Августовский рассвет (сборник)
Шрифт:
— Смылись, тоже сменили позицию, — сказал Сынджеорзан, раздосадованный. — Теперь, по-видимому, будем ждать рассвета…
Через полчаса прибежал запыхавшийся связной из батальона. «Удерживайте высоту» — таким был приказ майора Дрэгушина. Мы поспешно организовали оборону. Кто-то подошел ко мне с плащ-палаткой в руках.
— Выкурим по сигаретке, господин младший лейтенант?
Мы забрались под плащ-палатку.
— Ты, Додидэ?
— Да!
— У тебя есть еще сигареты?
— У меня всегда есть… Я курю только по половинке.
— Ты экономный человек…
— Как всякий несчастный, господин младший лейтенант. Мне в жизни всего выпало по половине — и молодости,
— А ты не хотел бы этого?
— Нет, хотел бы испытать ее целиком, но только чтобы вернуться домой, пусть и половинкой, но вернуться.
Я вспомнил тогда наши первые дни и ночи на передовой, где-то среди кукурузных полей в Трансильвании.
— Додицэ, ты все еще хранишь те початки кукурузы?
— Храню, господин младший лейтенант, у двоюродного брата, что при обозе. Вот поэтому я и хочу вернуться домой. Хочу посадить их в землю и посмотреть, что из них вырастет.
Не помню, что я хотел сказать Додицэ, чтобы заверить его, что он увидит, как кукуруза поднимается из земли. Чей-то встревоженный голос крикнул:
— Господин младший лейтенант, идут!
Я быстро выбрался из-под плащ-палатки и подошел к Вове.
— Видите, там, в долине, видите? Крадутся, как лисы…
Я шепотом передал по цепи:
— Внимание… Внимание всем! Огонь только по моей команде.
А пока мы их ожидали, я услышал позади тихий голос:
— Господин младший лейтенант, бросайте фляжку. Большой путь вы меня заставили проделать. Далековато ушли…
Шороп был рад. Радость слышалась в его голосе. И она передалась мне: я был рад, что он вернулся и что в его отсутствие мы далеко ушли. Я шепотом спросил Вову:
— Ты их видишь? Я не вижу.
— Остановились…
— Господин младший лейтенант, фляжку! — повторил Шороп.
Я отстегнул фляжку от ремня и хотел было бросить ее Шоропу, но он в то же мгновение крикнул гортанным голосом:
— Внимание, снаряд!
Я услышал шуршание мины и укрылся. После взрыва я бросил фляжку и услышал, как она покатилась по снегу, но потом разорвалась еще одна мина. Я напрасно ощупывал снег вокруг себя. Фляжки не было. Потом обстрел усилился, а мы должны были выйти из полосы обстрела и атаковать. Майор Дрэгушин выпустил новую ракету.
Только на рассвете, после того как бой окончился, я понял, что моя фляжка уже никогда не вернется ко мне. У Шоропа больше не было чая. Осколки разбили термос, и чай вылился на снег, перемешавшись с кровью старшины.
Я пошел попрощаться с ним. Нагнулся. Глаза Шоропа застыли. Одна рука уцепилась за ушко термоса, а другая уткнулась в грудь, в то место, откуда текла кровь. Из пальцев тянулась цепочка часов. Я потянул за нее, и часы выпали из кармана, разбитые, сплющенные, с отлетевшей крышкой. Часовая стрелка осталась целой. Она показывала около пяти часов. Это был час старшины Шоропа.
В тот день мы атаковали три раза и все три раза были отбиты. Противник дрался отчаянно, используя все имеющиеся в его распоряжении на этом участке орудия. Горы грохотали до позднего вечера. Укрывшись в одной из пещер на дне скалистого, затемненного снегом ущелья, мы пытались разогреть на слабеньком огоньке мясные консервы. Это была наша первая еда в тот день. Мы держали раскрытые банки над огнем то в одной, то в другой руке, поворачивая их время от времени, молча глядя на огонь. Нас было около сорока человек, но мы все же составляли роту. Столько нас осталось после трех атак с целью вызволить из окружения, в котором уже более трех дней находилась вторая рота между высотами 1088 и 1126.
Мы трижды атаковали, штурмуя гору в лоб и карабкаясь
на опасные утесы, но все было напрасно.Вечерело, и мороз сделался еще пронзительнее. На вершины Татр мало-помалу опускались сумерки. Свернувшись в своем углу, я лихорадочно искал решение, возможность добиться успеха, но мысли смешивались и все время отвлекали меня от того, что я хотел отыскать и установить. Я думал о связном, который утром, едва переводя дух, пробрался, как привидение, меж вражеских позиций и вручил мне приказ командира батальона. Вручив приказ, он рухнул на еловые ветки, пробормотав:
— Я два дня и две ночи пробирался… Извините, господин лейтенант… Мне хватит хотя бы четверти часа.
Я дал ему поспать целый час, пока мы не двинулись снова в атаку. Тогда я разбудил его и сказал:
— Доложи в полку, что приказ будет выполнен.
— Ясно, господин младший лейтенант, но я не пойду назад. Я остаюсь с вами, — ответил связной.
Он был убит в первой же атаке. Вот почему его образ и слова приходили мне теперь на память. Когда он сказал, что останется у нас, я будто почувствовал себя сильнее, увереннее. У меня стало одним человеком больше. Одной единицей оружия больше. Так обстояли дела в тот день с раннего утра. Но с тех пор и до самого вечера мы не смогли сдвинуть противника ни на один метр. У меня было такое ощущение, что с каждой секундой наши шансы добиться успеха тают, что клещи, в которые попала вторая рота, сжимаются все сильнее и что я несу ответственность за все часы, которые прошли или пройдут напрасно, потому что я получил приказ и, следовательно, на меня, и только на меня, падет вся ответственность, если…
То и дело кто-нибудь из солдат выходил из пещеры послушать. Но слышны были только медленные шаги постовых да металлическое потрескивание скованной морозом хвои. Совсем стемнело. Звезды над нами сверкали, как слезы, а Млечный Путь казался схваченной льдом санной дорогой.
Кто-то протянул мне банку разогретых консервов. Я нехотя стал есть, прослеживая указательным пальцем линию на карте, а правой держа ржавую ложку, которую я подносил ко рту большей частью пустой, потому что она почти не попадала в банку. Я так углубился в изучение карты, что не замечал этого. Там, в пещере, мною вдруг завладел тревожный вопрос: что, если противник окружил или окружит нас? Естественно, карта не могла дать ответа на этот вопрос. Все же, изучая ее, я мог думать, мог искать, строить решения.
Я заметил, что солдаты наблюдают за мной с любопытством и нетерпением. Я словно забыл о них с тех пор, как мы укрылись в пещере. Захваченный своими мыслями и воспоминаниями о связном, оставшемся навсегда где-то между обрывами, я за все время с тех пор, как мы добрались до пещеры, не произнес ни единого слова.
— Господин младший лейтенант! — нарушил тишину сержант Сынджеорзан.
Я вздрогнул:
— Что случилось?
— Вы совсем ничего не поели, господин младший лейтенант. Почему вы не едите?
— Я поел достаточно, Сынджеорзан, — защищался я. — Так что самое время закурить.
Я быстро вытащил пачку сигарет и протянул ему.
Наконец я принял решение и хотел теперь поделиться им с людьми, внушить его им.
— Покурите, чтобы согреться. На улице страшный мороз. Пробирает и обжигает через одежду…
— Даже на спусковой крючок почти невозможно нажать, — вступил в разговор Момойю.
— Особенно, если человек привык к комфорту, — заметил Сынджеорзан.
— Правду говорит Момойю, господин младший лейтенант… И господин сержант Сынджеорзан тоже, — сказал Унгуройю, протягивая руку за сигаретой. Он подсел поближе ко мне.