Автограф президента

Было еще одно обстоятельство, с которым приходилось считаться при оценке достоверности поступающей от Рольфа информации о намерениях и планах «русского отдела»: в контрразведке этой страны, как и в аналогичных службах многих других стран, существовали бригады «свободного поиска», работа которых планировалась только в общих чертах, а в остальном строилась по принципу самостоятельного поиска объектов, представляющих интерес для контрразведки. Такими объектами для бригад «свободного поиска», закрепленными за «русским отделом», были, естественно, сотрудники советского посольства и других учреждений.

И вот эти бригады рыскали по всему городу, ну, может, не по всему, а по тем районам, где вероятнее всего было появление определенной категории советских граждан, и, обнаружив такой объект, неожиданно брали его под наблюдение. Находили же они его либо по автомобилю, либо по внешности, поскольку отлично знали в лицо всех советских граждан, особенно тех, которые представляли для них особый интерес.

Нетрудно понять, насколько это было опасно, если таким объектом оказывался разведчик, находящийся в городе по своим делам, особенно если к тому моменту он уже закончил проверку и успокоился, не обнаружив за собой слежки. Впрочем, грамотный и добросовестный разведчик никогда не успокаивается и ни на одну минуту не прекращает проверки, потому что он отлично знает, что в любой момент может оказаться под наблюдением.

…У меня к тому времени уже был некоторый опыт работы в подобных условиях, поскольку в системе контрразведки бывшей французской колонии тоже было одно очень интересное подразделение, называвшееся «инициативная бригада». В течение многих лет оно изрядно портило нервы моим коллегам, поскольку никто никогда не мог заранее предсказать, чем эта бригада, в которой заправляли французские советники, будет заниматься в каждый конкретный день: на то она и именовалась «инициативной», чтобы проявлять эту самую инициативу при каждом подходящем случае!

Эта нервотрепка продолжалась до тех пор, пока мой предшественник не наладил дружеские отношения с шефом этой «инициативной бригады», и тот, безусловно, за приличное вознаграждение стал не только своевременно упреждать нас о том, за кем из советских граждан будут следить его сотрудники, но со временем вообще стал откликаться на наши дружеские просьбы и использовать вверенное ему подразделение в наших интересах. Кстати, это через него я вышел на того самого француза, которого мне пришлось в деликатной ситуации назвать Федей.

Примерно года через полтора после того, как я приехал в страну и продолжил работу с шефом «инициативной бригады», он по моей просьбе завербовал от имени своей контрразведки ночного сторожа, охранявшего виллу, на которой проживал резидент американской разведки. Впрочем, «завербовал» — это слишком громко сказано. Контрразведка обычно не очень-то церемонилась с местными гражданами, и эта «вербовка» выглядела довольно просто: сторожа аккуратненько взяли, когда он возвращался домой после ночного дежурства, доставили в контрразведку, и шеф «инициативной бригады» под страхом жестокой расправы над ним и его родственниками обязал его регулярно информировать обо всем, что происходит на вилле американца. Я поручил это дело бригадиру не потому, что мне было лень самому им заняться или меня смущала разница в социальном положении дипломата и ночного сторожа, а потому что бригадиру было намного сподручнее завербовать, а главное, встречаться с этим самым сторожем, да и платить ему было совсем не обязательно, достаточно было того, что он дрожал от одного слова «контрразведка». К тому же в этой бывшей французской колонии французы всеми силами стремились не допустить усиления позиций американцев, в связи с чем французско-американские противоречия расцвели махровым цветом, и не использовать их в наших интересах было бы просто неразумно.

И вот однажды сторож проинформировал бригадира о том, что резидент разрешил ему сегодня вечером не выходить на работу, так как у него будут гости, которые намереваются остаться до утра. Бригадир вполне резонно усомнился в том, что американец, известный своей склонностью к мистификациям, сказал сторожу правду, и приказал ему выйти на дежурство, но не торчать, как обычно, возле виллы, а скрытно понаблюдать, кто будет у американца в гостях.

Сторож так и сделал, тем более что с его цветом кожи раствориться в сумраке субтропической ночи было проще простого.

На следующий день сторож доложил, что никаких гостей у американца не было, а около девяти часов вечера его виллу посетил какой-то европеец, который пробыл там около двух часов. Выйдя от американца, европеец пешком проследовал на соседнюю улицу, сел в оставленную там автомашину и уехал.

Бригадир сообщил мне номер автомашины, и я, честно говоря, поначалу даже усомнился в достоверности этой информации: эта автомашина была мне хорошо известна и устанавливать ее владельца по картотеке дорожной полиции, что намеревался сделать бригадир, не было никакой необходимости, потому что на ней ездил советский гражданин Лыков, тоже мне хорошо известный из-за своего сволочного характера и массы всяких мелких, но запоминающихся инцидентов, которые произошли с ним за неполный год его пребывания в стране.

Был он геологом по профессии, в свое время защитил кандидатскую диссертацию, потом начал работать над докторской, но тут волею судьбы его забросило в советскую геологическую экспедицию, копавшуюся в недрах одной африканской страны, и этот жизненный поворот сыграл с ним злую шутку.

Убедившись во всех прелестях пребывания за границей, вернее, даже не самого пребывания, а тех материальных благ, которые оно предоставляет малообеспеченным кандидатам и даже докторам наук, Лыков решил посвятить себя работе вдали от своей страны, несмотря на то что ее недра тоже ждали еще своих исследователей. Но за находки в недрах других стран платили намного больше, и для Лыкова это было главным.

Вернувшись в Москву, он развил бурную деятельность, главными аргументами в которой, как потом выяснилось, были подарки и прочие подношения различным высокопоставленным чиновникам тех ведомств, которые занимались командированием специалистов за границу, и уже через год получил направление в бывшую французскую колонию в качестве эксперта ООН.

Характер у него, как я уже отметил, был самый что ни на есть сволочной, и инциденты стали возникать один за другим чуть не с первого дня, поскольку жил он совершенно обособленно от остальной советской колонии и все рабочее и нерабочее время проводил в милом его сердцу иностранном окружении.

Так что ночной визит был закономерным итогом его поведения и навел нас на вполне определенные размышления, потому что о своей дружбе с американским резидентом Лыков никого в известность не поставил, и разрешения на это не получил.

Да к тому же и обстоятельства этой встречи не оставляли никаких сомнений в том, что она носила обусловленный и конспиративный характер.

Самым разумным в этой ситуации было, конечно, под благовидным предлогом отправить Лыкова в Союз и там спокойненько во всем разобраться. Именно такое указание мы и получили из Центра. И в этом указании был резон, потому что разбираться в поступках человека, подозреваемого в шпионаже, в условиях заграницы не только сложно, но и, как говорится, чревато: малейшая ошибка, малейший просчет — и человек уходит к тем, кто наставил его на путь предательства.

Но с другой стороны — в чем и как можно разобраться, если в результате неожиданного отъезда в Союз оборвутся все связи такого человека с иностранной разведкой, на которую он намеревается или уже начал работать? Или ему дадут указание «залечь на дно» и отлеживаться там до лучших времен?

И поэтому я под свою личную ответственность предложил оставить Лыкова в стране до тех пор, пока не будет внесена если не полная, то хотя бы достаточная ясность в существо его взаимоотношений с резидентом ЦРУ. Руководство прислушалось к моему мнению, и Лыков остался в стране. До сих пор не могу ответить себе на вопрос, правильно ли я поступил и что было лучше: отправить его в Союз и долго-долго держать там «под колпаком», может быть, без особых надежд на разоблачение или оставить его в стране? Знать бы заранее, чем все это кончится, тогда, наверное, решать этот вопрос было бы легче!