- Автора!

Потом Люба. Ее и Аллу я пригласил в этот вечер на одно и тоже время, не знал только, которая приедет первой, и решил корректировать по ходу событий. Я пожалуюсь любовнице на надоевшую возлюбленную, и если я правильно рассчитал, Алла найдет способ ее устранить. Позвонит Любиному мужу, она такая стерва, что в этом удовольствии себе не откажет. Я намекну, что надо сделать. Потом подложу ей в сумочку ампулу с остатками яда, которым предусмотрительно запасся. Надо только будет поругаться и выпроводить ее к чертям. Для хорошего детектива нужно, как минимум, три подозреваемых, поэтому придется сходить часиков в восемь к единственному в деревне телефону и позвонить еще и Гончарову, чтобы приехал за якобы прихворнувшей женой. Он так привык исполнять команду "к ноге", что примчится, как миленький. И мой несравненный детектив получит продолжение.

Итак, сначала я подставляю соседа, потом Любиного мужа, потом Аллу, а под конец Аркадия Михайловича. Сюжет получается интересный, вся эта канитель сразу не раскроется, будут их допрашивать, подозревать. Забавно, я все это уже представил и пережил, и даже в лицах мысленно проговорил все возможные диалоги.

Теперь яд. Я положу его в бокал, когда уйдет Люба, потом, перед уходом любовницы, подложу ампулу Алле, как уже говорил. А выпью вино сразу же, как только уйдет Аркадий Михайлович. Достать цианистый калий не проблема, потому что у меня есть приятель фотограф. Мы познакомились еще в те времена, когда я подрабатывал телом, эксплуатируя свою фотогеничность. Вы легко его найдете. У нас была короткая любовная связь. У него собственная студия в центре. И имя его известно публике.

Не надо только думать, что я голубой. Это было из интереса. В целях, так сказать, эксперимента. В жизни все надо попробовать. А вдруг мне бы это понравилось? Боюсь, что насколько все это было несерьезно для меня, настолько для него трагично. Он дал мне цианистый калий и даже не спросил, зачем. Подумал, наверное, что хочу избавиться от навязчивой любовницы. Он их терпеть не может, моих женщин. Какая смешная, нелепая ревность!

Это что касается цианистого калия. Что там еще? Какие нужны доказательства? Причина самоубийства? Если вы до сих пор не поняли, могу изложить в двух словах: искал смысл жизни и не нашел. Играл, но не угадал ни одной буквы. Так, что ли, в суперпопулярном шоу? Вот вам еще одна любовь народа! Поле чудес в стране дураков! И что ты прикажешь с этим делать? Что ж, для простых людей, чем проще, тем быстрее дойдет. Надо быть простым и понятным. Я сам из народа! Я сын рабочего и сотрудницы культурно-просветительного учреждения, я сплав из отбойного молотка и перьевой ручки! Бедные мои мертвые бабочки, красивые мои слова!

А теперь по всей форме, для протокола: Я, Павел Клишин, прошу в моей смерти никого не винить, я все сделал сам, я сам написал и поставил эту пьесу, надеюсь, что не слишком затянул с развязкой, и было интересно.

Вам остается только поаплодировать и напоследок громко крикнуть:

— Автора!

И даже на том свете я вас услышу. И мне будет очень приятно, что вещь удалась.

Здесь оставляю пустое место, чтобы для верности поставить личную подпись ручкой:

Весь ваш Павел Клишин……………………….»

Алексей дочитал, потом поднял глаза на Михина:

— А почему ты думал, что я разочаруюсь? Это все?

— Есть еще пара страниц. Какая-то философская чушь. О Боге, о Вечности, о смысле жизни. Главное — здесь. Он признается в самоубийстве, обставленном как убийство, и обрати внимание на подпись.

В конце последнего листа стояла размашистая роспись шариковой ручкой: «Павел Клишин. 4. 06. **».

— Все, как положено, — вздохнул Алексей. — Удостоверил написанное. В подлинности его подписи можно не сомневаться. Равно как и в диагнозе. Мания величия. Кто-то Наполеоном себя воображает, а этот, видишь ли, сам Господь Бог!

— Это самоубийство, Леша, красиво разыгранное, да еще и сумасшедшим!

— А что Демин?

— Принес последние страницы рукописи, извинился, что не сразу. Он, видите ли, выполнял нолю покойного друга! Не мог пренебречь последним желанием. Теперь, после того, как расследование закончится, издаст этот роман. Он у Максима Николаевича есть целиком, с воспоминаниями о детстве, лирическими отступлениями и прочей белибердой. А потом Демин отдельно опишет, как велось расследование, каким необыкновенным человеком был покойный писатель, как выдал сначала все это за шутку, чтобы никто не помешал, а потом взял, да и осуществил свой замысел.

— И сколько он на этой «Смерти» заработает? И на собственных записках? Детектив в детективе. Ловко! Так сколько?

— Что я, коммерсант? Понятия не имею!

— А на остальные книги Клишина у Демина гоже есть договора на эксклюзивное право публикации?

— Похоже, что да. Писатель завещал свое творчество человеку, который прославит его имя.

— Что ж. Я с самого начала это знал, — пожал плечами Алексей. — Конец романа. Я имею в виду роман Павла Андреевича Клишина «Смерть на даче».

— Кстати, мы нашли приятеля Клишина, того фотографа.

— Голубого?

— Ну да. Он до сих пор страдает, безумная, говорит, была любовь. Если бы, говорит, знал, для чего ему нужна ампула с ядом, ни за что не отдал бы.

— А это та ампула?

— Ну да. Там капелька белой краски на донышке, фотограф ее случайно поставил на свежевыкрашенный подоконник. У себя дома.

— А та, что для Аллы знакомый химик доставал?

— Про ту ампулу ничего не ведомо.

— Куда же такая ценная вещь делась? Ты же говорил, что на ней маркировка того химико-фармацевтического комбината, с которого получала продукцию лаборатория знакомого Гончаровой.

— Ты думаешь, так много комбинатов в Москву свою продукцию поставляют? По пальцам пересчитать. Ну ошиблись. Я заглянул к химику, сверил маркировку и показал ампулу, он подтвердил, что не та.

— А сразу нельзя было это сделать?

— Сразу мы разрабатывали версию о том, что к убийству Клишина причастна Алла Константиновна Гончарова, за это ее и убрали, — сердито сказал Михин.

— И за что же ее убрали? Теперь? Согласно новой версии?

— Знаешь, я не хотел тебе говорить… У нее в сумочке нашли какие-то таблетки, они были рассыпаны в кармашке, без всякой упаковки. Химический анализ показал, что это желудочные средства. Гончарова страдала гастритом и часто принимала препараты от изжоги и болей. Возможно, съела что-нибудь жареное, либо печеное в пиццерии, ее скрутило, и Алла Константиновна что-то приняла. А среди желудочных таблеток оказалось снотворное, она про это забыла, и…

— Чего же у нее таблетки были без пузырька?

— Ну, эти женщины такие рассеянные, сам знаешь.

— С Аллой Константиновной я был знаком, — усмехнулся Алексей. — Она не была рассеянным человеком. Напротив.

— Может, она после смерти Клишина так расстроилась? Что стала рассеянной. А потом ее подозревали в убийстве. С племянницей поругалась. Нервы, знаешь ли. Думала о другом, и по рассеянности приняла вместе с но-шпой таблетку снотворного.

— Откуда ты знаешь, что поругалась?

— Демин все рассказывал. Говорил, что Алла очень нервничала последнее время, плохо спала.

— А кто тогда к Гончарову приходил?

— Да никто к нему не приходил. Мало ли отчего с человеком может случиться инфаркт? Сердце-то у него было слабое! К телефону он шел. В прихожую.

— Почему из кухни не позвонил? Там параллельный аппарат.

— Ну что ты привязался! Все доканываешься? Почему да почему! Кому и что ты пытаешься доказать? Себе? Ну ошибся. С кем не бывает.

— Но Демин там был? У Кяишина? — продолжал настаивать Алексей.