Автопортрет, или Записки повешенного
Шрифт:
Если бы рейтинги Путина соответствовали действительности, то не было бы решения об уничтожении ВЦИОМа. То есть нам хотят нарисовать результаты выборов. И не годится, оказывается, только поставить под контроль систему ГАС «Выборы». Сегодня система ГАС «Выборы» находится под контролем ФСБ. Потому что ФАПСИ, которому подчиняется ГАС «Выборы», подчинено сегодня ФСБ. Этого оказалось недостаточно. Нужно еще и искажать результаты опроса общественного мнения, поэтому ставится под контроль еще и ВЦИОМ. Мы знаем, чем заканчиваются такие истории. Они всегда имеют один и тот же конец. Эти режимы разваливаются.
Политический век Путина очень недолог. То, что делает власть и прежде всего президент, категорически противоречит историческому
Путин разрушил демократическое устройство Российского государства, систему власти, присвоив себе право быть и исполнительной, и судебной, и законодательной, и местной, и региональной. Это катастрофа! Это моя первая и самая крупная претензия к Путину. Вторая претензия в том, что Путин подавляет независимые от государства средства массовой информации. Правда, независимых в идеале не бывает, важно, чтобы они были независимы от государства.
Власть действует логично в рамках той авторитарно-тоталитарной конструкции, которую она выстраивает. И действует технологично: у Гусинского взяли в заложники Титова, у нас взяли в заложники Глушкова, у Ходорковского взяли в заложники Лебедева. И субъекты процесса одни и те же – тот же самый следователь Салават Каримов разрушал и «Медиа-Мост», и Аксененко пытался преследовать, и СИБУР разрушал, и автовазовское дело его. Один и тот же человек. И конечно, это в логике власти.
Но главная проблема даже не в поведении власти, а в поведении самого капитала, самого бизнеса. Почему-то управление своими компаниями они до сих пор не могут передоверить. А управление государством они доверяют тем, кто совершенно не заинтересован в том, чтобы отстаивать их интересы. Кто сейчас главный властный класс? Безусловно – опостылевшее слово – бюрократия. В ельцинские времена бюрократия не участвовала сама в перераспределении собственности. Она за взятки – это правда, это известно всем – перераспределяла ничью собственность, т. е. государства, она не считала ее своей. Но бюрократия не верила, что в России возможно восстановление института частной собственности, поэтому с такой легкостью за бесценок распределяла направо и налево миллионную собственность. А вот сейчас, когда бюрократы убедились, что частная собственность – это надолго, они решили сами поучаствовать в процессе ее перераспределения. Это как раз то, что происходит сегодня, – борьба за еще нераспределенную собственность и за уже распределенную собственность – процесс перераспределения.
И здесь абсолютно принципиальна позиция самого бизнес-сообщества, прежде всего олигархов. Они кто, олигархи или олигофрены? Замечу, что олигофрения – это малоумие, а не слабоумие. Кстати, так вопрос сформулировал не я, а президент Путин на одном из приемов, показывая на известного бизнесмена. Олигарх не обиделся. И мне кажется, что вот именно эта сцена как нельзя лучше характеризует и президента, и олигархов, и их взаимоотношения. Путин с самого начала объявил и последовательно реализует идею отлучения капитала от политики. Это абсолютно нереально, но конфликт с ЮКОСом – явное проявление тенденции, которую сформулировал президент. И это коснется всех обязательно.
На пути подчинения капитала власти мы можем вычленить два этапа уже теперь. Первый этап – это дела Гусинского и Березовского, и второй – Ходорковского. По значимости только эти три дела, безусловно, в «топах». В какой момент возникло противостояние президента Гусинскому и мне? В самом начале его пути, сразу после выборов. Нужно было срочно продемонстрировать свою решительность, направить послание обществу: вот, мы боремся с этими олигархами ненавистными. А на самом деле была борьба за СМИ, нужно было как можно быстрее взять их под контроль. И все это прочитали
одинаково: Гусинский и Березовский занимаются политикой, поэтому на них наехали. В общем-то прочитали совершенно верно.Как оказалось, ни пример Гусинского, ни пример Березовского не убедили капитал не участвовать в политике. И то, что создавал Гусинский, и то, что создавал я, – это компании первого ряда, не второго. И власть ударила именно по компаниям первого ряда. Другое дело, у нее было такое прикрытие, что вот эти двое лезут в политику, поэтому мы имеем право с ними так обойтись. Я уже тогда сказал: это только начало, власть будет брать под контроль капитал, причем не только крупный, но и средний, мелкий, до палатки дойдут, что бы ни говорил Путин.
Нужно точно понять, что основной источник опасности для бизнеса на федеральном, региональном, местном уровне – это существующая сегодня власть. Не случайный бюрократ, а власть, которая дала отмашку на перераспределение собственности. Я уверен, что бизнес в маленьком городке ощущает давление мента или гэбэшника (на каждом уровне есть свой Путин). Вывод: бизнес должен открыто претендовать на власть, участвовать в выборах и в думских, и в местных, и в региональных, и в президентских. Бизнес должен выдвинуть своего кандидата в президенты. И конечно, это не Путин.
В окружении Путина есть немало людей, которые могут продлить его существование у власти, именно существование. Но это люди, которые не мыслят стратегически. А что касается исполнения различных игр, в том числе политтехнологических, то там есть очень способные, талантливые люди. Всё его окружение я очень хорошо знаю, все их ходы с точностью до миллиметра понимаю, потому что никогда в своей жизни они сами ничего не придумали. Ничего! Они ничего придумывать реально не в состоянии. К сожалению, это мои друзья. Поэтому мы и были друзья: один умеет придумывать, другие – исполнять.
Путин обманывал не меня лично, а обманывал в тех идеях, которые мы с ним обсуждали. Путин изменил тем идеям, под флагом которых он приходил к власти и которые реально не только я, но и многие другие обсуждали с ним. И в этом смысле Путин обманул. Правые реально считали Путина кандидатом прежде всего либеральных сил; правые активно поддерживали Путина, и Путин действительно поддерживал правых, и поэтому очень трудно было распознать в раннем Путине то, что произошло позже. Я, не смущаясь, говорю: да, я ошибся в Путине.
Путин не в состоянии сам формулировать цели. Я не понимаю, почему нужно было воевать с Грузией. Гэбистские инстинкты взяли верх. С Грузией можно договариваться. Россия не выдержала войну с Чечней и уж точно не выдержит войну с другой кавказской страной. Путин, к сожалению, типичный продукт КГБ. Раньше мне так не казалось, когда я его знавал при иных обстоятельствах. Нынче же Путин – типичное ГБ, адекватное системе.
При этом я вовсе не открещиваюсь от своего участия в продвижении Путина. Да, мы с ним были в достаточно близких отношениях, и я был одним из инициаторов и считаю это колоссальной ошибкой постфактум. Но другой вопрос: а сделал бы я другой выбор в то время? Я точно отвечаю, что нет, другого выбора в то время я бы не сделал, поскольку выбор был чрезвычайно ограничен.
Наши пути начали расходиться еще до того, как он стал президентом, а окончательно разошлись к осени 2000 года. В этом не было никакой подлости с его стороны, никакого вполне, впрочем, традиционного для российских правителей желания избавиться от тех, кто помог подняться на вершину власти. В нашем случае все было по-другому. Инициатива разрыва полностью принадлежит мне. Ничего личного – это были серьезные идеологические расхождения.
Я – глубокий сторонник самоорганизующегося, саморазвивающегося общества. Путин – глубокий, искренний сторонник общества, контролируемого сверху. Он считает, что только так страна может развиваться эффективно. А это как раз и есть тупик и разрушение страны.