Айсберг
Шрифт:
— И я тоже. Знаешь, Вера Смоковникова, письмо которой ты прочитал, кстати, а мне ничего не рассказал… она считает, что ты инженер-надомник.
— Пусть считает. Ты ей передай, если увидишь, что я не собираюсь приходить к ней в гости…
— Почему? Она сказала, что у нее соберутся сливки общества.
— Я не сливка. К тому же я их совсем не знаю. Это во-первых. А во-вторых, это уже ее второе или даже третье письмо. Она раньше бросала мне их в почтовый ящик. Не понимаю, зачем я ей нужен?
— Может, она влюблена в тебя?
— Нет. Просто ей скучно, разве не понятно?
— А хочешь, я сейчас сварю картошку, приготовлю селедку с луком, ну, как ты любишь, и заварю свежий чай, а?
— Очень хочу.
Они встретились в магазине: Вера и Полина.
— Добрый вечер, — сказала она, устраивая свои пустые кошелки на столик возле кассы, куда Полина сгрузила и свою ношу. — Где же это нас так хорошо отоваривают? В спецмагазине для работниц фабрики игрушек?
— Ой, что вы, — простодушно покачала головой Полина, — на рынке.
— На рынке? У вас что, на фабрике такая высокая зарплата, чтобы покупать на рынке?!
— Нет, совсем даже наоборот… Как говорит… — она вдруг осеклась, — неважно кто говорит, но у меня не зарплата, а пособие для безработных…
Полина видела, как раздражена ее собеседница, но не могла взять в толк, при чем здесь она, Полина.
— Вы не передали мое письмо?
— Передала. В тот же день.
— Неужели? И что же он вам ответил? — У Веры раздувались ноздри.
— Ничего. А что он должен был мне ответить? Я позвонила, передала ему письмо и ушла. Вот и все. — Полина еще ни разу в жизни не врала так натурально. Она и сама не знала, зачем это делала. Но не объяснять же разъяренной Вере, что они давно уже живут вместе, одной семьей, что Аркашин полностью доверил ей вести хозяйство и что он самый щедрый, добрый и веселый человек на свете?! Какое Вере дело до того, что они пригласили мастеров, чтобы проделать отверстие между их квартирами и соединить их лесенкой. Что через неделю у них маленькая свадьба, и никто во всем городе — кроме, конечно, работников загса — об этом не знает! Полина вся светилась счастьем, и Вера не могла этого не заметить.
Они обе подумали тогда, что как же это странно, что судьба свела их в этом полупустом, грязном магазине… Зачем? Что они могут сказать друг другу?
— Ну, ладно, заходите как-нибудь… — сказала на прощанье Вера и натянуто улыбнулась.
— Если время будет, — механически ответила Полина и подумала, что будь это в другое время, о таком приглашении можно было только мечтать.
Она спешила домой. Спешила к Аркашину, чтобы порадовать его своими гастрономическими покупками, чтобы приготовить ужин и посидеть вместе с ним, в его комнате перед телевизором, прижавшись к его крепкому и теплому плечу. Чтобы прибавить радости к своей и без того радостной и счастливой жизни. Тот разговор, что произошел накануне, когда она пыталась что-то узнать об Аркашине, ничего не дал. Полина по-прежнему не знала, чем занимается ее возлюбленный. Ну, работает себе в котельной, и пусть себе работает. Правда, когда он начал ей выдавать деньги на хозяйство, она удивилась: откуда они? Деньги были немалые: Аркашин не скупился. А спрашивать его обо всем этом ей не хотелось. Она знала, чувствовала, что все очень скоро кончится, и в результате она останется опять совершенно одна. Так уже было. И не раз. Она несколько раз собиралась замуж, и всегда все кончалось тем, что жених либо уезжал срочно куда-то и не возвращался, либо просто откровенно бросал ее, либо оказывалось, что он женат и у него трое детей. Через все это Полина прошла и теперь подсознательно ждала, что очень скоро произойдет нечто такое, и она снова будет одна. Так не все ли равно, где и кем работает добрый и симпатичный Аркашин, человек, за которым она готова сейчас пойти и в огонь, и в воду?! Какая ей разница, откуда у него столько денег и откуда он приехал! Почему у него совершенно новый, почти чистый паспорт, если не считать записи в графе «дети»: дочь, Наталия. Нет, Натали почему-то.
Она жила в тумане. В благостном тумане. Ей было удивительно хорошо. Она, конечно, понимала, что рано или поздно об их отношениях станет известно всему городу, и ждала первого неприятного разговора.
И он состоялся. Первой ласточкой оказалась Зинаида Ивановна.
Она позвонила в дверь Аркашина, и Полина, бывшая в это время
у себя, наверху, сбежала вниз по лестнице, соединявшей их квартиры, и открыла. Увидев Полину, Зинаида Ивановна смело шагнула в прихожую.— Ну что, Полина, ты, я вижу, не растерялась?! Где твой сосед-то?
— На работе.
— На работе, на работе… Звонят ему. — Зинаида Ивановна сделала многозначительную паузу и продолжила изменившимся голосом: — Из Лондона.
— Может, из Парижа? — попыталась пошутить Полина.
— Из Парижа звонили на прошлой неделе, — важно ответила соседка.
— Ну так передайте им, тем, кто звонит, что его сейчас нет дома и что он будет только вечером, в восемь часов. А если что важное, так давайте я запишу…
— Без тебя записали… Ты прямо думаешь, что я такая дурная? Или я не знаю, что Ильи Данилыча дома нет? Да у меня все окна во двор выходят: я все знаю. Так передашь? — спросила она недоверчивым тоном и протянула Полине листок бумаги. — Все как продиктовали, так и записала.
— И что, действительно из Лондона? — по-настоящему удивилась Полина.
— Передай, блаженная, — хмыкнула Зинаида Ивановна и повернулась к двери. — Смотри, девка, чтобы не получилось у тебя как в прошлый раз… Опять ведь ничего не знаешь о мужике… Хоть и нравится он мне, честно признаюсь, но все же как-то и чем-то настораживает… У тебя в руке что, лимон? Вот то-то и оно, что лимон. А откуда он? Видела, как он на рынке покупал их не торгуясь… Так только миллионеры деньги расшвыривают… Не мое это дело, конечно, вроде и не похож он на преступника, но и на простого человека тоже не похож… хоть и одевается скромно…
Она ушла. Полина поднесла листок к глазам и прочла:
«Несколько экземпляров книги пришлю с Натали. Приехать не смогу, Манжоса пригласили в Лондон. Натали привезет тебе и остальную часть…» Судя по всему, Зинаида Ивановна и сама не разобрала последнего слова. «…Ты неисправимый человек, не понимаю, что ты нашел в этом С. Дом я еще не продала, ты можешь всегда вернуться. Ты идеалист и дурак. Целую тебя». И все.
Полине захотелось броситься к соседке, чтобы расспросить-разузнать, кто это был, какой голос, но потом хорошенько подумала и решила: женский, разве не ясно?
Она подумала сначала не показывать записку Илье.
Ведь тогда ей придется спросить его об этой женщине, женщине, звонившей из самого Лондона в такую глушь… А спрашивать не хотелось. Она боялась услышать что-нибудь такое, что может только приблизить разлуку… Лучше жить в неведении.
Но как только он вернулся с работы, она сразу же протянула ему листок. Он пробежал глазами и вздохнул.
— Это моя бывшая жена. Она вышла замуж за другого человека.
— И ты поэтому приехал сюда?
— Почти. Просто я свободен здесь, есть возможность поработать… Да и смена обстановки, причем резкая, понимаешь?.. Скоро я возьму тебя с собой в Москву. Ты была хоть раз в Москве?
— Была. Мы туда на экскурсию ездили, с детдомом. Я же рассказывала… — Полина погрустнела. И причиной тому было воспоминание не столько о трудных годах, проведенных в детдоме, сколько об обещаниях других мужчин увезти ее то в Сызрань, то в Воронеж… А теперь вот в Москву…
Ночью, прислушиваясь к неспокойному дыханию Аркашина, она никак не могла уснуть, все думала о нем, об их так странно вспыхнувшей любви. «Аркашин, миленький, — шептала она, — не бросай меня. Господи, — Полина обращала свой взгляд на окно, где за шторами, в черном ночном мраке, очень-очень высоко, на облаке должен был находиться Бог и наблюдать за всем, что происходит в мире. — Господи, сделай так, чтобы я хоть на этот раз не осталась одна. Для чего мне тогда жить? Чтобы разрисовывать зайцев или обрезать белок? Это может сделать и кто-нибудь счастливее меня… Господи, он мне нужен, я его люблю… Он как тот счастливчик, выброшенный на чужой, незнакомый берег после сильного шторма: вроде и рад, что спасся, но что ему здесь делать, среди чужих? Может, я ему только на время нужна? Ну и пусть… У него своя жизнь была, и не мое это дело… И жена, и дочь, все было в его жизни. Жизнь… От хорошей жизни-то он вряд ли сбежал сюда, это ясно… И дом где-то есть и, может, ждет его кто-то там, далеко отсюда, но все равно он пока мой, здесь, и никому я его не отдам…»