Автобиография
Шрифт:
Работа грузчиком на железнодорожной станции в Токумвале, 1943 г.
По пути к военному лагерю лейтенант заботливо спрашивал: «Как ты провел время? Тебе понравилась девушка?» Он просил меня подробно рассказать о своих впечатлениях, а потом делился со мной подробностями своей ночи. Это было фантастическое время, которое надолго осталось в моей памяти.
Причина нашего расположения в Токумвале заключалась в том, что на границе штатов Виктория и Новый Южный Уэльс существовал так называемый «разрыв в ширине колеи». В те дни (1943 — 1944) в каждом штате Австралийского содружества имелись железные дороги с разной шириной колеи. Это означало, что поезд
Вся работа происходила вручную при отсутствии подъемных кранов и очень плохой организации. Мы работали на жаре целые дни напролет. Будучи хитроумными евреями, мы посовещались и предложили офицерам значительно повысить производительность труда в обмен на сокращение рабочего дня.
Двери товарных вагонов с обеих сторон раскрывались, а затем между ними клали две или три длинные доски, наподобие мостика, и грузы переправляли прямо из одного вагона в другой. Работу выполняли группами по пять человек. Двое клали груз на спину третьему, который переходил по деревянным мосткам и отдавал груз четвертому, а тот относил его пятому для окончательного складирования в глубине вагона. Многие грузы были скоропортящимися, такими, как лук и помидоры. Вес мешков составлял от двадцати до сорока килограммов. Их нужно было укладывать определенным образом, по шесть в ряд вертикально и горизонтально, чтобы они не падали и оставались на месте при движении поезда.
Это было немалое искусство, но мы овладели им в совершенстве. Наше предложение к офицерам заключалось в следующем: норма для команды из пяти человек составляла пятьдесят тонн в день, и мы обязывались выполнить ее в любое время и в любом порядке, в каком пожелаем. Пятьдесят тонн — довольно большой груз, но при наряде на целый день все зависело от нашего мастерства грузчиков и носильщиков. Мы выполняли свою норму примерно за три часа и освобождались до конца дня.
Стояла прекрасная погода. Можно было валяться на солнце, отправиться в город, напиться и так далее. Мы, возмужав, ощущали себя настоящими мастерами своего дела. На соседних вагонах работали гражданские из местных жителей. Помню двух братьев, одному из которых было примерно семьдесят лет, а другому шестьдесят восемь; старший обращался к младшему «мой маленький братишка».
Городок Токумваль стал для нас чем-то вроде родного дома. Мы хорошо поладили с его обитателями и даже крепко подружились с некоторыми из них. Тот факт, что мы носили форму австралийской армии, менял все. Нас принимали с радушием, приглашали домой, а после войны трое или четверо ребят из моей роты женились на дочерях состоятельных горожан.
В Олбери, где нас расквартировали на время, мы занимались такой же работой. По одну сторону от станции Олбери находился грузовой перрон, а по другую — перрон для пассажирских поездов. В те дни между Мельбурном и Олбери курсировал поезд, который мы в шутку называли «отборным составом». Это был пассажирский поезд под названием «Дух прогресса», весьма роскошный и скоростной для того времени.
Когда мы работали ночью, что случалось довольно часто, то поджидали очередного прибытия «Духа прогресса». У нас была взаимовыгодная договоренность с работниками поезда. Мы ждали у того места, где останавливался вагон-ресторан и где у открытой двери стояли официанты с коричневыми бумажными пакетами, полными объедков от вечерней трапезы богатых пассажиров. Они продавали эти объедки по бросовой цене, но для нас куриные ножки и прочие деликатесы были королевским кушаньем. Мы брали пакеты в лагерь и устраивали праздничные ужины, запивая вкусную еду огромным количеством пива. Кулинария «Духа прогресса» по три-четыре шиллинга за бумажный пакет была большим подспорьем для нас. Ясно помню, словно это было вчера, как я стою на станции с двумя-тремя друзьями, жду поезда и точно знаю, где остановится вагон-ресторан.
В Олбери я завел подругу по имени Лесли, очень красивую девушку, высокую и белокурую. Она работала учительницей и иногда приглашала меня домой к своей матери на добрую трапезу. Мать считала, что ее дочери повезло оказаться под культурным влиянием настоящего европейца, который может научить ее многим интересным и полезным вещам с другого края света. Естественно, что у этого европейца на уме было одно: как бы поскорее
затащить Лесли в постель. Эта девушка оказалась крепким орешком, но она была очень мила и добра ко мне.Мы целыми часами целовались и обнимались на траве, но я не помню, дошло ли дело до того, чего я добивался. Так или иначе, все было замечательно, а ее мать кормила меня превосходной едой. Мое «культурное влияние» день ото дня возрастало, и я уверен, что если бы не мой ненасытный сексуальный аппетит, то мы бы по-прежнему чудесно проводили время вдвоем.
В Олбери также было заведение, где подавали стейк с яйцом — традиционное блюдо австралийского рациона. Помню, как я приходил туда по вечерам и получал пароль «стейк наверху»; это означало, что на втором этаже есть девушки для развлечений. В те дни можно было найти самые необыкновенные способы знакомства с местными обычаями и культурой. Мы действительно вписались в местное общество, и люди очень хорошо относились к нам.
Еще я работал на «CSR» (колониальном сахарорафинадном заводе), где управлял лебедкой, грузившей мешки с сахаром. После этого у меня две недели болела голова от запаха сахара. Это была невероятно трудная работа. В летнюю жару от сахара поднимались невыносимые удушливые испарения.
Друзья-солдаты из Восьмого корпуса на реке Мюррей в Токумвале, 1944 г.
Потом была работа в другой команде, с которой мы разгружали суда с цементом из Америки. Нас на две недели послали в мельбурнский порт грузить большие мешки с цементом. Грузовые суда подходили одно за другим. Помню, что я ходил весь белый, потому что цемент схватывался под душем и никак нельзя было смыть его. Именно тогда прошли слухи, что японцы вот-вот вторгнутся в Австралию. К счастью, Америка спасла континент от японского вторжения, что было очень кстати, потому что очень мало австралийских солдат осталось дома. Большинство из них сражались на Ближнем и Дальнем Востоке.
Ближе к окончанию войны я сменил свою комнату на маленькую хижину на задворках большого дома с меблированными комнатами на Бромби-стрит в Южной Ярре, пригороде Мельбурна. Это была настоящая маленькая хижина под большим старым деревом, с небольшим навесом позади, под которым я держал свой автомобиль. Размер моего жилья составлял примерно два на четыре метра. Мой большой чемодан, с которым я путешествовал всю дорогу от Берлина, стоял слева от входа.
На стенах висели маленькие фотографии и коллажи в рамках, которые я изготовил еще мальчишкой. Стены были оклеены выцветшими обоями с цветочным узором, а в углу стояла очень узкая железная кровать, накрытая покрывалом тоже с выцветшим цветочным узором. Еще в хижине имелся умывальник и зеркало над ним — и все, потому что больше там все равно ничего бы не поместилось.
Единственная дверь была с «мушиной проволокой», по австралийскому выражению, то есть с металлической сеткой для защиты от насекомых. Для того чтобы принять душ, я должен был пойти в главное здание: пересечь уютный дворик с цветочными клумбами, войти в дом и пройти по коридору в единственную ванную комнату. Люди, снимавшие там просторные комнаты (это был старый австралийский особняк), вовсе не были нищими, но тем не менее пользовались одной общей ванной, и когда она была занята, что случалось очень часто, мне приходилось возвращаться по коридору, выходить в сад, ждать в течение некоторого времени, а потом возвращаться обратно. Чтобы включить газ в обогревателе, нужно было опустить монетку в один шиллинг, после чего газ зажигался с громким хлопком.
Я водил всех своих девушек в маленькую зеленую хижину. Среди них я помню одну потрясающую красотку по имени Бетти. Она была очень сексапильной девушкой, с тонюсенькой талией и большой грудью. Я увел Бетти у ее ухажера Джека, который иногда прятался за моей хижиной. Попасть на задний двор не составляло труда: для этого требовалось лишь войти через парадные ворота и обойти вокруг дома.
Когда мы занимались любовью на моей узкой постели, я порой слышал шорох в кустах за хижиной и говорил Бетти: «Тише, Джек там», а Джек вопил: «Я знаю, что ты здесь, Бетти, выходи, я знаю, что ты трахаешься с Хельмутом!» Иногда он так доводил меня, что я вскакивал с постели и в бешенстве кричал в ответ: «Проваливай отсюда к чертовой матери!» Думаю, он тоже устал от этого занятия, потому что исчез с моего горизонта, но в конце концов Бетти вернулась к Джеку, и они, как ни странно, поженились.