Автограф

Около парадных дверей стоял Лощин. Он умеет неожиданно появляться. Удивленно посмотрел на Гелю в машине. Геля сказала Сереже:

— Поехали.

Сережа точно почувствовал, что Геля хочет отделаться от взгляда стоящего у парадного человека, рванул «тумбочку» и быстро включил ее в поток городского движения.

— Где будут показывать материал? — поинтересовалась Катя. — Я слышала, на «Мосфильме» тридцать пять разных залов.

— В яичном зале, — ответила Геля.

— Ко-ко-зал, — засмеялся Юра.

— Неужели на самом деле есть такой зал? — удивилась Катя.

— Есть. — Геля смотрела в нем свои кинопробы. Зал соответствует названию, потому что обит для акустики бумажными формами для хранения яиц.

Выехали на набережную. Вода в реке была темной, зимней. На одиночных льдинах сидели вороны, плыли по течению. Геля подумала о себе — тоже плывет в своей жизни куда-то по течению.

— Ребята, так я говорю? — то ли спросила, то ли сказала Катя.

— Говори.

— Ангелина Артемьевна, нас просили вам передать, — начала Катя необычно торжественно и тут же быстро добавила: — Вы только не спешите отказываться.

Геля через плечо вопросительно взглянула на Катю.

— Не спешите, — повторила Катя. — Наш художественный совет приглашает вас, уважаемая Ангелина Артемьевна, руководить нашей театральной студией. На заводе которая.

— Где студия? — все-таки переспросила Геля.

— На заводе.

Геля растерялась. Продолжала вопросительно смотреть на Катю.

— Мы вас просим, — сказал Сережа. — Как заинтересованные зрители.

— Но поймите, я…

— Не отказывайтесь. Очень просим.

— Никогда ничем подобным не занималась.

— Теперь попробуйте.

— Нет, нет. Актриса я… про таких в театрах говорят — трудяга. Знаете? Шпала.

— Не знаем и знать не хотим, — запротестовал Юра. — Я правильно говорю, ребята?

— Абсолюмант! — засмеялся Миша.

— Вот, слово чемпиона сушек. В переводе нуждаетесь?

— Нет, — улыбнулась Геля. — Но… завод далеко, почти за городом. И все-таки потом… театр у меня, не забывайте.

— «Уймитесь, сомнения… страсти», — пропел Миша.

— Ребята, хватит, — сказал Сережа. — Разговор серьезный. Геля, вас будут возить.

— Я никогда подобным не занималась. Это действительно серьезно.

— Вот и вы подумайте серьезно. «Тумбочка» в вашем распоряжении.

— За рулем — автоакробат, — добавил Миша. — И воздухоплаватель.

— Нет. Вы все-таки не понимаете всей серьезности. — Геля волновалась. — Опыт, методика, характер надо иметь соответствующий.

— Не понимаем? Очень даже понимаем.

— Я не гожусь. Нет. — Внутренне улыбнулась: автоакробат — автородео.

— Об этом судить не вам.

— Меня плохо знают.

— Знают достаточно.

— Где?

— На заводе. Теперь окончательно все узнали.

— Да кто все? — упорствовала Геля.

— Ну все, — упорствовала и Катя.

Поздно вечером Геля разговаривала по телефону с Леней Потаповым.

— Леня, я бездарь? Скажи правду? Неудачница и все такое.

— Почему ты волнуешься?

— Откуда ты знаешь?

— Ты забыла, что мы с тобой знакомы с октябрят?

— Ленечка, я измучилась. Я… Ленечка…

Геля могла так говорить только с Леней. Ей казалось, что она заплачет от одиночества, от зависти к Кате Мартыновой и еще от чего-то необъяснимого, но очень для нее грустного.

— Леня, что мне делать?

— Начни все сначала.

— Не понимаю. С октябрят, что ли?

— Свою личную жизнь. Я очень хорошо к нему отношусь, ты знаешь. Но ты начни сначала и так, как тебе хочется, а не ему.

— Ты о ком говоришь?

— О Рюрике, конечно.

— Сначала?..

— Помучай его как следует. Может быть, он очеловечится.

— Я не умею мучить.

— Научись.

— У кого?

— У него самого. Ты его любишь?

Геля не знала, что ответить.

— Любишь. Я ведь знаю. Ты должна быть счастлива.

— С ним?

— Вообще. Ты заслуживаешь счастья.

— Думаешь? Счастья в ком или в чем?

— Как ты сейчас похожа…

— На кого?

— На Ксению. Не удивляйся. Вы совсем похожие и совсем разные, когда звоните мне по телефону.

После разговора с Леней Геля прошла к себе в комнату и, как это делала в последние дни, медленно разделась. Особенно медленно, будто вслушиваясь в себя, что-то проверяя. Легла. Долго лежала, не засыпала. После разговора с Леней ей сделалось легче, потому что твердо знала: не умеет никого мучить. Но достаточно ли этого, чтобы руководить студией, даже любительской? Смешно. Что-то будет…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Артем дважды укладывал чемодан — хотел уехать. Сам. Есть в средней России городок под забавным названием Ратный Двор. Расположен на песчаной речке Ивне, на которой стоит водяная мельница, одна из последних в округе. Вплотную к ней примыкал густой сосновый лес, в нем добывали смолу. В городке был постоянный запах смолы и муки, исходивший от мельницы, зазелененной ряской и кувшинками, причалившими к мельнице и вставшими на якорь красноватыми, опущенными на глубину стеблями. Артем был в Ратном Дворе давно, очень давно — на практике в местной газете. Часто прерывалась подача электроэнергии. Артем всю ночь вместе с немногочисленными сотрудниками крутил за большую рукоятку машину, а утром в городке появлялся сделанный вручную тираж. Артем не чувствовал усталости, отправлялся на мельницу, садился около ее огромного колеса, слушал, как оно купается в реке, и постепенно, сам не замечая, задремывал. Артема и сейчас обволакивало запахом свежей муки и смолы. Запахом ряски и кувшинок. Казалось все это чем-то несбыточно прекрасным.

Он уедет в Ратный Двор, туда к себе, совсем молодому, к литературной молодости. Инициатива на его стороне. Повернет за рукоятку печатную машину? Сможет? Он все про себя узнает там, где начинал. Была очевидность всего, и был здравый смысл во всем, но он тогда этого не понимал. Впервые в жизни толкнул босыми ногами гончарный круг в старой хибарке гончара и пробовал мять в руках глину; пил воду со дна реки, узнал, что такое листья мать-и-мачехи: одна сторона листа всегда теплая, другая — холодная. На квартире у хозяйки подружился с молоденьким любопытным петушком. Он ходил за Артемом, иногда даже в редакцию. На мельнице Артем воровал для него горсти зерна. Сидел по вечерам в тесном бревенчатом кинотеатре, в котором скамейки чем дальше от экрана, тем были выше. На последнюю скамью надо было не садиться, а вспрыгивать.

Каждый имел веточку полыни от блох, которые в то лето терроризировали городок.

Блохи в основном жили в земляных полах. На протяжении сеанса в кинотеатре пахло полынью. Опять от этого в памяти возникало что-то несбыточно прекрасное. Трещал движок, и в городе знали, что идет кино.

Городок был в лесу, далеко от железной дороги. Три раза в неделю прилетал гидросамолет, садился на небольшое озеро, откуда вытекала Ивня: привозил пассажиров, почту. Самолет прикрепляли у берега веревкой к вбитому в землю колышку, будто привязывали козу. И он тихо ходил на этой веревке в ожидании обратных пассажиров и почты. Билеты на самолет продавались на почте в окошке, над которым от руки было написано «Пользуйтесь услугами малой авиации» и нарисован самолет, похожий на этажерку, поднявшуюся в воздух. Был в городке пожарный сарай. Он стоял на высоком месте, имел пожарную вышку. С нее круглосуточно обозревал местность дежурный пожарник. В сарае были новенькие пожарные машины. Вышка одновременно сделалась ориентиром и для малой авиации: по ней заходили на посадку. Гидросамолет всегда пролетал низко над вышкой и приветствовал покачиванием крыльев дежурного. Возле пожарного сарая собирались девушки: приходили сюда потанцевать, потому что здесь имелась радиотрансляция и удобная для танцев площадка с красивым видом на местность. Однажды вся танцевальная площадка оказалась участницей тушения пожара. Вместе с пожарными «площадка» села на машины и выехала на «очаг загорания». Артем тоже попал на него с танцев. Он когда-то танцевал, любил танцевать. Теперь в это не верилось.