1. Мы ремонтируем автомобиль

Сначала расскажу случай из собственной практики... Горит в "Жигулях" красная лампочка и не хочет гаснуть. Это значит, что в аккумулятор не идет зарядка и налицо какая-то неисправность. Без станции технического обслуживания не обойтись. Каждый автолюбитель знает, что его ждет на СТО. Знаю и я и поступаю соответственно: встаю рано, кладу в сумку бутерброды, надолго прощаюсь с домашними и еду. Жду в очереди, пока станция откроется. Попадаю за ворота. До цеха не допускают. Говорят, что станция новая и еще не обзавелась какими-то приборами для каких-то проверок. Спокойно еду на другую станцию. Очередь, то-се, наконец все же попадаю в цех. Минут двадцать бегаю, стараясь установить, кто тут электрик. Дважды подробно рассказываю о горящей лампочке не тем: сначала мотористу, затем арматурщику. Оба выслушивают, но говорят, что помочь бессильны. Наконец мне удается выяснить, кто тут электрик. Этот суровый немолодой человек что-то делает, склонившись над открытым капотом "Жигулей", а вокруг группа людей в пальто. Вливаюсь в группу, стремясь усвоить происходящее. Усваиваю. Электрика называют "дядя Женя" и каждое его слово встречают одобрительными возгласами и искательными улыбками. Когда дядя Женя сказал седобородому автолюбителю: "Отойди, свет застишь!" – то на седобородого все накинулись и стали даже его оттаскивать, я, кажется, тоже оттаскивала, стараясь поймать взгляд дяди Жени, но не поймала. А потом дядя Женя, подняв мрачные глаза, вдруг сказал: "А, Пал Палыч! Привет!" Как просиял этот Пал Палыч, как был горд, что дядя Женя его узнал, как мы Пал Палычу завидовали, а некоторые шепотом умоляли его замолвить за них словечко дяде Жене... Поняв, что до меня дело так и не дойдет, еду на третью станцию... Там после разных испытаний удалось умолить одного из двух электриков подойти к машине. Электрик, худощавый блондин с бачками, сказал, что вышел из строя генератор, надо менять, а генераторов, кажется, нет. Бегу на склад. Подтверждают: нет. Но сегодня обещали подвезти, – может, подвезут. Жду. Познакомилась с другими ожидающими, я им рассказала про горящую лампу, они – про свое, вместе закусили, часы летели незаметно. Вдруг вижу: идет второй электрик, тоже блондин с бачками, но полный, а около бегут, заглядывая ему в лицо и искательно улыбаясь, несколько клиентов... Каждый молит подойти к его машине, но электрик останавливается у моей, надо же, какое везенье! Спрашивает: "Чего у нее?" А уж тут все знали, что у меня, отвечают хором. Электрик велел открыть капот, включить зажигание, сунул в капот руку, что-то повернул, и – бац! – лампа погасла. Дело оказалось совсем не в генераторе, а в пустяке каком-то, первый электрик ошибся! Все так смеялись! А я – громче всех, мне-то как повезло!

Ехала я домой вечером, в метель, лампа не горела, я была счастлива. Генераторов так и не подвезли, и я, содрогаясь, думала о том, чего я избежала. Не меньше месяца я бы охотилась за новым генератором, который мне, оказывается, совсем не нужен. На душе было так легко, так хорошо...

А дома меня ждал пакет с почтовой маркой, в нем – рукопись. Странная рукопись: ни обратного адреса, ни подписи. Начинается так: "Сотрясение мозга, два сломанных ребра, вывих руки, ушибы – это пустяки, которые не сравнить с теми муками, которые..." Зачеркнуто. Затем: "Нет, сразу набело не удастся. Запишу попросту все случившееся, и это послужит черновиком..." Но черновика автор так и не перебелил. В чем дело? Может, его нет в живых и родные, разбирая бумаги покойного, нашли этот конверт и отправили? Надеюсь, впрочем, что автор жив. Но вряд ли здоров... Ознакомившись с рукописью, я решила предложить ее вниманию читателя.

"Замучил повторяющийся сон. Ночь. Еду на своей "Волге", еще целой, не разбитой, с прежними синими сиденьями (кто-то владеет ими сегодня?), поскрипывают щетки, очищая стекло, вдруг из тьмы протягивается рука, срывает щетки, стекло в снегу, я хочу остановиться – педаль тормоза проваливается, хочу подрулить к обочине – руль пропал, машина кренится в сторону, я догадываюсь – исчезло колесо, его отвинтила на ходу та же рука, сейчас меня перевернет, бросит в кювет, просыпаюсь от собственного крика...

В тот день на дворе тоже мело. Был конец декабря, ранние сумерки... Нет. Надо по порядку.

Человека починить можно, автомобиль – нельзя. Выйдя из больницы, я стал таскать "Волгу" на тросе на все станции техобслуживания по очереди, умоляя поставить новый кузов взамен исковерканного. Отказывали наотрез. И вдруг я вспомнил о Саше. Это мой бывший студент выпуска десятилетней давности, занимающий теперь крупный пост. Позвонил Саше. Он, милый человек, сразу по голосу узнал своего бывшего профессора, и через два дня я привел "Волгу" к воротам Энского ремонтного завода...

(Примечание. В рукописи завод назван, но я предпочитаю никого и ничего не называть. Как-никак рукопись анонимная.)

Директор, приятный блондин средних лет, был любезен, обещал кузов заменить – минута счастья! "Через недельку позвоню вам, пригоните машину, а мы уж все подготовим, старый кузов снимем, новый поставим, как вам это?" Я ответил радостной улыбкой. Улыбался и директор. Славный такой блондин, живые серые глаза, левый иногда косит – возьмет вдруг и отъедет в сторону...

Через недельку не позвонили. Через две тоже. Стал звонить сам. Был я на заводе в конце сентября, помню желтую листву лип, заглядывающих в окно, а лишь в середине ноября мне позволили пригнать машину. В переулке у ворот завода теснились автомобили, сновали какие-то люди. Трое подбежали ко мне: "Продай сиденья! Пятьдесят рублей!" Я сказал, что ничего не продаю, – меня не слушали. "Семьдесят пять!", "Сто!" – и тащили из-за пазухи грязные десятки. К счастью, "Волгу" взяли в цех, а вслед неслись разгоряченные голоса: "Двести!"

Директор огорошил сообщением: за один день сделать не удастся, долго объяснял почему, но я не помню объяснений, помню его косящий глаз и странные слова, сказанные шепотом: "Выньте все из машины и увезите!" – "Зачем?" – "Мало ли что!" – прошептал директор; левый глаз вернулся на место и взглянул прямо на меня.

Это было в цехе. На плиточном полу стояли автомобили, около суетились люди, не торгующие и праздно болтающие, как в переулке, а работающие; смотреть на работающих всегда приятно, и мне было приятно, хоть и рухнула мечта сегодня же уехать на машине... Что я хотел сказать? Да. Огорчил совет директора. Я открыл багажник. Что вынуть? Что увезти? Насос? Домкрат? Сумку с инструментами? Запаску? Катить ее, что ли, перед собой? Я усмехнулся, покосился на директора, но он не смотрел на меня. Смотрели зато остальные. Несколько пар блестящих глаз уставилось в мой открытый багажник, и в цехе воцарилась тишина. Я захлопнул багажник. Сразу послышались голоса, загудело, застучало; замершая на полдороге машина вновь поплыла вверх на подъемнике, странное оцепенение кончилось, или мне померещилось оно?

Что было дальше? Вспомнил. Я сказал директору, что брать из машины ничего не буду, сложить некуда, везти не на чем. "И не нужно, – громко сказал директор, – все будет в порядке. Позвоню через недельку".

Через недельку не позвонили. Через две тоже. Стал звонить сам.

Наконец наступил день, когда раздались желанные слова: "Забирайте машину, все готово!" Решил ехать завтра с утра. Ночью дурно спал, слышал завыванье декабрьского ветра. Утром явился мой шурин Петя: "Еду с тобой!" И я понял, что означали случайно услышанные мною слова жены, говорившей в телефон: "Петя, умоляю! Пойми, он еще нездоров!" Поехали на Петиных "Жигулях".

А на улице мело, мело... В переулке сновали люди. В цехе стук, гул, рокот моторов... Директор, улыбаясь: "Любуйтесь на вашу машину!" Рядом с директором двое. Не помню ни имен их, ни должностей... Один ясноглазый, приветливый, другой сумрачный... Оба делали вид, что любуются новым кузовом. А он был старенький и, видимо, подвергся омолаживанию не впервые... Но это мы с Петей увидели позже, а тогда ничего не видели, кроме сидений – серых, грязных, в двух местах прожженных... "Это не мои сиденья!" – "Ваши, ваши!" – нежно сказал Приветливый. "А чьи же?" – ласково спросил директор. Сумрачный не слышал, он в этот момент заглядывал зачем-то под заднее крыло... "Не его сиденья!" – сказал Петя. Директор и Приветливый упирались недолго. Сиденья могли обменять, обезличка, что поделаешь! Тут вынырнул Сумрачный и, не вникнув в суть дела, рявкнул: "Как не ваши? Ва..." И внезапно замолчал, – кажется, Приветливый наступил ему на ногу... Я просил вернуть мои сиденья, мне отвечали, что это невозможно, где их теперь найдешь? Обещали поставить другие, однако за особую плату... Тут мой взгляд упал на руль, я обмер. Черный, поцарапанный, допотопный и не с грузовика ли снятый? Боги, боги мои! Тут слышу голос Пети (Петя открыл капот): "А где аккумулятор?" Три голоса в ответ: "Не было аккумулятора!" – "Как не было?" – кричу, чувствуя сильное сердцебиение. Петя мне: "Спокойно! – И им: – А ехать нам как же?" – "А вы съездите на Бакунинскую, купите новый!" – посоветовал Приветливый. "Точно, – сказал Сумрачный, – новый лучше. Ваш-то был так себе, помню я..." И внезапно смолк: видимо, опять наступили на ногу. Но куда дели мой руль? Он был гладкий, цвета слоновой кости. "Этот разве не ваш?" – мягко спросил директор, и левый глаз его уехал в сторону. "Неужели не ваш?" – удивился Приветливый, а Сумрачный рявкнул: "Не было у него руля, он так, без руля, и прие..." Тут ему снова не дали договорить, а я побежал к двери, открыл ее. На улице мело, я глубоко дышал, мне полегчало...

Петя уехал покупать аккумулятор. Мне принесли стул, я сел. Вокруг рокотали моторы, жужжали подъемники. Моя машина была заслонена спинами: снимали руль, вытаскивали сиденья. Заодно, я видел, вынимали сиденья у одной из "Волг", неподалеку стоявшей. Я все поглядывал на дверь, ведущую в склад, ждал: какие принесут сиденья, а вдруг мои прежние? Но оттуда ничего не несли, а когда я вновь взглянул на мою машину, вижу: сиденья уже прилаживают. Подошел. Тоже серые, но чистые, куда лучше предыдущих, однако откуда взялись они? Как я мог пропустить момент, когда их принесли из склада? Видно, минутами я впадал в забытье...

Аккумуляторов в магазине не было. Явился Приветливый. Сказал с доброй улыбкой, что нам поставят аккумулятор, чтобы доехать до проходной. "А дальше?" – "Что-нибудь придумаем!" А откуда-то взявшийся Сумрачный крикнул: "Чего думать? Дадим им этот, который валя..." Но, как всегда, ему не дали закончить мысль.

Я побежал оплачивать счет. Кассирша сказала, что принять такую крупную сумму она не может, надо перевести по почте. Кинулся на почту. Стоял в очереди. За перевод хотели взять 35 рублей. Показалось обидно. Сквозь ветер, слепящий снег побежал обратно. Кассирша сказала, что постарается деньги принять, если ее свозят домой за вязаной кофтой: очень дует от окна. Петя повез кассиршу. Я остался в цехе. Пронзила мысль: а номер? В техпаспорте записан номер прежнего кузова, надо же написать новый! Приветливый сказал, что это сделают в отделе сбыта. Дождался Петю, выскочил наружу, забыл, куда бегу, остановился. Темно, горели фонари, под ними кружился снег. Кинулся опять к кассирше. Она была в вязаной кофте, ей было тепло, и деньги с меня она взяла. Но в отделе сбыта заявили, что не имеют права ставить номер нового кузова, а поставят в техпаспорте номер счета... Тупо выслушал, кивнул, а прибежав в цех, схватился за голову. Как же так? В техпаспорте – номер счета, а на кузове – его заводской номер. Почему же этот номер они не могут вписать в техпаспорт? Голос Сумрачного: "А кузов нигде не числится, он давно..." И вновь ему не дали договорить, и рядом возник Приветливый: "Не волнуйтесь! Сейчас выбьем на кузове номер счета, а прежний номер забьем!" Привели длинного малого в засаленном берете, и он стал забивать, выбивать – фантастическая операция, смысла которой я не понимал, а Петя отмахивался, и никто ничего не хотел мне объяснять, один Сумрачный пытался, но его увели, едва он рот раскрыл...