Авиньонские барышни
Шрифт:
— А Пикассо идальго или сеньоришка, дорогой племянник?
— Пикассо — цыган, и цыган гениальный.
Валье-Инклан был идальго, а вот Асорин — сеньоришкой.
Идальго был король или его двойник, а сеньоришкой — Кановас [49] . Дон Мигель Примо де Ривера несколько вечеров подряд водил тетушку Альгадефину на праздник именно в Ретиро, и случившийся там молодой претенциозный журналист Сесар Гонсалес Руано [50] предрек в своей газете скорую женитьбу диктатора, назвав тетушку Альгадефину его невестой. Он даже явился в дом, чтобы взять у нее интервью, но она отказала, сославшись на повышенную температуру.
49
Антонио
50
Сесар Гонсалес Руано (1903–1965) — испанский журналист и писатель.
На праздничном Растро [51] властитель Испании и тетушка танцевали чотис [52] . В Ретиро они стреляли по мишени в форме домика. Тетушка Альгадефина всегда выигрывала бутылку анисовой настойки и уносила ее дедушке с бабушкой.
— Вы отлично стреляете, сеньорита.
— Все дело в умении сосредоточиться, дон Мигель.
— Я готов хоть сейчас зачислить вас в Легион в Алхусемасе [53] .
51
Знаменитый в городе рынок-барахолка.
52
Чотис — мадридская разновидность мазурки.
53
Испанский легион, созданный в 1920 г. под командованием генерала Франко, обеспечил успех битвы в заливе Алхусемас (1925), решившей исход Рифской войны (колониальная война 1921–1925 гг. Испании и Франции против берберского эмирата Риф, одна из самых кровавых и жестоких в период между двумя мировыми войнами).
— Вот только я на стороне берберов, генерал.
— Как вы изысканны и находчивы.
— Я просто говорю то, что думаю. Там слишком много испанцев. А Африка должна принадлежать африканцам.
— А как же империя?
— Эта ваша Империя — просто гадость.
— Такое нельзя говорить человеку, стоящему во главе империи.
— Тогда не надо меня приглашать. Да об этом каждый день все газеты пишут.
— Интеллектуалы, вроде Унамуно? Ясно-ясно, он ведь бывает у вас дома.
— Унамуно тут ни при чем, у меня своя голова есть.
С каждым днем дон Мигель влюблялся все сильнее. Он оказался простым, симпатичным, веселым, любителем хереса и быстро стал своим в доме. Он старался не пропускать обеды по четвергам. Унамуно ему говорил:
— Генерал, все кончится тем, что вы вышлете меня из Испании.
— Бог с вами, вы же национальное достояние.
Дон Мигель Примо чередовал белое вино с кофе и слушал, как тетушка Альгадефина играет на фортепьяно.
— Почему вы всегда играете Шопена, сеньорита?
— А что нравится вам, генерал?
— Вагнер.
— Как всем военным.
— А это плохо?
— Это тревожная музыка.
— Тревожная?
— Да, музыка Вагнера захватывает, но она давит на тебя, а музыка Шопена легкая, она уносит тебя на небеса.
— Превосходно сказано.
— Не мной.
— А кем?
— Одним французским писателем.
— Хорошо, давайте слушать Шопена.
Дон Мигель совершенно потерял голову от тетушки Альгадефины, и она попросила прадеда, чтобы он пореже его приглашал. Диктатура — вещь очень простая, абсолютно незаконная и, как правило, не
имеет будущего. Это все равно что уличного регулировщика взять и поставить управлять страной. Тетушка Альгадефина быстро устала от грубоватых ухаживаний дона Мигеля.— Хороший человек, но возомнил себя Бисмарком, а он далеко не Бисмарк.
— Может, король его скоро уберет?
— По мне пусть убираются оба.
Тетушка Альгадефина отдыхала, мама мерила ей температуру, дон Мартин гарцевал верхом по Мадриду, бабушка и дедушка попивали анисовую настойку, сестры Каравагио не понимали, почему Альгадефина не хочет выходить замуж за диктатора, тетушки, бабушки, кузины, подруги и прочие, в общем вся стайка, окружали заботой Марию Эухению, пребывавшую в трауре по убитому на дуэли французскому шпиону, я пользовал козу Пенелопу, Ино, Убальда и Магдалена распевали по утрам и молились по вечерам, кузина Маэна и кузина Микаэла прохаживались по бульвару Кастельяна со своими мужчинами, первая с немцем Армандом, вторая с неизвестным нам пока молодым человеком.
Тетушка Альгадефина в шезлонге под магнолией читала свою желтую французскую книжку. Иногда я садился возле нее прямо на землю. Она продолжала читать, а я молчал. Но какие-то невидимые, неосязаемые нити крепко соединяли нас.
— Ты сделал уроки, Франсесильо?
— Мне нужна твоя помощь.
— Ты чего-то не понимаешь?
— Просто мне нравится, когда ты помогаешь.
— Ну неси, что там у тебя — помогу.
— Да нет, не надо, лучше посидим молча. Тебе надо отдыхать.
И молчание накрывало нас, глубокое, убаюканное утренними звуками: пением служанок, блеянием козы, ударами копыт лошадей, мяуканьем котов, молитвами бабушки и дедушки, беседой тетушек и кузин на высоком балконе.
— Тетушка Альгадефина.
— Что.
— Нет, ничего.
— Ну скажи, Франсесильо.
— Нет-нет, ничего.
Франсиско Франко был самым молодым генералом в Европе и героем Рифской войны, но у нас никогда не появлялся. Он редко приезжал в Мадрид и не ходил по гостям. Прадеду дону Мартину не очень нравилась африканская кампания, он не верил ни в колониальное, ни в имперское будущее Испании.
— Из-за Франко испанцы и арабы гибнут ни за что, ничего уже не вернуть. И все это ради его личной славы и наград.
Франсиско Франко был сеньором, который прославился в борьбе за то, что уже не вернуть. Вся женская стайка постоянно просила прадеда почаще приглашать на обед дона Рамона Марию дель Валье-Инклана, писателя-модерниста и друга Рубена, он им очень нравился. Вблизи дон Рамон был человеком не столь ярким, каким казался издалека.
— С вашей стороны, благороднейшие дамы и сеньоры, — сказал он, — это не приглашение, а проявление милосердия, поскольку обедать мне удается лишь время от времени.
— Вы хотите сказать, что не едите косидо?
— Я хочу сказать, что не ем абсолютно ничего, потому что я чистый художник, а чистые художники не едят.
Сасэ Каравагио смотрела на автора «Сонат» с нескрываемым восторгом. Дельмирина, сидевшая рядом со своим женихом Пелайо, мелким служащим, работавшим прежде у дедушки Кайо, знала наизусть стихи дона Рамона и даже продекламировала несколько строк прерывающимся от наплыва чувств голосом. Тетушка Альгадефина воспринимала Валье как несколько стилизованное мистическое воплощение Рубена. А самые молодые — кузина Маэна и кузина Микаэла — наивно предпочитали ему Дорио де Гадекса [54] и других подобных подражателей Рубена — но никто из них и рядом не стоял.
54
Дорио де Гадекс (1887–1924) — забытый андалузский писатель.