Айя и Лекс

Алекс перехватил ее запястье, щекой прижался к мягкой ладони и увидел, как из ее блестящих глаз покатились слезы.

— Тебе не больно? — шмыгнув носом, спросила, как завороженная наблюдая за собственной рукой.

— Нет, Синеглазка, — улыбнулся счастливо. — С тобой мне никогда не больно, родная.

Айя зарделась, потупив глазки. А у Алекса по венам такая нежность растеклась, что смеяться хотелось. А еще подхватить ее на руки и кружить, слушая ее заливистый смех. Он так соскучился по ее смеху. По ней соскучился.

— И все-таки ты не ответил, — поправляя ворот его куртки.

Алекс тихо вздохнул, совершенно не желая отвечать на ее вопрос, потому что не понимал, как ей объяснить.

— Я был мертв, Айя, — потому что не смог подобрать других слов. И потому, что это было правдой. Без нее он действительно был ходячим трупом.

Айя вскинула голову, широко распахнутыми глазами впившись в его обожженное лицо. Одна секунда, другая. Она ни о чем не спрашивала больше. Только смотрела, и в этих синих озерах не было ни капли осуждения, обиды или непонимания. Эти глаза не упрекали, не требовали извинений. Они оглаживали нежностью и любовью. И от этого взгляда внутри все скручивалось в тугой узел. Неистребимо захотелось прикоснуться к ней, к ее коже, напитаться ее лаской и почувствовать себя нужным. Ей нужным. Поверить, наконец, что она ждала его. Несмотря ни на что — ждала.

— Спасибо, — вдруг прошептала, встав на цыпочки и потершись щекой о его изуродованную, — спасибо, что ты выжил.

И все, Алекса накрыло. К черту разговоры и объяснения! Успеют наговориться. Сейчас ему остро необходимо оказаться в ней. Ощутить ее кожу и рваный пульс под губами, покрывающими поцелуями ее обнаженную шею.

Наспех стянул куртку, целуя ее скулы, губы. Рыча от того, как она откликалась на его напор. Как смотрела, пленяя его синим взглядом. Как шептала ему в губы не останавливаться.

Он и не собирался.

Рванул ее блузку. Пуговки разлетелись в стороны, с перестуком рассыпались по деревянному полу. Губами накрыл маленькую грудь, перекатывая на языке камушек соска, и тут же ощутил, как Айя толкнулась ему навстречу. Как теснее прижалась, вцепившись пальчиками в ткань водолазки, поощряя, не позволяя отстраниться.

Алекс хрипло рассмеялся, прикусив ее сосок.

— Ох, — только и было ему ответом, а глаза чернильные стали, затуманенные страстью.

Поймали в ловушку и уже не отпускали.

— Сними, — прохрипел Алекс, наткнувшись на пояс шорт.

Она справилась быстро, не разрывая взгляда, переступила ногами и осталась в одних чулках. И больше ничего.

— Это что такое? — оценив отсутствие трусиков, нахмурился Алекс. Когда это его скромная девочка перестала носить нижнее белье? И ладно, бюстгальтер, но трусики. Это уже за гранью понимания этой женщины Алексом. Для кого так старалась? Вряд ли для него. Жгучая ревность смешалась в диком коктейле с не отпускающим желанием.

— Это… — хрипло, как он сам только что, протянула Айя. Повела плечиками, освобождаясь от разорванной блузки. В стену вжалась, буквально распластавшись по ней. И такая восхитительная в это мгновение была, что у Алекса дух захватило так сильно, как в юности, когда он впервые взял в руки скальпель. — Это твоя жена, муж мой.

И он понял — для него. Вся она. Вот такая прекрасная: раскрасневшаяся и растрепанная, обнаженная, с темными от желания глазами. Его.

Шагнул к ней, закинул ее ножки себе на бедра и впился губами в ее рот.

Они целовались жадно, изголодавшиеся друг по другу. Он напирал, а она не уступала. Отвечала ему тем же напором, кусая и слизывая его кровь. Сумасшедшая в страсти, как и он сам.

Алекс не был нежным, просто не мог. Слишком сильно он хотел свою Синеглазку. И его проникновение в нее: резкое, одним толчком, до упора, — было упоительным и болезненным одновременно. Но эта боль была сладкой и такой нужной сейчас им обоим. Потому что в ее глазах не осталось ничего здравого, только чистая похоть. И у Алекса от вида своей девочки такой страстной и отзывчивой сносило крышу.

Он двигался резко, шалея от того, какая она узкая и идеальная для него. Как выгибается в его руках, впуская его еще глубже, хотя казалось, еще немного и он просто порвет ее. Или она его, даже через ткань исполосовывая в кровь спину своими ногтями. Но она стонала в голос, срываясь на крик, с неистовством толкаясь ему навстречу.

— Еще…пожалуйста…сильнее… — всхлипывала, мечась в его руках.

Он не мог отказать своей девочке, только не сейчас. Не мог не быть в ней, не целовать, не двигаться до упора, буквально насаживая ее на свой член. Он был весь для нее. А она — только его.

Оргазм накрыл их одновременно. Ослепил ярче сверхновой. Оглушил, погребая под собой реальность.

30

Конец апреля.

Когда ноги перестали дрожать и Алекс смог нормально дышать, он отнес Айю в кровать. Он поставил ее пару дней назад — сам предпочитал спать на полу в своей бывшей комнате. Но сегодня особый случай. Сегодня он впервые переступил порог родительской спальни.

Уложил Айю на себя, поглаживая ладонями. А она смешно сопела, когда он как бы случайно щекотал ее. Согревала его собой, даря нереальное ощущение покоя. Давно он такого не испытывал. Даже когда они только поженились, все время казалось, будто между ними стоит что-то, мешает им нормально жить, полностью отдаваясь друг другу. Теперь этой преграды не ощущалось. Теперь Алекс ощущал себя живым и свободным рядом с Синеглазкой.

И впервые он знал, что будет завтра. Он больше не боялся строить планы и смотреть в гнилое нутро прошлого.

Улыбаясь, пробежался пальцами по выпуклым позвонкам, обвел контур лопатки и замер. Нащупал шрам слева, под лопаткой. Странный, похожий на букву.

— Синеглазка…

— М? — сонно.

— Это что за хрень, родная? — вкрадчиво поинтересовался, очерчивая контур, теперь уже точно буквы.

Она вздохнула, завозилась, усаживаясь верхом. Ох, лучше бы она этого не делала, потому что член тут же отозвался, наливаясь кровью. А эта маленькая чертовка перевернулась к Алексу спиной, слегка склонила голову, демонстрируя ему шрам — латинскую букву «L» там, где билось ее сердце.

— Зачем? — только и смог выдавить.

Дрожащими пальцами коснулся витиеватой буквы его имени.

— Потому что ты — мое сердце, — ответила так легко, словно это прописная истина. Словно не могло быть по-другому.

А он дышать перестал. Резко сел, обняв свою девочку, и припал губами к шраму-тату.

— Ее Ася набила, — проговорила тихо, положив ладони на его бедра. Не шевелилась и дышала едва слышно. А он не отрывался от шрама, рисовал по нему кончиком языка и снова целовал так, будто пил, изнывая от жажды. Сходил с ума и поверить не мог, что она заклеймила себя ним. Так легко и просто. А ему как удар под дых. И с каждым прикосновением он словно умирал и воскресал. Снова и снова.