Авиация и космонавтика 2005 01

Но всё хорошее когда-то кончается, и миссия по разборке плотов также завершилась. Нас с сожалением проводили, и мы последовали дальше, навстречу неизвестности в ожидании зачисления в курсанты. Предварительно организовали медицинскую комиссию, которой я изрядно опасался, так как зрение на правый глаз оставляло желать лучшего. В своё время я увлекался опытами по химии, и в глаз попала кислота, а возможно, это произошло раньше, когда, купаясь в грязном пруду, я подцепил какую-то глазную болезнь, от которой долго лечился. Была большая надежда на подстраховку, ток как я знал наизусть не только буквы тест- таблицы, по которым определяют остроту зрения, но и положение кружков с вырезами. Впоследствии знание таблиц меня никогда не подводило, так как они оставались без изменения в течение десятков лет. Тем не менее я всегда готовился к неожиданностям и брал с собой шило, чтобы при необходимости проткнуть экран, которым закрывают глаз при проверке. В этом случае мой неполноценный глаз видел бы как новенький. А однажды, приняв во внимание возраст врача, я применил более элементарный приём: взял экран вначале правой, а затем левой рукой. Прочитав оба раза таблицы одним и тем же глазом, я с блеском вышел из положения. Сестра мои манипуляции видела, но, с трудом сдерживая смех, заверила засомневавшегося доктора, что всё правильно. Но это было потом, через двадцать пять лет.

Вот и в тот раз всё прошло нормально. По мандатной комиссии претензий ко мне тоже не было: отец на фронте, мама умерла в феврале 1943 г.

Мы сдали свою одежду, которую незамедлительно украли и продали старшины, отлынивающие от фронта. Мне больше не суждено было увидеть кожаную куртку отца, ещё дореволюционный брезентовый рюкзак с латунными пряжками, хромовые сапоги и прочее. Мы получили матросскую форму, начиная с носков и заканчивая шапками. Обалдевшие от свалившегося на нас богатства, мы буквально терялись в догадках, как всё это сберечь, чтобы старослужащие ничего не подменили и не украли. Форменки, брюки мы положили под себя, шинелями укрылись, а рабочие (яловые) ботинки (других не выдавали) подвесили под решетки кроватей.

Утром над нами изрядно поиздевались ребята, прибывшие с флотов, впоследствии они долго с нами возились, показывая, как нужно закладывать брюки под простыню, чтобы они держали стрелку, как с помощью зубного порошка и "гитары" (приспособление с вырезом) чистить пуговицы на шинели, не пачкая её, и множество других секретов, о которых мы не имели ни малейшего понятия.

Первого ноября, параллельно с прохождением краткого курса молодого бойца начались занятия. Из наставников особенно впечатлял преподаватель теории полёта, капитан Дикой. Высокорослый, совершенно рыжий с пышными бакенбардами со значком морского лётчика он производил на курсантов должное впечатление. Программа теоретического обучения включала лишь самые необходимые дисциплины, без знания которых не следовало приступать даже к первоначальному обучению.

С началом занятий быстро выяснилось, что вчерашние школьники схватывают материал быстрее, чем их старшие товарищи. Конспекты мы писали карандашами на ученических тетрадях, и мне припомнилось несколько забавных случаев. В нашем отделении были два неразлучных друга-черноморца. Один из них – высокий широкоплечий усатый красавец старшина первой статьи комендор с крейсера Костя Шведюк, бывший в свое время чемпионом Черноморского флота по боксу в среднем весе. Как и большинство людей с незаурядной физической силой, он отличался добродушным характером и пользовался всеобщей любовью и уважением. Его закадычный друг, также старшина первой статьи Володя Золотухин, являл собой совершенную противоположность. Это был юморист по натуре, шутник и выдумщик. Костя любил подремать на занятиях, а, чтобы карандаш не вываливался, он привязывал его к пальцу. Володя быстро смекнул, что любовь друга подремать, можно использовать как повод для шутки и, заметив, что Костя задремал, он толкал его в бок со словами: "Швед, тебя!". Последний со словами "Есть, курсант Шведюк" вскакивал под общий смех группы и преподавателя. Угрозы расправиться с шутником тем не менее никогда не приводились в исполнение.

Я не помню, что размещалось в здании на углу ул. Чапаева и Красноармейской до передачи его Школе лётчиков, но совершенно точно знаю, что оно имело недействующую систему отопления и стены жилых помещений, которые по морскому обычаю стали именовать кубриками, зимой были покрыты толстым слоем инея. Все занятия проводились в шинелях. Однажды по какому-то случаю попытались привести в действие отопительную систему, но все закончилось задымлением, и дальнейших попыток не предпринималось.

Как ни трудно было предположить, состав обучаемых был пёстрым и разнообразным. По каким принципам комплектовались классные отделения понять непостижимо. В одной группе со мной занимался акробат-неудачник, как он себя именовал (это его цирковое амплуа), В. Запашный из довольно известного циркового клана. Пробыл он в курсантах недолго, да и вряд ли из него мог получиться хороший лётчик. Запашный был несобран, неряшлив, впоследствии основал известную группу дрессировщиков тигров и стал называться красивым именем Вальтер.

Уже после начала занятий в отделение поступил Радий Юркин, член краснодонской подпольной организации "Молодая гвардия", награжденный медалью "Партизан Отечественной войны" второй степени. Вряд ли он имел даже восьмиклассное образование, ведь в 1944 г. ему только исполнялось 16 лет. Это был очень хороший мальчик. Занимался он мало, его часто таскали по различным комсомольским мероприятиям, где он рассказывал о деятельности молодогвардейцев. Из его воспоминаний у нас сложилось более объективное впечатление о деятельности Молодой гвардии, далекое от того, что написано в нашумевшем произведении. Конечно, будучи добрым и отзывчивым, он не забывал и про нас, балуя различными вручёнными ему подарками. Однако постоянные возлияния, следующие после комсомольских мероприятий, не могли не оказать воздействия, он несколько отстал. Я раньше закончил обучение, и наша последняя встреча относится к сентябрю 1946 г. в санатории "Тихоокеанец". Радий сильно вытянулся, возмужал и служил в гарнизоне Океанская, где базировался 114 полк, летавший на самолётах МБР-2. Он был очень недоволен службой, впоследствии в течение нескольких лет служил в Военно-морском училище им. Леваневского в Николаеве, получил воинское звание майор и быстро уволился.

Довольно много у нас было и сынков начальников, которые устраивали своих чад в училища, чтобы уберечь их от фронта.

Об организации питания курсантов в 1943-1944 годах можно сказать особо. По тем временам оно казалось неплохим, хотя известно, что курсантам, сколько ни давай, всегда не хватает, и они вечно голодны. И это соответствовало действительности, но на революционные праздники и Новый год нас облагораживали красной икрой, и в те времена ещё давали по 100 грамм водки. Не все курсанты, особенно вчерашние школьники, употребляли спиртные напитки и потому без всякого принуждения отдавали её старшим товарищам, которые, естественно, не отказывались. Однако священнодействие, связанное с приёмом пищи, которое для вечно голодных курсантов было занятием серьёзным, изрядно портили старшины. Столы в столовой на ул. Фрунзе рассчитаны на 10 человек. И всё происходило по командам: "Занять места !", "Снять головные уборы", "Сесть".

Далее, независимо от того все ли закончили есть, подавалась очередная команда: "Встать!", "Выходи строиться". Если кто не успевал, то выходил полуголодным. Такие порядки вызывали недовольство, и, по-видимому, возобладал здравый смысл – командовать в столовой перестали.

После Нового года началась наземная и предполётная подготовка, а затем и лётное обучение.

По каким-то причинам сложившиеся классные отделения оказались раздробленными. Первый ознакомительный полёт на самолёте У-2 (По-2) я выполнил 8 мая 1944 г. на аэродроме Красный Яр, близ Куйбышева. Затем из нас образовали эскадрилью и отправили в деревню Максимовка Куйбышевской области для дальнейшего обучения лётному искусству. До нас здесь располагалась какая-то воинская часть. В нескольких добротных землянках разместились курсанты, столовая и другие немудреные объекты инфраструктуры полевого учебного аэродрома. Офицеры и техники поселились в деревне.

Однажды мы были буквально потрясены, когда над нашими головами просвистел самолёт Ил-2 и приземлился на аэродроме. Оказалось, что лётчик перегонял самолёт с завода, но из-за повреждения масляной магистрали стала резко расти температура двигателя. Маслом залило переднее стекло, и лётчик, не подозревая о существовании аэродрома, произвёл вынужденную посадку на оказавшуюся впереди площадку.

Полевые аэродромы тех далёких времен были под стать самолётам, во всяком случае, незабываемым У-2 и УТ- 2, на которых мы учились летать. От аэродрома для лёгких самолётов требовалась достаточно ровная площадка размерами 500-600 м с открытыми подходами и невысоким травяным покровом. Те далёкие полевые аэродромы юности обладали романтикой и особой притягательной силой, свойственным только им непередаваемым запахом неэтилированного авиационного бензина и полевых трав. Впоследствии закованные в бетон аэродромы реактивной авиации, оснащенные рулёжными дорожками уже не казались привлекательны для тех, кто познал романтику и притягательную силу неказистых полёвых аэродромов и посадочных площадок, все оборудование которых состояло из выложенного полотно "Т" и красных флажков, обозначающих полосы для взлёта и посадки, квадрат для личного состава и т. п.

По результатам разбивки на лётные группы моим инструктором оказалась младший лейтенант Васильева, бывшая до этого инструктором аэроклуба. Командиром звена был старший лейтенант Циммерман, инструктором второй группы – младший лейтенант Малышева. Циммерман был, безусловно, колоритной фигурой. Немец по национальности, он неоднократно обращался к командованию с просьбой отправить его на фронт, на что столь же регулярно получал отказы. Рассказывали, что ему удалось в одном из полётов вывести самолёт УТ-2 после 18 витков плоского штопора, что, безусловно, могло считаться примером завидного самообладания. На старте он обычно сидел в шлеме с одним поднятым ухом и отличался немногословием.

В период предварительной подготовки к полётам с курсантами изучались упражнения основного документа, по которому производилось обучение: "Курс учебно-лётной подготовки" (КУЛП), а также действовавшее в этот период "Наставление по производству полётов 1938 г. " (НПП-38). Значительное внимание уделялось тренажу в кабине. Одна из тренировок заключалась в следующем: курсант занимал своё место в кабине, а два-три человека поднимали хвост, чтобы запомнилось положение капота относительно линии горизонта на разбеге.