Австралийский магнат

– Да я как раз и не претендую на лавры знатока в области музыкального искусства, – постарался оправдаться я. – А почему Артём знал? Он что, уже предстал перед Всевышним?

– Ну, не то чтобы совсем умер, – двусмысленно подмигнул мне Степан. – Но безвозвратно сгинул и невероятным образом заново возродился совершенно в иной ипостаси!

– Расскажи, Стёпа! – жалостливо попросил я, буквально сгорая от жгучего любопытства.

– Но это очень длинная история, – досадливо сморщился мой могучий друг. – Хотя, собственно говоря, у нас с тобой до рассвета ещё целая куча времени. Ладно, слушай! У моей бывшей тёщи была старшая сестра, Ирина Макаровна. В отличие от своей глупой младшей сестрички, тётя Ира всегда тянулась к знаниям и довольно хорошо училась в средней школе. Затем она закончила в Херсоне технологический институт и вместе со своим мужем, с которым обучалась на одном курсе, попала по распределению на Тернопольский хлопчатобумажный комбинат. Вскоре у счастливой пары молодых специалистов родился ребёнок, и им выдали ордер на отдельную двухкомнатную квартиру в новенькой многоэтажке. Так что когда мы с Любашей поженились, то моей законной половине было не очень сложно привыкнуть к жизни в совершенно незнакомом ей городе. Всё-таки совсем рядышком проживала её родная тётя Ира со своим очень добрым и отзывчивым супругом дядей Колей.

У сына тёти Иры, Артёма, с детства проявились необыкновенные музыкальные дарования. Когда мальчику исполнилось три года, ему на день рождение подарили маленькое игрушечное пианино. И малыш, неожиданно для родителей, начал наигрывать на нём пусть и простенькие, но достаточно-таки осмысленные мелодии. Его показали учителям музыки и те признали у ребёнка проблески неординарных способностей. И чудо-мальчик вскоре стал самым молодым учеником в местной музыкальной школе по классу фортепиано. Но восторженные родители никак не могли определиться, с каким именно инструментом их чадо должно покорить весьма взыскательный музыкальный мир. То Артём учился играть на фортепьяно, то на аккордеоне, то на мандолине, то на скрипке, то на виолончели. А чаще всего посещал занятия по игре на всех этих инструментах, только в разное время по тщательно разработанному «предками» расписанию. И самое удивительное, что по всем «фронтам» он умудрялся достигать значительных, я бы даже сказал, феноменальных успехов. Гениальный ребёнок не мог не нарадовать своими достижениями умилённых родителей и восторженных преподавателей.

Но мальчик был настолько перегружен занятиями, что практически лишился нормального безоблачного детства. Он с тайной завистью поглядывал на сверстников, лазящих по заборам, играющих в чехарду и гоняющих мяч на спортивной площадке во дворе его дома. Родители же с завидным постоянством таскали его на камерные концерты всех заезжих музыкантов, а по выходным возили в Киев на выступления гастролирующих заморских и отечественных знаменитостей. По вечерам перед сном, вместо сказок, мама и папа читали своему вундеркиндеру жизнеописание великих музыкантов и композиторов.

Но когда Артёму исполнилось четырнадцать лет, он вдруг решительно заявил своим витающим в облаках «предкам»:

– Хватит! Наигрался! Осточертело!

Он начал курить, выпивать, пропускать занятия и взял в руки обыкновенную шестиструнную гитару. В компании разношерстной толпы малолеток несостоявшийся гений принялся распевать в подворотне песни из репертуара «Queen», неумело подражая своему возлюбленному кумиру Фредди Меркьюри. Артём стал возвращаться домой очень поздно: то с разбитой губой, то с шишкой на лбу, а то и с основательным "фонарём" под заплывшим глазиком. Причём сам затевал ссоры и драки, а потом участвовал в них в незавидной роли пассивного статиста. Словно ему нравилось, чтоб к его интеллигентной физиономии «приложили» сильную и тяжелую мужскую рученьку.

– Господи! Он что, мазохист? – искренне ужаснулся я.

– Кто-о-о?! – удивлённо вытаращился на меня гигант и, вдруг, его голубые глаза озарились светом понимания. – А-а-а! Ну, да! Всегда был не против, чтобы добрые люди хорошенько «вмазали» ему по мордочке. Короче, из тихого, послушного мальчика Артём неожиданно превратился в строптивого, неуправляемого и взбалмошного подростка. Попытки же родителей вернуть сына на путь истинный моральными и физическими методами внушения, увы, потерпели полную фетяску.

– Полное фиаско, – вмешался я в повествование друга. – Фетяска – это сорт винограда и вина.

Степан испепеляюще посмотрел в мою сторону, но сдержался и продолжил своё повествование:

– И не то чтоб Артём стремительно покатился по наклонной плоскости вниз, а скорее круто изменил вектор своей удивительной и непредсказуемой жизни. Алкоголем и табаком он сильно не злоупотреблял, «травкой» и «колёсами» почти что не баловался. С удовольствием сколачивал вокально-инструментальные группы из таких же подростков, как и он сам. Однако эти музыкальные коллективы по какой-то неведомой науке причине чрезвычайно быстро разваливались. Среди молодёжи Артём слыл непревзойдённым знатоком всех направлений и ответвлений современной музыки. Он постоянно был в курсе всех музыкальных новинок, скандальных происшествий и интимных подробностей из жизни прославленных поп и рок-звезд. Вскоре его единодушно признали лучшим диск жукеем на дискотеках родного города.

– Ты хотел сказать: «диск жокеем», – снова не выдержал я кощунственного извращения русского языка.

– Нет! Именно диск жукеем! – категорично отверг мою неуместную поправку принципиальный биограф. – Ох, и жучарой же был этот мой скользкий и изворотливый родственничек Артём! Без мыла, шампуни и интимного крема в любую скважину или щель влезет! До сих пор не пойму, как такой тихий, спокойный и застенчивый мальчик в одночасье преобразился в развязанного и нахального прохиндея! Из смирного, немногословного молчуна превратился в бойкого и болтливого говоруна, который мог взахлёб трещать по 24 часа в сутки. Язык у него обратился в подобие помела и крутился будто пропеллер флюгера в бурную, штормовую погоду. Его постоянно приглашали тоймандою на все богатые и многолюдные тернопольские свадьбы.

– Ты хотел сказать – тамадою? – попытался я облагородить речь моего друга.

– Вот именно! Мандой он был ещё той! – не очень прислушиваясь к моим словам, кивнул Степан. – Переспорить Артёма было совершенно невозможно, даже в тех вопросах, в которых он абсолютно ничего не смыслил. Он мог всунуть свой наглый пятак в любую дискуссию, даже совершенно незнакомых ему людей, и спорить до хрипоты и писка, или почти до полной потери голоса. Бывало в течение полемики Тёма три-четыре раза менял свою точку зрения на диаметрально противоположную. Да так искусно, что в пылу спора никто этого даже не замечал. Зато в финале, когда дебаты завершались и спорящие, наконец, приходили к Горбачёвскому консенсусу, он гордо и самодовольно провозглашал:

– Вот видите! Я же это вам с самого начала говорил!

К тому времени спорщики от усталости и возникшей головной боли уже напрочь забывали с чего, собственно говоря, начинались их страстные дебаты. И все сходились во мнении, что Артём настоящий интеллектуал и блестящий эксперт в любом архисложном вопросе.

Когда же Артём вырос и возмужал, то у него проявилось неимоверное дарование втираться в доверие даже к самым подозрительным криминальным авторитетам, а также к представителям партии власть держащей. Он был вхож в дома мэра, представителя президента, депутатов от правящей и оппозиционной партии, и все почему-то считали его своим человеком. Умел он мягко, по-дружески покритиковать высокопоставленных чиновников, да так, что критика скорей походила на утонченную, изощрённую лесть. Если б Артём избрал себе политическую карьеру, то наверняка пошёл бы очень и очень далеко. Я думаю, что Верховная Рада утратила в его лице великого спикера и законотворца. Вот уж кого, действительно, никакими силами от микрофона и за уши не оттянешь!

Но мне кажется, что два роковых недостатка не дали состояться его триумфальному взлёту к вершинам власти.

– И какие же это такие страшные недостатки не пустили Артёма на просторы большой политики? – заинтригованно поинтересовался я. – Совесть и бедность?

– Нет-нет! С совестью у него как раз всё было в порядке! Он безжалостно ампутировал её ещё в ранней юности, – отмёл мои глупые предположения Степан. – Деньги он тоже умел делать, правда, не в таком количестве, чтоб удовлетворить свои постоянно возрастающие насущные потребности. А недостатки у него были вполне серьёзные. Во-первых, у Артёма был тоненький писклявый голосочек. Для диск жокея или тойманды это ещё кое-как сходило, но с трибуны слуги народа такая «свистулька» звучала бы смешно и нелепо.

– А во-вторых? – нетерпеливо поторопил я рассказчика.

Степан с опаской оглянулся, как будто кто-то ненароком мог подслушать нас на этой тихой и пустынной улочке Порто. Затем таинственно подмигнул мне и шепотом произнёс:

– А во-вторых, Артём – транс-свистит.

– Не понял. Через что и как он свистит? – неописуемо изумился я. (Прим. «Транс» на латыни – «через, за»).

– Да не через что свистит, а транс-свистит! – раздражённо постучал пальцем по виску мой друг, дивясь моей беспробудной тупости. – Дошло, наконец?!