается в нашей помощи. Не сегодня, так завтра, или через месяц, его будущее его настигнет. Прошлой ночью тут выли волки. Ищи сейчас в лесах себе приключений… И еще болота эти… Что мы там найдем? Если уж судьба этому мальцу с волками встретиться, уж лучше бы он сделал это до происшествия. Меньше мороки было бы всем. И этот папаша бы дрых сейчас в камере, а не в санчасти валялся. Эх.… Так-то жалко парня, совсем еще ребенок же. Я в его годы, помню, таким же любопытным был, все время шатался, где нельзя было. Это и манило.… Ну что теперь. Это его выбор, хоть он мало что еще понимает… Первым делом, значит, надо распорядиться насчет ребенка, потом проконтролировать состояние отца. Медик как-то неубедительно отвечал на вопросы о последствиях его ранения. Может, пьяный был. Конечно, при его-то службе, что ему еще делать? В носу ковыряет сутками. Три раза в день таблетки горстью отсыпать, и дальше на боковую. А несчастные случаи… Как будто часто такое случается! Ну почему опять в мою смену? Наверняка, караульные еще снаружи, в поисках, надо как-то уточнить, что у них там происходит. И людей вызвать, для таких поисков у меня народу мало, на территории некому оставаться, если всех отправить в лес…”