Автономия и ригидная личность

Именно такие объяснения бессознательно мотивированного поведения постоянно встречаются в психиатрии. Про игрока, который проигрывает, и преступника, которого поймали, говорят, что они бессознательно предчувствовали такой конец и бессознательно к нему стремились.

Успешный бизнесмен, обвиненный в подделке ценных бумаг на крупную сумму, объяснял свой поступок причинами, которые вполне можно услышать в кабинете психотерапевта: «На меня что-то нашло и заставило это сделать, и я совершенно не понимал, что со мной происходит», добавив, что его профессиональная успешность «заставила его таким образом себя наказать»^[14].

Подобное объяснение действия в лучшем случае является неясным и неполным, а еще точнее — его вообще нельзя назвать приемлемым объяснением действия человека, ибо оно подразумевает, что действия совершенно сознательного человека можно объяснить бессознательными мотивами. При этом практически совершенно не учитываются состояние его сознания и сознательные установки, — то есть все то, что побудило его совершить это действие. Концепция, предполагающая достаточным объяснением действия влияние бессознательных потребностей или желаний, не принимая во внимание сознательные установки и состояние сознания, может считать приемлемыми даже самые натянутые объяснения поведения. Даже допустив наличие потребностей или желаний подобных тем, о которых только что шла речь, оказывается, что они сами по себе не могут правильно объяснить такое действие. Из всех успешных бизнесменов, которые осознанно или бессознательно чувствуют себя виноватыми, лишь единицы подделывают ценные бумаги.

В этом контексте утверждение, что любое действие человека является следствием особенности его личности, кажется слишком банальным. Но это именно так, ибо любое действие, особенно если оно интенсивное, включает в себя гораздо больше, чем просто побуждение, обусловленное потребностью. Действие происходит «в личности» человека, так как оно является конечным результатом процесса его воображения, сознательных установок, ограничений его мышления и представлений, которые придают этому действию «отпечаток» характера. Именно поэтому даже самое странное симптоматическое поведение невротической личности отражает характерные для нее установки, образ мышления и ограничения сознания ^[15]. Невротическая личность, совершающая навязчивые ритуальные действия (которые кажутся странными и неестественными даже самому этому человеку), будет и в других сферах жизни характеризоваться ригидным поведением: возможно, будет покорно исполнять установленные поведенческие правила и нормы. Фактически, только понимая характерные установки, способы мышления и точки зрения, которые формируют сознание, можно понять субъективную необходимость такого странного поведения. Только благодаря такому пониманию в симптоматическом поведении можно увидеть не только результат иррационального воздействия прошлых переживаний или бессознательного, но и результат актуального состояния психики.

В этом суть проблемы. С одной стороны, симптоматическое поведение невротической личности заложено «в ее характере»: то есть оно отражает установки и образ мышления, которые, как правило, характеризуют сознание и управляют действиями человека. С другой стороны, оказывается, человек все же не полностью узнает себя в таком поведении: он может считать свое поведение странным или особенным, словно он не хотел или даже не намеревался так себя вести, как например, это бывает в состоянии «навязчивости» или при воздействии «неуправляемого импульса». То есть мы сталкиваемся с поведением, которое в каком-то смысле управляется сознанием, а в каком-то смысле -нет.

Например, молодая женщина, бывшая «королева красоты», рассказывая о вчерашнем свидании, с сожалением призналась своему терапевту: «Вчера вечером мне опять пришлось исполнять “свой номер”. Обычно у меня три свидания в неделю с тремя разными мужчинами. При этом я каждому из них говорю: “Милый, я никогда раньше не встречала такого мужчину, как ты”». И всякий раз ее слова оказывали на мужчин одинаковое воздействие: польщенный мужчина сразу становился ее истовым поклонником. Но у нее сразу пропадал к нему всякий интерес, причем настолько, что исчезало желание снова с ним встречаться. «Так почему же так происходит?» — спрашивает она. Заранее у нее нет никаких подобных намерений. Такое поведение не приносит ей никакой пользы. Эта черта ее характера не нравится даже ей самой. Она знает, что «манипулирует» мужчинами, но с какой целью? Единственный результат — она видит, как мужчины превращаются в болванов.

Но в процессе дальнейшей беседы выясняется, что ее «номер» не ограничивается немногими явно импульсивными, «ненамеренными» замечаниями. Для таких встреч она готовила декорации, планировала вечер, тщательно подбирала себе наряд. А потом она, смеясь, вспомнила, что, встречая мужчину, она всегда к нему примеряется: насколько это будет «легкий» или, наоборот, «трудный» случай. Разумеется, второй вариант для нее намного интереснее.

Невозможно поверить, что «номер» этой женщины, согласно описанию ею собственного поведения, никак не отражает ее сознательного намерения; по существу, она подтверждает наличие у нее такого намерения, вспоминая о нем при конкретном описании свиданий (не только в приведенных выше случаях, но и в других). Но при этом ясно, что ее поведение не управлялось сознанием в полном смысле этого слова. Оно диктовалось осознаваемой целью, но не было полностью отрефлексировано сознанием. Его цель была осознаваемой, но не осознанно сформулированной.

Чтобы лучше понять этот феномен, нужно внимательно рассмотреть определенные аспекты природы невроза или невротической личности. Невроз так или иначе ограничивает субъективное ощущение. Невротические установки и образ мышления, развившись в реакции избегания или самозащиты по отношению к определенным видам конфликта или дискомфорта, затем создают препятствия полному осознанному ощущению некоторых видов эмоций и мотиваций, связанных с конфликтом или дискомфортом. Подавляется не только осознанное ощущение конкретных воспоминаний, чувств или желаний, но и целые области субъективных ощущений, вступающие в конфликт с этими установками. Таким образом, осторожные и защитные установки ригидного характера препятствуют полному осознанному развитию некоторых видов эмоционального ощущения. Например, появление у такой личности чувства симпатии и восхищения другим человеком может сразу вызвать ощущение слабости и уступчивости; и в свою очередь это ощущение приведет к реактивному усилению осторожности и снижению интенсивности начальной эмоции. В этом отношении невротические установки и способы мышления выполняют функции, которые психоанализ традиционно относил к разным защитным механизмам. Вызывающее дискомфорт переживание некоторых чувств и мотиваций, конфликтных по отношению к установкам невротической личности, вызывает связанные с этими установками компенсаторные реакции, которые снижают интенсивность вызывающего дискомфорт ощущения или устраняют его вообще. Функция защиты при неврозе включает в себя способы сохранения стабильного состояния уже сформировавшегося невротического характера.

Но такой процесс не обязательно завершается. Вполне возможно, что он никогда не будет завершенным. Он может снизить интенсивность полностью осознанного развития чувства или его затормозить, возможно, даже вообще исключить его любое дальнейшее осознание, но этот процесс вряд ли сможет полностью уничтожить интерес или чувство. Позвольте привести один пример, позволяющий прояснить сказанное.

Человек, страдающий неврозом навязчивости с явно выраженными установками беспокойства и аккуратности, может посчитать полным безрассудством или безответственностью необычный энтузиазм или соблазн что-то предпринять, например отправиться в путешествие, отличающееся от его обычного рутинного исполнения повседневных обязанностей. Эта тревожность постепенно возрастает, усиливая его беспокойство и заставляя его предварительно искать возможности риска или появления проблем. Эти поиски не могут закончиться, пока он не найдет какую-то возможность риска или какие-то проблемы, которые, по крайней мере, имеют видимость правдоподобия. В этот момент искушение, вызывающее у него дискомфорт, или, по крайней мере, его сознательный энтузиазм в отношении этого путешествия резко снижается. И все же вполне возможно, что он отправится в путешествие, но при этом будет испытывать сильную тревогу.

Такой человек может сказать: «Я это делаю (отправляюсь в путешествие, покупаю машину, может быть, даже женюсь), но на самом деле я не хочу этого делать», или «Я уверен в том, что это плохо кончится», или «Я знаю, что это ошибка» и т.п.

Узнав о столь мрачных предчувствиях человека, которые слишком явно идут вразрез с его поведением, можно подумать, что, по существу, он сам в них не верит и что уж точно у него нет полной уверенности в том, что он говорит, и, появись у него возможность, он поступит как-то иначе. Вместе с тем, не приходится сомневаться: он убежден в том, что он говорит. Иными словами, возникает разрыв между тем, что человек думает, что он чувствует, и тем, что он действительно чувствует и как себя ведет. Это не разрыв между сознанием и бессознательными чувствами. Это разрыв, а точнее — неполное соответствие между его осознанием того, что он признает, идентифицирует или называет своими чувствами, и реальной, хотя и нераспознаваемой и неопределенной сущностью его эмоционального ощущения, — то есть между реальным содержанием его желаний, реальным направлением его внимания и заинтересованности, реальным образом его мышления, т.е. всего, что имеет отношение к его действиям^[16].

У невротической личности такие разрывы присутствуют в более или менее стабильной форме. Невротический процесс создал такую формулирующую функцию сознания, которая не выражает, а фактически искажает реальные чувства, желания, интересы, намерения, актуальное состояние субъективного ощущения. Следовательно, люди, страдающие неврозом, часто думают, что они чего-то хотят или что им что-то интересно, хотя в действительности они только верят, что они должны этого хотеть или этим интересоваться. Они лишь воображают, что раздражены, но в своем поведении проявляют гораздо больше или гораздо меньше раздражения. Они уверены в том, что намереваются что-то сделать, хотя по существу такие намерения отсутствуют. Они уверены, что чувствуют симпатию к другому человеку, хотя на самом деле их не столько интересует человек, сколько они сами: то, насколько они добры и симпатичны. Они думают, что чувствуют смирение, хотя на самом деле гордятся своим унижением. Они убеждены, что проявляют доверие, и пытаются вести себя соответственно, однако их реальное субъективное ощущение, тон их голоса и их взгляд выражают все, кроме доверия.

Например, молодой человек, говоря о своем недавно принятом решении согласиться занять определенную должность, проникновенно произносит: «Я уверен, что поступаю правильно!.. Наверное, это действительно так».

Иногда такой разрыв между вербализованными чувствами и намерениями и тем, что невротическая личность действительно чувствует или собирается делать, выражается в заметной разнице между этими вербализованными чувствами и реальным поведением (как в случае с человеком, который говорит: «На самом деле я не хочу это делать» — и делает). Но часто этот разрыв выражается лишь в определенной степени искажения или неточности и неискренности того, что невротическая личность говорит или делает, или даже в том, как она говорит или делает. Поведение таких людей часто кажется вынужденным, демонстративным и в какой-то мере искусственным. Это проявляется и в приведенном выше случае с мужчиной, когда он слишком уверенно говорит: «Я убежден, что поступаю правильно!» Насколько мне известно, Хельмут Кайзер был первым, кто обратил внимание на этот феномен. По его мнению, невротическая личность сама не слишком полагается на то, что делает или говорит^[17].