Австралийские рассказы

— Спасибо вам большое. Только мне бы не хотелось вас обделить. — Он смущенно кивнул Гордону и с откровенным интересом огляделся. — Хорошо у вас!

Гордон одобрительно кивнул. Я понял, что наш гость покорил его так же, как и меня.

— Осень у вас тут очень сухая.

— Суше не было с сорок второго года.

Когда я налил старику пива, его глаза засветились от удовольствия. Он поднял свой стакан.

— За ваше здоровье. Спасибо, что пригласили. Можно узнать, вы издалека?

— Из Мельбурна, — ответил я. — Доезжали до Летта. Вы бывали в Летте?

— Да, я бывал в Летте. Вы сделали порядочный крюк, знаете?

— Ничего. У нас отпуск, вот мы и колесим. Я занимаюсь птицами. Хотел поснимать эму.

— Эму… Ну и как, повезло? Вам бы лучше свернуть в Хомбуш. Засуха их всех туда загнала.

— Мы и в Браме их много видели, — сказал Гордон. — А вы путешествуете один?

Старик улыбнулся, словно услыхал что-то забавное.

— Что поделаешь! Кто теперь бродит по дорогам, как в старину? Теперь все с автомобилями. А помню, бывало этот берег кишмя кишел народом, — все с котомками, сидят себе, поджидают сезона стрижки. До того было густо — где ни пристроишься, все равно слышно, о чем ведут разговор у ближнего костра. А теперь? Ей-богу, торчу здесь, наверное, неделю и ни с кем еще словом не перемолвился, вы первые. Раза два на шоссе останавливались автомобили; седоки позавтракали и сразу укатили. Теперь людям некогда.

— Вы пришли сюда через Хомбуш?

— Нет, шел по разным местам, где работу предлагали. Я сейчас из Дениликуина.

Гордон загорелся интересом:

— Из Дениликуина? Давным-давно я сортировал шерсть в тех краях — в Уонганелле, Мэрге, Баратте…

— Сортировали? Вы были сортировщиком? Подумать только! Можно узнать, а давно это было?

— В начале тридцатых годов.

— Давно. Теперь там ничего не узнать. Большие станции изрезаны на куски.

— Да. И народ новый. Большинство стариков, наверное, поумирало. Сэм Тайэрс из Мэрга…

— Я в Мэрге не бывал.

— Колин Брайант… А вы знали Колина?

— Колин Брайант. Вы знали Колина? Вот был бедовый человек, правда? Да, он умер. Я водил с ним знакомство, еще когда жена его была жива. Не ладили они друг с другом. Домик у них был около Мауламейна. Когда я заглядывал в те края, у них раза два останавливался. Слыхали историю, как он сунул петуха в печную трубу? Ей-богу, вот смеху-то было. Разжег он однажды вечером плиту, а дым повалил в комнату, как из пекла. «Ладно, говорит, утром прочищу». И спозаранку, как проснулся, первым делом схватил самого большого черного петуха, залез на крышу, да и затолкал его в трубу вниз ногами. Ох, что поднялось! Хозяйка его еще не вставала. Тут она вылетает в ночной рубахе. Послушали бы вы, какой пошел тарарам! Посмотрели бы, сколько полетело сажи! А хозяйка чуть не выдрала себе все волосы!

Пригрозила нажаловаться на Колина в Общество защиты животных от жестокого обращения. Тут он совсем взбесился да как заорет: «Жестокое обращение с животными? Что я петуху худого сделал? Он через пять минут все забудет. Ты еще не знаешь, что такое жестокость. Этому петуху не надо двадцать распроклятых лет подряд жить с одной и той же дурой-курицей!» — Старик отхлебнул пива и кончиками пальцев вытер рот. — Я как захохочу, — и тут все кончилось: выгнали меня; а потом я так и не собрался с духом зайти к ним. В последний раз мы повстречались с Колином на Куайрмонге — стоянки у нас были рядом.

— Хороший был стригальщик, — сказал Гордон. — Помню, около гостиницы «Уонганелла»…

Несколько минут я слушал, как они оживленно обменивались воспоминаниями. Оба исходили немало здешних дорог, было о чем поговорить. Мы с Гордоном романтики, и всю дорогу от самого Мельбурна мы мечтали встретить то, чем повеяло от этого человека, — это была старая, быстро исчезающая Австралия Лоусона и Ферфи, Австралия фургонов, воловьих запряжек и всадников, простых ножниц для стрижки овец, жестяных котелков и тяжелых топоров. Все это было близко и дорого старику, и поэтому он с печальным презрением говорил об объездчиках, оседлавших мотоциклы, о механических клеймах для скота, о лесорубах, идущих на работу с термосами на боку, о погонщиках, приглядывающих за стадом с грузовиков, в которых есть и тюфяки и керосиновые печки. Смешно, если хотите, но слушать эти речи так же легко, как жалобы старого моряка, который сокрушается, что парусники отжили свой век. Простой и сочный язык старика еще больше усиливал настроение, которое охватило меня до его прихода. И всякий раз, когда я переводил взгляд с темнеющей реки на сидящих в прицепе, я испытывал чувство неловкости за наше вторжение в этот мир. Мы угощали старика, — но не мы, а он был здесь у себя дома.

Я хотел, чтобы он побольше рассказал о себе, и поэтому спросил, как здесь с работой.

— Из рук вон плохо, — сразу ответил он. — Похвалиться нечем.

Мы недоверчиво посмотрели на него.

— Как, совсем нет работы?

— Никакой. Иду от самого Дениликуина…

— Вам бы податься на юг. Там просто плачут — не хватает рабочих рук.

— Я знаю, там, поближе к Мельбурну. Это не по мне. Терпеть не могу Викторию. Я только два раза в жизни заходил дальше Ичуки.

— Неужели здесь в самом деле так плохо?

Он смущенно почесал затылок.

— Ну, может я и переборщил, что здесь вроде уж совсем нечего делать, но пропади оно пропадом, не могу я приспособиться. На той неделе здесь начнут строить новый мост. Я услышал об этом в Денни, и вот притащился сюда. Дело я это знаю вдоль и поперек, по всей Австралии плотничал. А думаете, хоть на что-нибудь надеялся? Берут только местных — вот и весь сказ. Не живешь около Балраналда — и не суйся. Так что, как видите, с работой тут не густо.

— А на овцеводческих станциях? Теперь шерсть в цене…

— Там-то деньжата водятся. Да вот времена другие пошли. В одиночку всегда трудно пробиться, а товарища нынче на дороге не найдешь, как бывало. Подрядчиком я себя никогда не называл, как теперь делают, зато по всей Риверине вот этими руками мили оград поставил. В прежние времена заявимся вдвоем на ферму, цену за работу назначим, а все наше богатство — котомка да силенка. Привезут нас к месту, приготовят все что надо: лопаты, заступы, столбы, проволоку. Кормят. Работаем далеко от фермы. Раз в неделю, а то и два пришлют и муки, и мяса, и сахара, и чаю, а потом при расчете вычтут. А теперь все не так. Скажут тебе, какая работа, назначишь цену, — и пока не кончил, с тобой больше и дела не хотят иметь. И инструмент ищи сам, и проволоку, и столбы руби, и вывози; а хочешь — подряжай кого. Кормись как знаешь. Им так обходится дешевле, не нужно столько постоянных рабочих. Вот и выходит: клади начало с грузовика. А где мне, старику, взять грузовик?

— Но подрядчикам-то нужны рабочие? — сказал я, опять наполняя его стакан.

— Спасибо вам. За ваше здоровье. Хорошие вы люди, право слово. Да нет, подрядчики — это обычно два-три парня, работают вместе. Они не то что товарищи, как в старину, а вроде партнеров в деле; не знаю, понятно я сказал или нет. Они вбили себе в голову, что обязательно когда-нибудь разбогатеют. Складываются и дают задаток за грузовик, а потом у них ум за разум заходит, как расплатиться. С утра до ночи надрываются до седьмого поту. Куда им такие, как я. Я с любым на пару поставлю ограду, но цена у меня своя и привычки свои, я не позволю себя подгонять. А хозяева — они ничуть не изменились; ищут работников подешевле. Ну и находят, ясное дело.

— Это несправедливо…

Неожиданно старик поставил пустой стакан на стол и поднялся.

— Пригласили меня выпить стаканчик, а я столько у вас времени отнял.

Мы в один голос возразили, что рады с ним поговорить.

— Куда же вы теперь? — спросил я у него. — Если в Балраналде работы нет…

— Ничего, как-нибудь.

И серые глаза в лучистых морщинах безмятежно заулыбались.

— Сегодня я нанялся тут к одному привести сад в порядок. Завтра с утра начну. Дня на два работы хватит. Потом подамся на Робинвейл. Говорят, там идут дорожные работы.