Автограф президента

Как ни странно, но сегодня вечером ресторан «Карпаты» был для меня наиболее безопасным местом. И не только потому, что там было многолюдно, а потому, что среди этого многолюдья был всего один, но весьма могущественный человек, на которого я очень рассчитывал.

Перед тем как выйти из «вольво», я мысленно попрощался с прекрасным изделием шведских автомобилестроителей, верой и правдой прослужившим мне почти три года. Если все пройдет благополучно, а не верить в это я просто не имел права, мне больше не придется сесть за руль этой машины, да и вряд ли я увижу ее снова.

Захлопнув дверцу, я, не оглядываясь, прошел в ресторан, нисколько не сомневаясь, что не пройдет и минуты, как люди Бодена сделают так, чтобы моя машина не могла без их ведома и согласия тронуться с места. Конечно, они не станут резать покрышки или выводить из строя мотор, это грубо да и ни к чему, ибо при благополучном (для них!) исходе встречи я должен спокойно уехать домой, не заподозрив их ни в чем предосудительном. Они просто заблокируют мою машину, чтобы я не мог ею воспользоваться и неожиданно уехать.

Войдя в ресторан, я на несколько секунд задержался у зеркала, чтобы привести себя в порядок, и при этом бросил взгляд на находившийся справа от него светильник. Одна из лампочек не горела, и это означало, что обстановка в ресторане полностью соответствует условиям, необходимым для успешного проведения операции. Зафиксировав для себя этот факт, я поправил прическу, галстук и прошел в зал.

Первым человеком, которого я заметил, прежде чем ко мне подошел метрдотель, был сидевший недалеко от входа солидный господин с пышной шевелюрой седых волос и смуглым, выразительным лицом, в черном костюме с бабочкой.

Он скользнул по мне безразличным взглядом, и мы лишь на какой-то миг встретились с ним глазами, но этого было достаточно, чтобы я окончательно успокоился. Я никогда раньше не встречался с этим человеком и тем не менее сразу узнал его. Узнал по приметам, по фотографии, а еще по тому, что сегодня только он мог сидеть на том месте, где он сидел.

Он возглавлял региональную службу безопасности закордонных частей Организации украинских националистов, и звали его Терри Сердюк. Прежде чем занять этот высокий пост, он проделал непростой путь, начавшийся еще в сорок седьмом году. Именно тогда студент Львовского университета Тарас Сердюк узнал, что пришедшие на хутор, где жила его семья, чекисты и «ястребки» обвинили его отца в пособничестве бандитам, вывели его из хаты и расстреляли на глазах у жены и малолетних детей. Сердюк съездил на хутор, лично выяснил все обстоятельства смерти отца, после чего ушел в лес. Вскоре он примкнул к банде Ворона и сам стал бандитом по кличке Юрко.

Он рвался принять участие в бандитских вылазках, чтобы отомстить за гибель своего отца, но Ворон рассудил, что молодой, образованный парень, не одичавший еще от длительного пребывания в лесу, хорошо знавший Львов, принесет больше пользы в качестве связного и разведчика.

Так Юрко стал сотрудником оуновской «безпеки».

Однажды, отправившись вместе с двумя бандитами в город, он наскочил на чекистскую засаду. В короткой, но ожесточенной перестрелке оба попутчика Юрко были убиты, а сам он был ранен и схвачен чекистами. На допросе Юрко наотрез отказался отвечать на любые вопросы, приготовившись принять мученическую смерть, и вот тогда ему сказали, что он совершил глупость, бросив университет и уйдя к бандитам: его отца убили не чекисты, а переодетые боевики из банды Ворона, выдававшие себя за чекистов, и убили не за пособничество бандитам, а за отказ снабжать банду продовольствием и доносить на своих односельчан.

Юрко не поверил чекистам, но ему сообщили кое-какие детали и посоветовали вернуться в банду и самому во всем разобраться. Одновременно оказали ему медицинскую помощь и предложили, в случае если он убедится в правоте чекистов, не предпринимать никаких самостоятельных шагов, чтобы покарать убийц своего отца, а при очередном выходе во Львов дать о себе знать.

Так Юрко снова стал Тарасом Сердюком.

Вскоре в Закарпатье прибыл закордонный эмиссар ОУН, и Сердюк по заданию националистического подполья стал его проводником и телохранителем. Благодаря его «заботам», а вернее, при содействии чекистов, эмиссар успешно выполнил возложенную на него миссию и, возвращаясь за кордон, в знак благодарности захватил с собой и Юрко.

В сорок восьмом году Сердюк оказался в ФРГ, потом не столько по заданию ОУН, сколько по рекомендации чекистов работал в других странах, детально освещая деятельность украинских буржуазных националистов. Шли годы, и Сердюк, обремененный работой на ОУН и на КГБ и по этой причине не имевший ни жены, ни детей, загрустил по своей родной Украине, где проживали его братья, сестры и другие родственники. Руководство разведки удовлетворило его просьбу о возвращении на Родину, где планировалось его участие в крупном пропагандистском мероприятии по разоблачению антисоветской деятельности украинских буржуазных националистов, находящихся на содержании ЦРУ и других западных секретных служб. Перед отъездом в Советский Союз Сердюку предложили выехать в страну, где американская разведка принуждала неведомого ему Михаила Вдовина остаться на Западе, и помочь ему с честью выйти из этого сложного положения.

Полномочия Сердюка как шефа региональной службы безопасности распространялись и на эту страну, поэтому его приезд не выглядел необычным. На первой же встрече с Толей Сугробовым Сердюк предложил свой план, который и был принят нами практически без всяких изменений, поскольку все равно никто лучше него не смог бы решить все проблемы. Нас, правда, несколько смутило намерение Сердюка использовать, как говорится, втемную оуновских боевиков, но Сердюк заверил, что они ни за что не догадаются об истинной сути их участия в операции, а когда поймут, и меня и Сердюка в стране уже не будет. К тому же предоставлялся прекрасный шанс еще раз столкнуть оуновцев с покровительствующей им секретной службой натовской страны. Этот довод нам очень понравился, и план Сердюка был одобрен. В соответствии с этим же планом наиболее подходящим местом проведения операции оказался ресторан «Карпаты», где я и назначил Дику свидание.

Вот этому-то могущественному и беспредельно преданному нам человеку (одному!) и вверялись сегодня успех всей операции и моя судьба.

…В свое время, ознакомившись с делом Сердюка, я с удивлением узнал, что самое непосредственное отношение к его заброске за кордон имел мой первый наставник Максим Михайлович Гончаренко, более известный в кругу профессионалов как Макс. Этому человеку я был обязан очень многим, в том числе лучшими чертами в моем характере и определенными полезными навыками, необходимыми человеку моей профессии.

Когда мы познакомились, Максу было пятьдесят три года. Это был высокий, очень худой, будто сплетенный из длинных тонких мускулов и сухожилий человек, обладавший невероятной силой и потрясающей выносливостью.

В один из первых дней после моего прибытия на спецподготовку проходила сдача нормативов по программе офицерского многоборья, и Макс буквально потряс меня, когда пробежал стометровку с высокого старта чуть хуже тринадцати секунд.

Этот результат кое-кому может показаться вполне ординарным, но если учесть возраст Макса и то, что, кроме высокого старта, бежал он по гаревой, неухоженной дорожке захудалого стадиончика, да к тому же не в трусах и шиповках или хотя бы в тапочках, а в брюках и очень модных в ту пору китайских штиблетах, то показанное им время заслуживает восхищения.

На лыжах он вообще творил чудеса, на любой дистанции оставляя далеко позади почти всех своих подопечных, большинство которых были вдвое моложе его. В день своего пятидесятипятилетия он принял участие в лыжной эстафете четыре по пять километров и, пробежав в одиночку все четыре этапа, в соперничестве с десятью командами занял четвертое место.

Это был человек поистине легендарной судьбы и неслыханной отваги. Я мог бы посвятить ему целую повесть и, возможно, когда-нибудь еще сделаю это, но сейчас приведу только два эпизода из его богатейшей биографии, один из которых имеет самое непосредственное отношение к моему рассказу.