Авторитет из детдома
Шрифт:
– А я думал, вы хотя бы отношения поддерживаете. Ладно, меня можно понять, я по зонам мотался. Но ты-то здесь всю дорогу был – мог бы и не терять из виду.
– Да она сразу после детдома поступила то ли в техникум, то ли в училище, уехала, никому даже не сказала куда, – Пашка молодцевато и как-то отчаянно взъерошил волосы на затылке, вытащил из пачки очередную сигарету и глубоко затянулся. – А я-то, дурак, надеялся, что у нас может что-то получиться. После того случая с убийством Комбата мне показалось, что она стала еще беззащитнее, что она нуждается в моей помощи. Не сложилось. У других жены, дети, а мне до сих пор она снится.
Сквозь густой дым глаза
– Ну вот, полетела душа по кочкам! – Николай весело ударил друга по плечу. – Не кисни, Пашка, – на наш век баб хватит. Кстати, о них: – Девушка, нам бы еще закусочки и соку томатного. – И уже суровым тоном – к Пашке: – Проехали, друг. Чего бередить старые раны… Мне несколько лет понадобилось на нарах, чтобы смириться с тем, что никогда ее не увижу. Ты лучше поделись, как тебя в мусора угораздило попасть. И закусывай – разговор будет длинным, полагаю. Мы ведь никуда не спешим?
Анкудов на минуту замолчал, задумался. Было поздно, и в бар начала стягиваться ночная публика – любители дискотек, алкоголя, легких знакомств и прочих радостей темного времени суток. На танцполе уже подергивалась в такт музыке подвыпившая молодежь.
– Знаешь, после того, как тебя увезли, я кишками своими поклялся, что пойду в милицию. Защищать таких, как мы – бесправных, обманутых. Нет, я, конечно, видел, что нашему участковому, Андреичу, была по барабану и справедливость, и закон. Лишь бы директор вовремя бабло отстегивал. Да и начальство Андреича тоже думало лишь о том, с какого еще лоха деньги снять. Но мне казалось, что вот приду, наведу порядок. Буду ловить воров, вымогателей, стану примерным опером… Ага, навел, – Анкудов отхлебнул коньяка, слегка поморщился и непослушной рукой попытался подцепить на вилку ускользающий ломтик колбасы.
– Что, неприятности? – Копоть понимающе покачал головой. – А я сразу понял, что ты мент. Не обижайся, у нас ласково мусоров не называют.
– Все нормально, зарраза! – опер взмахнул вилкой, колбаса улетела за соседний стол. Оба проводили ее взглядом.
– Пашка, будь проще. Помнишь, как нас учили – рыбу, птицу и молодицу – берут руками. А колбаса – она тоже женского рода. – Колян масляно улыбнулся и продолжил: – Вот смотри, на земле все в равновесии – мужики и бабы, волки и овцы – хотя это не совсем точно – вот, волки и овчарки. Если есть такие, как я, то должны быть и менты, чтобы не давать нам расслабляться, – Копоть для наглядности несколько раз ткнул себя и Пашку в грудь твердым как гвоздь указательным пальцем.
– Ага, точно. А если бы не было таких, как ты, – мы, менты, исчезли бы как класс.
– Ну так что за проблемы у тебя? Может, чем и смогу выручить? – в одно мгновение с лица Копотя исчезла улыбка, взгляд стал острым и цепким. Бывший зэк придвинулся к другу детства, всем своим видом выражая готовность выслушать и, главное, – помочь.
– Да куда тебе, это наши служебные разборки. Хотя ладно, расскажу. Но сначала еще по глотку – за нас! – опер выпил и, занюхав лимоном, довольно крякнул.
Пока Анкудов (уже слегка путано) рассказывал про убийство Индуса, продажность Гандыбина, описывал все подробности своего провального расследования – не обошел вниманием и поход в «фитнес-центр» бандита Лаврецкого, – в баре стало тесно от публики. Люди жались у стойки, тискались на танцполе, разгоряченные алкоголем и движением парочки уединялись по закуткам. Столики были заняты в большинстве своем уже заметно нетрезвыми посетителями, они вразнобой выкрикивали тосты
и выясняли отношения с подвыпившими собутыльниками и друзьями.– Я этого малолетнего говнюка Лаврецкого, суку, на месте придушил бы! Мало того, что наркотой торгует, казино подпольное завел себе, проституцией балуется, так еще и девчонок этих на коротком поводке держит, как рабынь. Да на зоне за такое сразу закукарекал бы! И знаешь что? Знатный бы вышел из гаденыша петух!
– Пашка, тихо, не кипятись ты, успокойся, хлебни вот, – Копоть протянул разгорячившемуся другу стакан сока. – Выход можно найти даже из безвыходных ситуаций. И то, что они тебя держат на крючке, еще не конец света. Слышал я про этот «фитнес-центр». Я на зоне и круче людей видел, чем ваш Лаврецкий. – Копоть окинул взглядом подвыпившего опера, посмотрел на часы. – Слушай, давай обменяемся телефонами и на трезвую голову все обсудим. А то внутри столько коньяка, а вокруг столько шума, что просто крыша едет, – он достал мобилу, записал номер Анкудова, продиктовал свой.
Вызвав такси, Копоть вышел с другом на улицу. Они закурили, ожидая машину.
– Кстати, а что это за подполкан такой – Гандыбин? – вернулся к разговору Копоть.
– Да начальник ОВД, продажная тварь, под ним весь район ходит. Раньше бандиты дань собирали, а теперь вот такие, как он, упыри их место заняли.
– Понятно. Ладно, пока. До завтра, – увидев приближающееся такси, Колян на прощание пожал оперу руку. – Ничего конкретного не обещаю, но что-нибудь обязательно придумаем.
Анкудов плюхнулся на заднее сиденье, автоматически назвал адрес, и машина бесшумно покатила по прохладным ночным улицам города. Мимо пустынных дворов, площадей, скверов. В голове у опера шумело, в глазах все плыло, мелькало и сливалось в какие-то цветные пятна. На время ему удалось избавиться от изматывающей мысли: как-никак, а отстранение от дел ничего хорошего не сулило. Могут организовать и увольнение из органов – подполковник частенько грозился это сделать, но все как-то спускал на тормозах. А сейчас, когда завертелось такое дело, когда Анкудов явно путается под ногами, – начальник точно попрет несговорчивого подчиненного.
Вернувшись в бар, Копоть подошел к стойке и положил перед барменом несколько купюр.
– Спасибо, братан, за помощь. Честно говоря, я боялся, что наш фокус с водкой не проканает. Налей мне еще 50 коньячка, на посошок, – Колян опрокинул рюмку и, попрощавшись, вышел на улицу. На такси ехать не хотелось. Да и сколько там идти: если напрямик, съемная квартира в 15 минутах ходьбы, можно и прогуляться. Тем более что за годы тюрьмы он отвык от ароматов свободы, тишины ночного города, шелеста листьев. Копоть свернул на тропинку и исчез в темноте городского парка.
В светлом платье, развевающемся на ветру как знамя, соломенной шляпке, завязанной лентами под подбородком, – и босая – Тамара стояла у холста, нанося последние мазки. Перед ней открывался изумительный пейзаж: голубая вода Оки, чистое безоблачное небо с летящими росчерками ласточек. А вдали, на противоположном берегу, темнела до самого горизонта зубчатая кромка леса. Отражая летние солнечные лучи, река неспешно несла свои воды между покрытых изумрудной травой берегов. Сочная зелень так и манила прилечь. Однако никто на берегу не поддавался этим призывам – невдалеке от Тамары расположились еще с десяток молодых художников, решивших выбраться в этот погожий денек на пленэр. Умело запечатленная красота нетронутой природы всегда ценилась городскими жителями. И художники об этом прекрасно знали.