Австралийские этюды Полет бумеранга
Шрифт:
Утром, проснувшись, обнаруживаю, что море ушло. Сейчас отлив, и вода теперь в пятистах метрах от меня, а ночью шумела у самых колес автомобиля. Хорошо, что я остановился у самой воды во время прилива, если бы в то время был отлив, то я проснулся бы уже под водой.
Читатель, вероятно, помнит, как без труда я нашел место первой высадки Джеймса Кука, расположенное в пригороде Сиднея, в бухте Ботани-Бей. Там сейчас популярный туристический центр, толпы народа прибывают туда ежедневно; оборудован музей, и можно познакомиться с деталями этого исторического события. Совсем иначе обстоит дело с местом первой высадки Абеля Янса Тасмана. Оно обозначено на карте Тасмании, но дороги туда до сих пор не существует. Значком помечена лишь точка на пустынном лесистом побережье, к которому нет ни одной даже пешеходной тропинки. Но мне
Хозяина застать не удалось: он на полевых работах. Жена фермера говорит, что от конца дороги, которая уходит в глубь леса, нужно еще пройти около семи километров пешком через лесные заросли, а дальше несколько километров на север по побережью. Там, как она слышала, есть какой-то памятник. Жена фермера вручает мне ключ от ворот. Оказывается, вся северная часть полуострова — собственность ее семьи и без ключа туда не попадешь. Доезжаю до ограды, но ворота отперты — нахожу фермера с сыном, работающих на опушке леса. Они здесь уже с самого раннего утра. Знакомлюсь с симпатичными гостеприимными хозяевами и еще раз расспрашиваю их о дороге к месту высадки Тасмана. Отец и сын очень похожи друг на друга. Оба они рыжие, длинноносые, с узкопоставленными глазами, в веснушках и с рыжей щетиной на щеках — типичные австралийские фермеры. На них черные полупальто и черные картузы. Фермер объясняет дорогу, а сын лишь в конце немного его дополняет. Но пока отец говорил, сын даже не шевельнулся — чувствуется строгая семейная дисциплина.
Оставив машину в лесу там, где кончилась дорога, я двинулся по тропинке через эвкалиптовый лес с папоротником, затем вышел на травянистые болота. Там я обнаружил стадо овец. Посреди болота на палках высотой около метра установлены большие дуплянки.
Потом жена фермера пояснила мне, что так они привлекают уток, чтобы развести их для последующей охоты. Некоторые виды здешних уток охотно гнездятся в дуплянках.
За высоким песчаным валом, поросшим густым кустарником, слышен рокот морского прибоя. Нахожу сухое русло, прорезающее песчаный вал, выбираюсь по нему на песчаный пляж. На горизонте видны маленькие острова, гористые и зеленые. Куда ни глянь — никаких дорог, домов, пастбищ, до самого горизонта нетронутая природа.
Направляюсь на север вдоль пляжа. На песке много следов валлаби. Легко различить парные следы задних ног во время прыжков и следы всех четырех лап, когда животное медленно шагает.
В конце пляжа поднимаюсь на скалистый холм, поросший густейшим кустарником, а выше — эвкалиптовым лесом с папоротником. Вспугнутые мной крупные тасманийские курочки с шумом продираются сквозь подсохший папоротник. Они не летают, а только бегают.
Переваливаю через гребень холма и спускаюсь к тихой бухте Тасман-Бей. Так вот какое место выбрал Тасман, после того как обошел всю южную часть острова. Теперь понятно почему: ведь юго-западная и южная части острова — это сплошные обрывистые скалы с пенящимся прибоем. Мореплавателю пришлось обойти всю южную часть острова, пока он не нашел эту действительно тихую, удобную для высадки бухту. Она привлекает и пологим берегом, и тем, что в горле бухты проходит барьер из гальки, отделяющий глубинную часть от открытого моря. Тем самым сдерживается морской прибой. Может быть, это и привлекло Тасмана? Обшарив глазом берег, обнаруживаю в самой глубине светло-серый монумент, стоящий в зарослях папоротника, метрах в тридцати от берега. Он не совсем там, где показан на карте, которой я руководствовался в своих поисках.
Около памятника три старых пня: деревья спилили, когда ставили памятник. Тут же лежат и полусгнившие стволы. Надпись на монументе гласит: «На этом месте экспедиция под руководством Абеля Янса Тасмана была первой группой белых людей, ступивших на Тасманийскую землю и установивших голландский флаг 3 декабря 1642 года. Памятник установлен Географическим обществом Тасмании в 1923 году».
Думаю, что, если бы Тасман высадился сейчас, он бы даже не догадался, что кто-то был в Тасмании после него (если, конечно, убрать монумент и три спиленных дерева). Весь вид до горизонта: ни густой кустарник у берега, ни высокоствольный лес — ничто не несет следов присутствия человека. Сюда еще не протоптана
туристическая тропа, в этом смысле Тасману повезло гораздо больше, чем Джеймсу Куку с его местом высадки в Ботани-Бей.Конечно, если бы Тасман углубился далее в лес, то через несколько километров наткнулся бы на изгородь из колючей проволоки, а дальше нашел бы и овец на лесных полянах. Тогда он узнал бы, что весь полуостров — частная собственность одной фермерской семьи и у них просто пока руки не доходят до этой отдаленной части, чтобы вырубить лес и устроить здесь пастбище. Пока же сюда пробираются лишь единичные любители географии. Некоторые из них уже успели «наследить в истории». Так, между строками на плите выцарапаны имена, инициалы, особенно «хороша» надпись: «М. Бадтон и собака, 1965». А ниже еще чьи-то инициалы с припиской: «Без собаки».
Уходя из этой тихой бухты, оглядываюсь издали на одинокий монумент. Ведь я здесь в последний раз. Бывая в менее отдаленных местах, мы всегда надеемся, что когда-нибудь еще вернемся туда, но здесь приходится оставить всякую надежду.
Второй раз за мою короткую жизнь я уж наверняка не доберусь до этих мест.
Конечно, такое ощущение не всегда оправдывается; то же самое думал я, покидая в 1970 году кратер Нгоронгоро. Место тоже довольно отдаленное, но уже на следующий год опять оказался на гребне кратера и снова был потрясен фантастической панорамой этой гигантской вулканической чаши. На обратном пути на песчаном валу по краю пляжа нахожу внушительную нору сумчатого сурка-вомбата и следы его ночных похождений. В лесу меня оглушает хохотом пара кукабарр. Когда эти гигантские зимородки держатся парой, то обычно кричат дуэтом. Одна птица начинает, другая подхватывает, и двойной раскатистый смех сотрясает воздух. Я слышал, что австралийские радиопередачи начинаются хохотом кукабарры. Но сколько я ни слушаю здесь радио во время поездок, ни разу не обнаружил такого вступления. Может быть, только радиостанции для зарубежных слушателей используют хохот зимородка. Да, вряд ли эти звуки могут доставить большое удовольствие местным жителям, которые сыты ими по горло в «натуральном» исполнении.
Нахожу машину, стоящую у дороги, и отправляюсь в обратный путь. Еще по пути сюда со мной случилось небольшое происшествие. Во время крутого поворота на грунтовой дороге, мокрой от дождя, меня занесло и ударило правым задним бортом о скалистую обочину, а потом отбросило по инерции с дороги на другую сторону; мне удалось остановить машину прямо перед большим деревом, при этом задний буфер и крыло заметно помялись, а глушитель сорвался с подвески и стал периодически падать на землю. Поднимаю его, вставляю одну трубу в другую и еду до следующего падения, которое легко замечаю по скрежету трубы и по реву мотора без глушителя.
Так с несколькими остановками добираюсь до дома фермера и отвечаю на расспросы хозяйки о моих впечатлениях. Заметив, что я с большим уважением и интересом отношусь к личности Тасмана, она спрашивает: «А вы что, голландец?» Узнав, что я из Москвы, она не может скрыть своего удивления.
Заодно она выражает сожаление о том, что в местных газетах почти ничего не пишут о Советском Союзе. Но некоторые ее друзья уже были в СССР и вернулись полные самых ярких впечатлений, так что она имеет представление о нашей стране.
Беседуя об истории Тасмании, мы переходим на тему о тасманийских аборигенах. Судьба этих людей оказалась трагичной: они были полностью истреблены белыми поселенцами.
— Вот все, что осталось от прежних хозяев нашего острова, — говорит хозяйка и показывает мне каменный топор, сделанный тасманийскими аборигенами. — Такие топоры и ножи еще можно найти в песке по побережью, а вот этот топорик я просто выкопала в своем саду.
Любуюсь инструментом — это типичный неолит: лезвие топора тщательно обработано. Возвращаю жене фермера топорик, прощаюсь с ней, благодарю за гостеприимство и уезжаю.
Отъехав от фермы, начинаю жалеть, что не попросил этот топорик — ведь хозяйка сказала, что находит их здесь часто. С каждым метром дороги чувствую все больше, как потом буду проклинать себя за нерешительность. Уже через триста метров осознаю, что это нужно сделать не только для себя, но и для всех моих друзей и коллег, которые никогда не видели орудий тасманийских аборигенов. Останавливаюсь, разворачиваю машину и опять подъезжаю к ферме. Хозяйка выбегает на крыльцо и обеспокоенно спрашивает меня: